Уистан Оден - Стихи и эссе

• Название: Стихи и эссе
• Автор: Уистан Оден
• Жанр: Публицистика

УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН (WYSTAN HUGH AUDEN; 1907–1973) — англо-американский поэт, драматург, публицист, критик. С 1939 года жил в США. Лауреат Пулицеровской и других литературных премий. Автор многих поэтических сборников, среди которых «Танец смерти» («The Dance of Death», 1933), «Гляди, незнакомец!» («Look, Stranger!», 1936), «Испания» («Spain», 1937), «Век тревоги» («The Age of Anxiety», 1947), «Щит Ахилла» («The Shield of Achilles», 1955), «Избранные стихи» («Collected Shorter Poems», 1968).

---

ПОД ЗНАКОМ СИРИУСА

Да, Фортунат, жаркая ныне пора наступила:
Вереск в предгорьях полег,
Сжался в путешную струйку,
Раньше игривый поток;
Копья ржавеют у легиона, с их капитана льет пот,
Пусто в извилинах под
Шляпою школяра,
Вздор прорицает Сивилла,
Вмазав прилично с утра.

И сам ты, с расстройством желудка, в кровати
Проводишь, несчастный, весь день,
Счета неуплачены, эпос обещанный
Так и не начат — мигрень.
Ты тоже страдалец, кто вечно твердит,
Что разве потоп его удивит,
Или же ветр с Утешителя крыл,
Сброд грязный вознесший,
Темницы открыв.

Ты говоришь, что всю ночь тебе снилась утра ярчайшая синь,
Шиповник расцветший, когда
Трех мудрых Марий безмятежно приносят
Из кости слоновой суда.
Влекут их дельфин и морские коньки
К ленивому устью реки.
Ах, колокол — эхом громам канонад
В честь Них, посетивших
Греховный сей Град.

Ведь так естественно надеяться и быть благочестивым
И верить, что в конце нас ожидает свет,
Но прежде помни, Фортунат,
Священных Книг завет —
Плоду гнилому сорвану быть. Надежда смысла лишена,
Если прервалась тишина
В сей миг, а город спит,
Когда восставшая волна
Над городом висит.

На что же будешь ты похож, когда рванет гробниц базальт
И явит чародея гроб,
И страж его — мегалопод
Вслед за тобой тип-топ,
И что ответишь ты, когда рой нимф взлетит, крича,
Из пересохшего ручья,
И из разверзшихся небес
Твой Пантократор прогремит: "Кто и зачем ты здесь"?

Ибо, когда воскресших пустит в пляс
Под яблоней хорал,
Там также будут, Фортунат,
Те, кто не рисковал.
Те, кто у копей солевых копаются в тени,
Кому бессмысленные дни
В жару иль в дней конце
Предстали в тошных мыслях их,
В оливковом венце.

ПЛАЧ НИЩИХ[168]

О, чтоб двери открыться и — билет с золотым обрезом,
Отобедать сo знатью — Елдой и Асматкой, и не остаться тверезым,
Чтоб фейерверк, и жонглеры, и ростбиф румянить железом —
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Чтоб Клеопатра и Гарбо со мной, непутевой, в океане перьем
На живца ловили, играли, балдели, когда с лучом первым
Петух захлебнется криком, как я — опостылевшей спермой —
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Чтоб, шею вытянув, стоять, как подсолнух, на зеленом дерне,
На арабскую стать полагаясь, каурых, соловых и корнем
Места их чуя, не то что с биноклями дурни —
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Чтоб паперти — в палубу, и в парус — дырявой холстине,
И свиньей — за святым, вслед нежному бризу по сини
К островам тенистым, где огромны дыни —
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Чтоб эти лавки обернулись к тюльпанам на садовом ложе,
Чтоб мне костылем моим дать каждому купцу по роже,
Когда из цветка его лысая голова торчит, и того тоже —
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

Чтоб дыра в небесах и чтоб Петр появился и Павел,
Чтоб святой удивлял наглеца — гляди-ка, никак дирижабль,
О, чтобы ты попрошайкам второй ноги не оставил —
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.

ДВОЕ[169]

Что он сделал такого, за что не мил?
Если хочешь знать — он нас оскорбил:
ну, да —
Мы сторожим колодцы, мы с оружьем в ладах,
Нам смешно, что мы вызываем страх.
Мы — счастье; но мы и беда.

Ты — город, а мы — часы у ворот,
Мы — стражи, в скале охраняем вход.
Двое.
Слева — стоим и справа — стоим
И неотрывно, поверь, следим.
за тобою.

Право же, лучше не спрашивать нас
Где те, кто смел нарушить приказ.
О них забудь.
Мы были рифом для тех, воронкой в воде,
Горем, ночным кошмаром, где
не розами — путь.

Оседлай журавля и учи слова моряков,
Когда корабли, полные птиц, с островов
в гавань войдут.
В таверне трави о рыбалке, о ласках чужих жен,
О великих мгновеньях в жизни, которых лишен
ты, тут.

Tак говорит теперь молодежь:
"Мы верим ему, где другого найдешь?" —
а мы добры,
От немощной похоти твоей устав;
Пусть не по вкусу тебе, но блюди устав,
нам все равно — до поры.

Не воображай, что нам невдомек —
То, что сокрыть ты тщательно смог,
взгляд выдаст вполне:
Ничего не сказав, ничего не свершив,
Не ошибись, будь уверен, я жив —
не танцевать же мне —

Ты ж упадешь на потеху всем им.
Поверх садовой стены мы следим —
как там ты.
Небо темно, как позора пятно,
Что-то, как ливень, низвергнется, но
это не будут цветы.

Поле, как крышка, вспучится, знать,
Все обнажив, что лучше б скрывать.
а потом,
Не говори, что глядеть недосуг,
Лес подойдет, становясь вокруг
смертельным серпом.

Болт заскрипит и раздастся удар,
И за окном проплывет санитар —
ный вэн
И появятся в спешке, мой друг,
Дама в темных очках, и горбатый хирург,
и с ножницами джентльмен.

Ожидай нас каждый миг,
Так что придержи язык,
И — без рук.
Сад мети, сам чистым будь,
Петли смазать не забудь
Помни — о нас, Двух.

ПЕСНЯ КАПИТАНА И БОЦМАНА (ИЗ "МОРЕ И ЗЕРКАЛО")[170]

Таверна Джона, Джо притон —
Мы пили чистый джин.
Кто с Маргарет ушел наверх,
А кто, увы, с Катрин.
Разбившись по парам, как с мышкою кот,
Играли бездомные ночь напролет.

Там Нэлл — подружка моряков
И волоокая Мэг
Раскрыли мне объятья, но
Я не ищу ночлег.
Мне клетка эта не под стать —
Хандрить и старость коротать.

Рыдают соловьи в садах,
Где матери наши — нагие.
Сердца, разбитые нами давно,
Сердца разбивают другие.
Слезы везде. В море дна не видать.
Пусть за борт текут. А мы будем спать.

ФЕРДИНАНД (ИЗ "МОРЕ И ЗЕРКАЛО")[171]

Плоть, самость, красота и пылкoе признаньe,
И, следом, поцелуй в Миранды ипостась,
И одиночество мое, пока меж нами связь,
Иная навсегда, храни мое деянье,

Мгновенья украшая; ведь я призван
Смешать с твоим внезапный мой восторг,
Два трепета в один, словно один зарок,
Владея всем — здесь, там и ныне, присно.

Касание твое, твой образ, твой секрет
Отвергну, улыбаясь; разве дрожи,
Моей мольбы не хватит нам? О, нет,

Иная нежность молится здесь тоже,
Кто одинок — с ней совладать не сможет
В Уместном Времени и Верном Месте. Свет!

ПЕСНЯ ТРИНКУЛО (ИЗ "МОРЕ И ЗЕРКАЛО")[172]

Купца, солдата, короля
Промерзший клоун грел.
Что им, витавшим в облаках,
До наших бренных дел.

Сюда, в немыслимую глушь,
Снов быстролетных шквал,
Подняв, занес меня; норд-ост
Колпак, к тому ж, украл.

Мне в ясный день видны внизу
Поля и кровли крыш,
И голос слышен вдалеке:
Мой Тринкуло- малыш!

Лежит там мой надежный мир —
Коснуться хоть бы раз.
Вся жизнь моя, любовь моя —
Набор случайных фраз.

Деревья сотрясает страх,
Согнав слов стаю с них
Туда, где сотрясает смех
Богатых и святых.

Подобий жуткий хоровод
Завел свою игру.
И, шутке собственной смеясь,
Как те, кто мал, умру.

МИРАНДА (ИЗ "МОРЕ И ЗЕРКАЛО")[173]

Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом,
Как помнит добрый Государь отверженных своих,
У моря синего всегда высок зеленый холм.

Подпрыгнул Черный Человек за бузины кустом,
Встал на ноги, махнул рукой и сгинул в тот же миг.
Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом.

Вот Ведьма плавится, крича, под солнечным лучом,
В ней жизнь мелеет на глазах, как в знойный день родник.
У моря синего всегда высок зеленый холм.

На перекрестке осенил меня Старик перстом
И слезы счастья бороздят его иссохший лик.
Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом.

Меня, целуя, он будил и не жалел о том,
В лучах сияли паруса, глаза и сердолик.
У моря синего всегда высок зеленый холм.

Как дети в хороводе, мы повязаны кругом,
Чтоб хлад забвения в наш сад из мрака не проник.
Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом.
У моря синего всегда высок зеленый холм.

"ЧТО Ж ТЫ, СТОЯ НА РАСПУТЬЕ…"[174]