Вук Задунайский - Балканский венец

• Название: Балканский венец
• Автор: Вук Задунайский
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-59056-8

Балканы… Непознанные, поразительно прекрасные и суровые одновременно. Полюс силы, где уже много столетий льются реки крови. Цикл сказаний Вука Задунайского «Балканский венец» переносит нас в жестокий и необычайно яркий мир фантастических Балкан. Невероятные обстоятельства битвы на Косовом поле и падения Константинополя. Князь Милош Обилич, одолевший саму судьбу в неравной схватке, и султан-чернокнижник Баязид. Зловещий валашский господарь Влад по прозванию Дракула и монах, ушедший в стену храма Святой Софии. Проклятие королевской династии Неманичей и Железный хромец Тамерлан, повернувший свои орды, а заодно и весь ход истории из-за обычного сна – только обычного ли? Упыри-янычары и дух нечистый, вселившийся в царя македонцев. А еще отсюда родом вампиры всех мастей, оборотни, прекрасные вилы и солдаты миротворческих контингентов. Мистические Балканы оказываются на поверку запредельно реальными. Это мир, где людьми правят нечеловеческие страсти и где чудо не роскошь, но средство выживания.

---

Молился подле базилевса на свой, латинский манер и Франциск, рыцарь испанский. Прибыл он в Град Константина вместе с генуэзцами, кои объявились здесь для защиты его от османов, но пока все больше защищали негоциантов своих да торг их. Только все реже видели Франциска среди братьев по вере, в тавернах сидящим, и все чаще – во дворцах влахернских. Изумило рыцаря благородство базилевсово, покорило оно его сердце, ибо мнилось ему прежде, что не может быть в Византии достойных властителей, а те, что есть, погрязли во лжи да в грехе. Вот до чего дошла великая некогда империя, что так думали о ней! Начал Франциск все чаще бывать подле императора во всех делах его, а после и вовсе стал тому другом – а и не бывало у императоров византийских друзей уже много поколений, не приживались они во влахернских хоромах.

Тихонько стоял за колонной человек в простом скаранике[75]. Он не плакал и не молился – он смотрел. Нет, не латинский прознатчик то был и даже не османский. То был Лаоник Халкокондил, летописец. Жадно внимал он всему, что видел, ибо именно ему выпала честь описать падение Града Великого.

Был в Храме в тот день и апокрисиарий[76] Фома Катаволинос, облаченный в богатый зеленый скарамангий[77], подпоясанный золотым поясом с большими изумрудами. Верой и правдой служил Фома базилевсам византийским. И к латинянам с посольствами ездил, и к османам. И верил ему Константин как самому себе – да напрасно. Давно уже переметнулся Катаволинос на сторону врагов, ждал только времени, когда выгоднее ему обнаружить измену свою. Отрекся от Христа дьяк Фома, тайно принял магометанство и стал верой и правдой служить султану Мехмеду под именем Юнус-бея. Она давно все знала, но не говорила, ибо никто не спрашивал.

Не все явились нынче в Храм. Не было многих воинов, ибо стояли они на стенах, вглядываясь в туманную утреннюю дымку, в которой шевелилось, как огромный дикий зверь, воинство османское. Не было генуэзцев из крепости Галата, что на том берегу Золотого Рога, – ожидали они вроде бы внезапного нападения турок с моря, посему и не оставили постов своих. Не было многих горожан и купцов, ибо покинули они Город. Не было в Храме и мастера Урбана. Сей искусный муж родом из Венгрии служил немало лет базилевсам в деле пушечном, да только оставил службу и к нехристям переметнулся. Говорили, что посулил ему султан вдвое больше золота, а мастер не стал раздумывать. Не было в Храме и патриарха Георгия Мамми, бежавшего в Рим папскую туфлю лобызать – то ли со страху, то ли преисполнившись благости латинской. Вместо него вел службу митрополит Геннадий Схоларий, ученик неукротимого Марка Эфесского. Уж таких-то противников Унии еще поискать надо было, да только одна беда – алкал митрополит более всего занять престол патриарший, от того все беды его и приключались.

В этот день все они стояли с непокрытыми головами – друзья и недруги, православные и латиняне, старики и отроки, динаты и простолюдины, севастократоры и стратопедархи – и молились бок о бок. У всех были свои помыслы да дела свои. И настолько увлеклись люди бренным, что позабыли о вечности. А вечность такого не прощает.

Прислуживал митрополиту Геннадию инок Димитрий. Когда же завершилась литургия и покинули люди Храм, поднялся инок на солею[78] и долго всматривался в сияющий купол. Видел он там одну лишь мозаичную Перивлепту, ничего более, но продолжал беззвучно звать, пока не услышал ожидаемого:

– Чего тебе надобно, брат Димитрий?

– Я пришел к тебе, божест… сестра, дабы спросить – не будет ли ко мне обращено каких твоих пожеланий?

– Нет, брат, ступай, укрепляйся духом. Доброго дня тебе.

Опустил инок голову и побрел вон из Храма, но уже у самых дверей окликнули его:

– Постой, брат! Слыхала я, во Влахерне расцвели розы… Хотелось бы мне… почувствовать запах… Ежели принесешь цветы, просто положи их на алтарь. Я буду благодарна тебе за это, очень благодарна.

25 мая 1453 года

Поэтому и непорочная владычица, мать Христа, Бога нашего, во все времена царствующий град хранила, и берегла, и от бед спасала, и избавляла от тяжких напастей. Вот таких великих и неизреченных благодеяний и даров Пресвятой Богородицы удостоился город сей, с которым, думаю, и весь мир не может сравниться. Но так как по природе своей мы грубы сердцем и нерадивы, и, словно безумные, отворачиваемся от милости Бога и щедрот его к нам, и обращаемся на злодеяния и беззакония, которыми гневим Бога и пречистую его мать, и славы своей и чести лишаемся, как писано: «Злодеяния и беззакония разрушат престолы могучих», и еще: «Источат гордые мысли сердца их, и низвергнут могучих с престолов», – так и этот царствующий город бесчисленными согрешениями и беззакониями лишился стольких щедрот и благодеяний Пречистой Богоматери и в течение многих лет страдал от неисчислимых бед и различных напастей.

– Утро доброе, сестра Мария.

– Доброе, сестра София.

– Как почивали, брат Иоанн?

– Благодарствую, сестра. Не жалуемся покамест. Ночью, говорят, галеры турецкие вышли в море…

– Не мешал ли кто, сестра Ирина?

– Нет, сестра. В Акрополисе было покойно.

– Подле Харисийских ворот ночью шумело воинство латинское.

– И что же, брат Георгий? Это нарушило твой покой?

– Ну… латиняне – это ведь не турки, правда?

– Спокойно ли на Триумфальной дороге, брат Андрей?

– Спокойно, сестра София.

– Сестра! А правду ли говорят прихожане, что Мехмед обложил Город ратью бесчисленной, как песок на берегу моря Мраморного? И что переволокой затащили турки в Золотой Рог корабли свои, а генуэзцы из Галаты перешли на их сторону? Правда ли, что ни один из христианских государей не пришел нам на помощь? Что делать нам, сестра?

– Что делать? Что всегда. Стоять, братья и сестры! Стоять!

Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая…

По обыкновению стоял инок на коленях в пустом Храме и молился. Поутру пришел он с охапкой влахернских роз – кроваво-алых и девственно-белых, чуть тронутых розоватой дымкой восходящего солнца и багрово-пурпурных, нежных и величественных. Они распустились на рассвете, капли росы еще сверкали на лепестках, подобно адамантам. Она издали почувствовала их аромат, аромат еще не умерших цветов. Он отличался от того елея, коим потчевали Ее каждый божий день. Запах роз… Она чуть не забыла, как он прекрасен. Инок положил цветы на алтарь и ушел, а когда вернулся к обедне – их уже не было. Тогда обратился он к Ней:

– Возлюбленная сестра моя! Раз владеешь ты сокровенным знанием – скажи, как случилось так, что вечная и непоколебимая империя, простоявшая тысячу лет, подобно скале, вдруг рушится в единочасие?

Она задумалась. Непросто было объяснить ему то, что не имело объяснения. Все беды одновременно обрушились на империю. Перевелось в ней золото, не стало хлеба, нечего стало есть, нечем платить за еду. Плохо управлялась империя – то одни базилевсы приходили, то другие, перстами водили все в разные стороны. Не было порядка должного, осмелели динаты с деспотами, каждый делал что хотел, ни на кого не оглядываясь. А тут с Востока да с Запада тучи ветром нагнало. Но такое бывало не раз, почему же только ныне начало рушиться здание тысячелетнее? Не потому ли, что не менялось оно со дня своего основания – хотя мир вокруг ох как изменился? Не потому ли, что не могло оно меняться, ибо были крепко-накрепко сложены его стены из глыбин гранитных, залитых густым раствором? Когда трясется земля, рушатся дворцы да колокольни высокие. Не могло сие здание быть перестроено, могло оно только рухнуть. А те люди, что возводили его, устали и выдохлись, не построить им теперь нового. Подумала Она так – и ответила:

– Она просто состарилась, брат мой. Империи старятся так же, как и люди.

– Но что делать нам, простым смертным? Как противостоять той черной мгле, что окутывает сердца наши? Поглотит ли она их? Или свет однажды пробьется сквозь тьму?

– А как бы ты хотел, брат?

Непривычно было иноку. Впервые слышали его там, наверху, – прежде-то все молитвы уходили под сияющий купол, как дым в облака.

– Я хотел бы, чтобы после долгой ночи наступило утро, и солнце, вставая над Босфором, золотило бы кресты на куполах.

– А ежели ночь будет долгой, очень долгой?

– Да пусть хоть сто лет она длится – главное, увидеть рассвет!

– Сто лет, говоришь? А двести, триста, пятьсот? А целую тысячу? Согласен ли ты тысячу лет ждать рассвета?

– Я согласен на все, лишь бы это было не напрасно.

Она помедлила, хотя медлить было уже нельзя.

– Брат мой… Мнится мне, что готов ты постичь предназначение свое. Так слушай же. Есть в Городе святыня нерукотворная. Заключена в ней частичка души всех живущих. Слыхал ли ты, брат, про Одигитрию?

– Да кто ж не слыхал о ней! – воскликнул инок. – Чудотворная икона Пресвятой Богородицы, небесной покровительницы Града нашего. Исполнена она, говорят, евангелистом Лукой, привезена со Святой земли императрицей Еленой, матерью императора Константина, который основал наш Город. Сейчас на сохранении она во влахернском храме Святой Марии. И вправду – нет у нас святыни более ценной и хранимой.