Георгий Мдивани - Иван Бровкин на целине

• Название: Иван Бровкин на целине
• Автор: Георгий Мдивани
• Издательство: «Искусство»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1959

Киносценарий всеми любимого одноименного фильма

---

— Вот что твой непутёвый сын задумал, — злится Коротеев, размахивая газетой перед носом Евдокии Макаровны.

Она, волнуясь, ищет в карманах очки и бормочет:

— Что случилось? Боже мой… что такое?.. Где мои очки?

— На тебе очки! — Коротеев срывает с себя очки и напяливает их Евдокии Макаровне на переносицу. — Читай! Вот что надумал твой сынок… бродяга… Любуйся!

И пока Евдокия Макаровна прочитывает заметку о патриотическом поступке сына, Тимофей Кондратьевич шагая взад и вперёд возле своего стола, кричит:

— Вот тебе и свадьба!.. Любовь, так сказать… Как будто в нашем колхозе земли не хватает, как будто ему жить негде… Лезет в эти самые Оренбургские степи. — И, остановившись перед Евдокией Макаровной, спрашивает: — Что он там потерял?.. Кого он там нашел?.. Зачем ему целина, я тебя спрашиваю?

— Откуда я знаю, — еле выговаривает Евдокия Макаровна. Только теперь до неё дошло, что на неё кричат; она вскакивает и кричит сама: — Ты чего на меня орешь? Кто тебе дал право кричать на меня? — Но вдруг опомнившись, беспомощно пожимает плечами и медленно опускается на стул.

Садится и Тимофей Кондратьевич. Они смотрят друг на друга, и оба безнадёжно разводят руками.

Доносится голос Самохвалова:

— Был непутёвым и остался непутёвым, этот Бровкин! Даже армия ему не помогла.

По затихшей вечерней реке плывет пароход «Станиславский». На палубе — солдат Иван Бровкин. Рядом с ним — молодая, красивая девушка и парень.

— Волнуешься? — спрашивает парень.

— Конечно, — вздыхает Ваня. — Два с лишним года здесь не был.

— Значит, на несколько дней — и в дорогу? — продолжает беседу девушка.

— Да, на несколько дней.

— Свадьбу будешь здесь справлять или на целине? — спрашивает парень.

— Конечно, здесь… — улыбается Ваня. — А на целину поеду уже вместе с женой.

Пароход плывёт вдоль крутых берегов. В сумерках виднеются очертания деревни.

Из-за прибрежного бугра выбегает встревоженная Любаша и, притаившись за берёзой, смотрит на пароход.

Пароход подходит всё ближе и ближе. На освещённой палубе Любаша видит улыбающегося Ваню и с ним красивую девушку.

Вдруг со стороны пристани послышались громкие звуки духового оркестра. Любаша встрепенулась, повернула голову к пристани.

— Ну вот — тебя встречают!.. С музыкой… — говорит парень.

— Может, меня, — скромно отвечает Ваня. — Знают, что приезжаю.

Звуки духового оркестра всё усиливаются. Ваня подтягивает голенища, вынимает из кармана бархотку и наводит блеск на сапоги.

— И невеста встретит? — спрашивает девушка.

— Какой разговор, конечно…

Оркестр гремит всё громче.

Ваня вместе с парнем и девушкой огибает палубу со стороны реки и смотрит на берег.

Пароход приближается к пристани. На берегу — ни души. Пристань пуста.

Радиорепродуктор разносит звуки духового оркестра. Ваня и его спутники молча глядят друг на друга.

— Наверно, телеграммы не получили, — пожимая плечами, смущённо бормочет Ваня. Он протягивает руку девушке, потом прощается с парнем и, взяв свой коричневый чемоданчик, спускается по трапу.

Бровкин бредёт по дороге. Лицо его встревоженно: «Что случилось? Почему никто его не встретил? Неужели, действительно, не получили телеграммы?»

Иван поднимается в гору.

Вот на вечернем небе вырисовываются первые дома деревни, освещённые электричеством. Никого… ни одного человека — никто не идёт ему навстречу из деревни, никто не догоняет его с пристани.

Но вот в придорожной берёзовой роще хрустнула ветка. Ваня быстро обернулся и увидел Любашу. Да, это она!

Любаша, строгая и непонятная, стоит у берёзы.

— Любаша! — вскрикивает Ваня. Бросив чемодан на землю, протягивает к ней руки.

Строгое выражение лица Любаши его настораживает.

— Любаша! — повторяет он. — Здравствуй, родная.

— Здравствуй, — холодно отвечает девушка и отводит его руки, протянутые для объятия. — Говорят, ты уезжаешь?

— Куда? — удивился Иван, забыв в эту минуту о том, что он действительно скоро уезжает.

— На целину, — напоминает ему Любаша и с иронией добавляет: — Как будто не знаешь куда?

— Да, но ты же поедешь со мной!

— Почему ты решил, что я с тобой поеду?

— Как — почему?.. Ты же… моя… ты же моя невеста… Мы ведь скоро поженимся…

Любаша не может больше сдержать себя и прижимается к груди любимого. Её глаза наполняются слезами, и она решительно произносит:

— Ты не поедешь!

В эту минуту она чем-то напоминает своего отца, Коротеева, в минуты гнева.

— Я не могу не поехать, Любаша. Я должен ехать… Я дал комсомольское слово… Поеду… И ты со мной.

— Ах так? Значит, ты меня не любишь. Ты всегда мне врал, — сдавленным голосом, чуть не плача, шепчет Любаша.

И, чтобы вконец не разрыдаться, бросается бежать в сторону деревни. Ваня погнался за ней. Но Любаша вырвалась вперёд и оказалась на главной улице…

Навстречу ей идут знакомые женщины, и Ване приходится скрыться в переулке.

На улице — весёлый смех. У калиток — влюблённые пары. Парень и девушка, обнявшись, целуются в темноте. Слышны звуки гармони. А за ней и песня. Песня Вани, но поёт её чей-то басистый голос:

Не для тебя ли в садах наших вишни
Рано так начали зреть?
Рано весёлые звёздочки вышли,
Чтоб на тебя посмотреть.[1]

Конечно, Евдокия Макаровна готовилась торжественно встретить сына. Ждала, надеялась, что сегодня к ним придут близкие и будут поздравлять Ваню с возвращением. А он, даже не спросясь у матери, решил покинуть родной дом.

— Нехорошо, обидно, сынок, — сердито шепчет она и убирает со стола приготовленную закуску.

Но вот в сенях послышались шаги. Евдокия Макаровна быстро снимает со стола блюдо с жареным гусем, с лихорадочной поспешностью ставит его в шкаф и уходит в другую комнату.

Открывается дверь, и в дом входит Ваня. Оглядывается.

Постояв несколько секунд, он громко зовёт:

— Мама!

Молчание.

Иван снова кричит:

— Маманя!

— Ну что? — послышался равнодушный голос Евдокии Макаровны, и она выходит на порог с таким видом, будто ничего особенного не случилось, будто её Ваня не отсутствовал почти три года, а она видела сына всего лишь полчаса назад. Для большей убедительности она начинает неторопливо подметать пол.

Удивлению Вани нет границ. Даже не поставив на пол чемодан, он смущённо спрашивает:

— Ты что, мама… Не узнаешь меня?

— А ты меня узнаешь? — выдерживая суровый тон, отвечает мать, продолжая подметать пол.

— Маманя, родная…

Ваня швыряет на пол чемодан и подбегает к матери.

— Кто это — родная? — ледяным тоном спрашивает Евдокия Макаровна.

Ваня, обняв мать, глядит ей в глаза:

— Что случилось?.. Что случилось, маманя? Объясни.

— Разве для этого я тебя растила? — не выдержав, залилась слезами Евдокия Макаровна. — Зачем, сынок?.. Зачем ты покидаешь меня? Зачем обманываешь девушку?

— Какую девушку?

— Любашу. Кого же ещё?!

— Чем я её обманул? — чуть не задыхаясь от волнения, спрашивает Ваня.

— Как — чем? Почему нас покидаешь?.. А мы так тебя ждали, хотели свадьбу сыграть… Зачем тебе эти проклятые Оренбургские степи? Эх, сынок…

В доме Коротеевых за столом сидят Тимофей Кондратьевич, Елизавета Никитична и Любаша.

Елизавета Никитична, тяжело вздыхая, вытирает стаканы.

— Кто мог этого ожидать?

— Я, например, ожидал. Я знал, что он прохвост и никакого толку из него не выйдет! — сердито говорит Коротеев, поглядывая на дочку. — Знал, что все его письма — обман, любви у него и в помине нет. Это ты все говорила (передразнивает жену) — «хорошенький», «миленький», «солдатик наш». Вот тебе и «наш»! Наплевал на всё, и айда! Наверно, влюбился, чёрт, вот и потянулся за чьим-нибудь подолом в оренбургские степи.

— Не может этого быть… — с отчаянием шепчет Любаша и, уронив голову на руки, громко плачет.

Кажется, впервые в жизни так растрогался Тимофей Кондратьевич. Он подходит к дочери и нежно гладит её по голове.

— Успокойся, Любаша, в твоем возрасте бывают ещё большие огорчения. Да пусть он идёт ко всем чертям! Я тебе честно скажу, — говорит он дочери, — никогда у меня сердце к нему не лежало.

Раздается стук в дверь. Отец и мать быстро повернули головы.

Даже Любаша встрепенулась. У неё мелькнула скрытая надежда: а вдруг это Ваня? Она лихорадочно вытирает глаза.

— Войдите! — опередив всех, говорит Елизавета Никитична, и в голосе её тоже звучит надежда.