Юрий Никонычев - Грезы Скалигера

• Название: Грезы Скалигера
• Автор: Юрий Никонычев
• Жанр: Русская классическая проза

---

-- Зачем ты это сделала? - спросил я Фору.

- Я здесь ни при чем. Ты насквозь пронизан словами. Рано или поздно, но ты бы заговорил. И разве возможно нам с тобой уклониться от слов, когда они буквально кишат вокруг.

- Эй, засранцы! Вы че там делаете? - неожиданно спросил нас инвалид Семен Кругликов, одетый в китель, в галифе и в сандалетах на босу ногу.

- Вот видишь, Скалигер, - сказала Фора. - Ты еще не то услышишь.

Я подполз к краю крыши сарая и внимательно посмотрел на Семена Кругликова. Вид у него был воинственный, и настроен он был решительно, энергично потрясая суковатой палкой из леса, приспособленной им под клюшку.

- Пошел вон, старый хрен! - сказал я.

Захлебнувшись от негодования, Семен Кругликов схватил проходившего мимо художника Стенькина за интимное место и потянул его в подъезд. Через несколько минут из подъезда выбежал расхристанный Стенькин, а за ним с гиком и свистом, потрясая снятыми галифе и сверкая тощей задницей, пустился в преследование Семен Кругликов.

11

Семен Кругликов, пробежав несколько десятков метров, запыхавшись и растеряв свои сандалеты, еле переводя дыхание, остановился у одиноко растущего перед домом дуба. Он прижался к нему мокрым низким лбом, обхватил узловатыми в наколках руками и громко зарыдал. Плечи его сотрясались от свистящих всхлипов и в такт им, подергивался старый выгоревший китель, приоткрывая впалые ягодицы инвалида.

Нарыдавшись вволю, Семен Кругликов отцепился от запыленного дуба и натянул галифе. С трагическим выражением на лице он подошел к винной палатке, купил бутылку дешевого портвейна и выпил ее тут же залпом. Потом сел на перевернутый ящик, оперся небритым подбородком на свою суковатую палку и стал смотреть на прохожих. Семен Кругликов любил жизнь и любил смерть. Он одинаково радовался рождению ребенка в знакомой семье и смерти кого-либо из близких ему людей. И то и другое всегда представлялось ему торжественным и таинственным актом, через который проявляла себя некая высшая сила.

Вот вчера заходил он к своему сослуживцу Акиму Пиродову в гости. Вместе работали на главпочтамте вплоть до пенсии. Посидели, поговорили, телевизор посмотрели, в картишки перекинулись и расстались, как и всегда, до завтра. А сегодня с утра узнал от сожительницы его Анфисы Стригаловой, что забрали Акима в больницу в бесчувственном состоянии, где он и скончался, не приходя в себя.

- Как же я теперь жить-то буду? А, Семен? - причитала Анфиса.

Семен Кругликов вежливо гладил шершавой ладонью ее культурную спину и молчал. Он не любил утешать.

-- Что ж ты молчишь-то, Семен?

- Скажу кратко: готов тебя принять к себе.

Анфиса благодарно прижалась к впалой груди Семена Кругликова и чмокнула его накрашенными губами в небритую щеку.

Умер Аким Пиродов и досталась как бы в наследство от него Семену Кругликову культурная женщина Анфиса Стригалова.

"Так и случается в жизни: от тех, кто уходит на тот свет, - имеется прибыток, а от тех, кто рождается, - одни убытки", размышлял инвалид Семен Кругликов, прихлебывая из блюдца, крепко заваренный чай, который налила ему уважительная Анфиса. Вышел Семен Кругликов во двор, чтоб, глядя на майскую природу, погоревать и одновременно порадоваться тем изменениям, которые произошли в его скучной жизни, но, увидев, как два малыша ползают по его сараю, впал в негодование:

- Эй, засранцы! Вы че там делаете?

Случившееся с ним потом Семен Кругликов не осознал ни в тот момент, когда кинулся хватать за интимное место художника Стенькина и тащить его в подъезд, ни тогда, когда, запыхавшись, рыдал у дуба без галифе, подрыгивая тощим задом.

- Позор! Какой позор! - сдавленно простонал Семен Кругликов, сидя на ящике из-под бутылок.

Но, как это ни странно, ему показалось, что никто из гогочущих мужиков у винной палатки, никто из прохожих на улице не видели его постыдных гонок за художником Стенькиным.

- Не сошел ли я с ума? - задал себе вопрос Кругликов и еще раз обозрел местность вокруг. Напротив него метрах в тридцати громыхал трамвай, толпились на остановке по-весеннему одетые люди и улыбались; некоторые женщины стояли, держа в руках голубенькие букетики цветов. На противоположной стороне улицы в цветной очереди за продуктами у магазина приятно выделялась культурная женщина Анфиса Стригалова, которая отныне будет ложиться с ним в большую постель каждую ночь. Заметив, что на нее смотрит Кругликов, он помахала ему рукой, высоко задрав ее, так что показалось темное пятно под мышкой.

- Да нет, не сошел. Все в порядке, - ободрил себя Кругликов и помахал в ответ Анфисе большой суковатой палкой. Но в этот момент, пока он своей дорогой женщине посылал привет, рядом с ней объявился Стенькин, с взлохмаченной головой и в разорванной рубашке. Художник настойчиво вытягивал Анфису из очереди, что-то убежденно говорил ей и, указывая на Семена Кругликова, выразительно крутил пальцем у своего виска. Семен хотел было встать и направиться к Стенькину, чтобы попытаться объяснить ему, что в случившемся с ним он сам ничего толком не может понять, но оторваться от ящика не достало сил. Бутылка портвейна оказала свое действие на ноги инвалида.

Анфиса, поначалу недоверчиво слушая Стенькина, потом, изредка взгядывая на безуспешно пытающегося встать с ящика Семена Кругликова, на его странную улыбку на осоловевшем лице, вдруг резко подхватила Стенькина под локоть и пошла с ним к ближайшей подворотне. Кругликов увидел в последний раз культурную спину своей Анфисы, которую ловко облапил Стенькин, в раскорячку скачущий рядом с ней, поскольку между ног его болталась заляпанная краской ссохшаяся кисть.

12

- Что ты со мной сделал, засранец?

- Это он к тебе обращается, Скалигер, - сказала мне Фора.

Мог ли я предполагать, что только-только научившись говорить, уже смогу давать своим словам столь действенное наполнение повелевающим движением и энергией. Я не готов был еще нести подобную тяжесть и, видя переживания инвалида Семена Кругликова, страдал.

- Что с тобой, Скалигер? - любопытствовала Фора. - Ты его жалеешь?

- Не его я жалею, а себя. Мне будет трудно и одиноко жить. Меня никто не сможет понять, никто не сможет любить.

- Не бойся. Я останусь с тобой навсегда, до самого конца твоего пути. Не бойся, - успокаивала меня Фора.

- Но ты же не из нашего мира. Ведь ты не человек?

- Ты тоже.

- Ты обманываешь меня, Фора. Я не верю тебе.

- Может быть. Ты пока - человек, но уже теряешь свою человеческую сущность. Твоя ладонь уже превращается в пламя.

Я взглянул на левую ладонь и увидел, как она светится изнутри алым газообразным маревом.

- У тебя рука гения. Все будут послушны твоему слову.

- Ты заставила меня говорить, ты заставляешь меня сочинять. Но я хочу простой жизни. Я хочу жить и умереть, как все.

- Скалигер! У тебя нет другого выхода. Ты уже своим словом

уничтожил ум и душу этого бедняги.

Я посмотрел на Семена Кругликова. Слюни, обильные и тягучие, текли по его небритому подбородку. Он сидел на ящике и указывал суковатой палкой, плача и улыбаясь одновременно, на то место, где только его мутному взору представлялась сотрясающая его сознание картина: на низкой скамеечке лежала его культурная женщина Анфиса в обнаженном виде, взяв себя левой рукой за правую грудь и резко оттянув ее за крупный красный сосок, как будто предлагала ее кому-то, широко улыбаясь, а рядом стоял в раскорячку художник Стенькин, который кистью, торчащей меж его сухопарых ног, мазал тело Анфисы лиловой краской.

- О-о ! - взревел Семен Кругликов и пополз на четвереньках через трамвайную линию, туда, где возлежала его дорогая Анфиса.

- А-а, инвалидишка. На чужое позарился. На любовь друга, - вспрыгнул на его тощую спину невесть откуда взявшийся Аким Пиродов.

Пиродов был в сером габардиновом костюме, в белой рубашке и лаковых ботинках, то есть во всей своей парадной одежде, которую, не пожалев, отнесла в морг Анфиса.

- Аким! Смотри, что он с нашей Анфисой вытворяет! - орал Семен Кругликов, не обращая внимания на толчки и удары Акима Пиродова.

- И до него доберемся! Разговорчики!

Мертвец и инвалид упорно стремились к Анфисе Стригаловой. Ум умершего и душа помешанного образовали некое единство, которое не принадлежало ни к посюстороннему, ни к потустороннему мирам. Оказавшись в объятиях мистики и реальности, они все же еще находились во власти своего чувства к Анфисе, которая и была для них третьей реальностью, от потери которой сходят с ума или умирают.

- Фора, что я могу сделать для них?

- Для Пиродова ничего не надо делать - это фантом. А для инвалида спасение в смерти.

- Тогда пусть он умрет, - сказал я.

В тот же миг прогремевший трамвай разрезал тело Семена Кругликова на две части, каждая из которых все же судорожно еще несколько мгновений продвигалась вперед к Анфисе. Взлетевший вверх Аким Пиродов вытащил из кармана пиджака лайковую перчатку и бросил ее мне.