Владимир Фирсов - Чувство Родины. Стихи и поэмы

• Название: Чувство Родины. Стихи и поэмы
• Автор: Владимир Фирсов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Поэзия
• Год: 1971

«Чувство Родины» — книга высокого патриотического настроя. В ней лирические раздумья о природе и о любви перемежаются с публицистическими строками о Ленине, о партии, о нашем беспокойном времени.

В книгу входит известная читателю поэма «Республика Бессмертия», в которой автор создал яркий образ молодого солдата, павшего на Орловско-Курской дуге. За эту поэму в 1968 году Владимир Фирсов был удостоен звания лауреата премии Ленинского комсомола.

Читатель познакомится также со стихами о героической истории России, о любви, о дружбе и о неповторимой красоте русской природы.

---

Глава седьмая

Может, и мне не придется состариться…
Но и дожив до прощального дня,
Буду я верить,
Что после меня
Что-то останется.

После меня
Останутся горы,
Реки
И травы, полные жажды,
Ястреб останется,
По которому
Я промахнулся однажды.
Книга останется,
Что полистается
Да и забудется — выпадет срок.
Родина сыну в наследство останется,
Будет счастливей, чем батька, сынок.

Зори останутся, тихие зори,
Лунные заводи, звезды в колодцах, —
Это всегда после нас остается,
Как остаются радость и горе…
Жил человек. Горевал. Веселился.
Умер…
А в мире все те же ручьи,
Тот же скворец на дворе поселился,
Звезды все те ж,
Но уже не твои,
Как это грустно!..

Рождаются травы,
Солнце гуляет в цветенье ольхи,
И величаво поют петухи.

Вот он поет, голенастый, горластый,
Отсвет зари на лихом гребешке.
— Ку-ка-ре-ку!
Это, видимо, «здравствуй!»
На петушином его языке.

Жизнь — это песня, обычное дело.
— Здравствуй, горластый! —
Ответствую я.
Сонно калитка в тиши проскрипела,
Глухо в колодце плеснулась бадья.

— Здравствуйте, голуби!
Как вам летается?..
Солнце разбито гусиным крылом…
Все это было, было в былом.
Это и после меня
Останется.

Щебет овсянки,
Под елями снег,
Нежный подснежник на скосе оврага —
Все это радость,
И все это благо,
Если, конечно, жив человек.

Жив человек небесами,
Лесами,
Трудной дорогой, где легче вдвоем,
Радостным словом,
Даже слезами.
Песней о чем-то далеком своем.

Жив человек материнскою лаской
И неприметною
Лаской отца…
Жизнь познается с обыденной сказки,
Надо дослушать ее до конца.

Глава восьмая

Жизнь — это небо,
Где вечная смена
Ночи на полдень
И ведра на дождь,
Неутешительный траур Шопена
Рядом с «Камаринской» Глинки найдешь.

Невыносимо,
Горько,
Несносно
Видеть веселье рядом с бедой:
Радость грачей
На кладбищенских соснах
И причитанья вдовы молодой!

Помнится: вырыта темная яма,
Мерзлая глина на солнце блестит,
Дуб величавый
Все так же упрямо
Той, прошлогодней листвой шелестит.

Голос оркестра военного
Горечью тронут.
И любопытные
Молча в сторонке стоят.
— Летчика, — говорят, — офицера хоронят.
Ишь ты, сколько солдат…

Я провожаю ровесника, друга.
Что-то о жизни его говорю.
Гвозди запели!
Кто-то упруго
Бьет по весеннему календарю.
В воздухе слово и плач повисают.
Кажется,
Плачу не будет конца.
Я не стираю слезы с лица,
Вязкую глину в могилу бросаю.
Все.
Совершилось.
Гроб потонул…
После салюта
Тишь наступила…

Молча
Могильщик табличку воткнул
С номером этой последней могилы.

А пятилетний сынишка понять
Так и не мог этой горькой утраты:
Он обнимает
Испуганно мать
И прижимается к старшему брату.

Мальчик озяб на весеннем ветру,
Пусть на весеннем, а все же морозном.
Помню, как ранил он тело березы,
Старым гвоздем
Поцарапав кору.

Сок на березе
Молодо брызнул!
Мальчик губами к ране прильнул.
Таинство смерти
И таинство жизни
Как бы случайно он подчеркнул.

Были поминки.
День был заполнен.
Память — ушедшим.
Здоровье — живым…

Это не все,
Что сумел я запомнить
В день расставания с другом своим.

Глава девятая

Вот и не стало ровесника, друга.
Только могила.
И та далеко.
Лето минует.
Вызреет вьюга,
Будут сугробы лежать высоко.

И, возвышаясь над синью сугроба,
На небогатом кладбище том
К этому времени
Встанет надгробье
С традиционным разбитым винтом.

И с фотографии
Взглядом провидца
Будет Алеша
Мимо крестов
Молча глядеть
На огни и зарницы,
Что далеки от больших городов.

Все далеко.
Далеки автострады.
Узкоколейки поблизости нет.
Лишь августовские звездопады,
Лунная рожь
Да туманный рассвет.
Все впереди. Вологодское лето,
Длинная осень, зима и весна…

В эти края
К нему за советом
Будет наведываться жена.

Будет рассказывать,
Как ей живется,
Как сыновьям без него тяжело.
Мало ребятам вечного солнца,
Если отцовское гаснет тепло.

Малую жизнь они прожили вместе.
Что ж он оставил
Ей и семье?..
Мир не узнал из последних известий,
Как мой ровесник
Жил на земле.

Помнится,
Радио как-то парадно,
Весело даже вещало в те дни
О зарубежных артистах эстрады,
Что воробьям безголосым сродни,
О хоккеистах и шахматистах
И о гитарах, что в рюкзаках.
Русские песни
В ритмике твиста
Плыли в эфир
На чужих языках…

Нет тебя больше, друг и ровесник!
Отблеск зари
На разбитом крыле…
Мир не узнал из дальнейших известий,
Что ты оставил нам на земле.

Глава десятая

Судьба Алеши…
Всяко было.
Скользили годы под крылом.
И сердце в вечность торопило,
Не забывая о былом.

Он мерил жизнь одною мерой —
Великой мерой наших дней.
А жизнь трудна у офицера
Советской Армии моей.

Как ни крути,
С каким вопросом
Ты к жизни той ни подходи,
Она обычно на колесах.
Велят — и ты опять в пути.

Опять казенная квартира,
Казенный хлеб, казенный стол
И память от былого мира,
Откуда некогда ушел.

Здесь новый день похож на старый.
Подъем. Полеты. И отбой.
По вечерам
Звучит гитара,
Шумит за окнами прибой.

Гитара — спутник неизменный
У летчиков и моряков —
Я был в том городке военном,
В одном из многих городков…

Алеша мастерил сынишке
Бумажных самолетов строй.

— Здорово, брат!
— Здоров, братишка!
И — пир по случаю горой.

Наташа стол накрыла ловко,
Под стать столичному столу.
Под звон казенной сервировки
Звучало радио в углу.

Мне даже рта раскрыть не дали.
И Алексей одно твердил:
— Ну, молодец!
В такие дали,
В такие дали прикатил!
Вот, брат, не думал,
Что осилишь,
И в мыслях даже не держал.
Ведь к нам.
На самый край России,
Никто гостить не приезжал.
Что гости!
Жены не ко многим
Приехали.
И от тоски
На танцах убивают ноги
Женатые холостяки…
А мы живем,
На жизнь не плачась.
Бывают трудности.
Так что ж?
Ведь я бы жить не смог иначе,
Мне ровно жить — под сердце нож.

Признаться, слышал я от многих:
Мол, жизнь сложна,
Мол, путь тяжел,
Мол, день прошел, и слава богу.
А мне-то важно, как прошел.
Что за день я оставил людям,
Что дал работою своей?
Нет, у меня вовек не будет
Таких «абы прошедших» дней…

Ты помнишь,
Нас учили в школе
Жить для народа, для страны.
Мы постигали в комсомоле,
Какими Родине нужны.

Нам жизнь дала любовь к России
И веру в Ленина дала,
Она нас бережно растила
На настоящие дела.

Мы верили мечте высокой,
Копили веру про запас.
И Чкалов — легендарный сокол —
С киноэкрана видел нас.

Да, это время вспомнить любо,
Оно принадлежит
Векам!
Покрышкину и Кожедубу
Мы поклонялись, как богам.

Мы знали:
Нам придется строить,
Судьбу Отечества решать.
И, зная всех своих героев,
Мы им старались подражать.

Когда б не Чкалов,
Молвить кстати,
И вся геройская родня,
Какой бы летчик-испытатель
Сегодня вышел из меня?

Мы научились жить и строить.
Но я грущу порой не зря:
Бывает, слышишь о героях
По красным дням календаря.

И, слов высоких не жалея,
Мы говорим —
Черт побери! —
О Чкалове — на юбилеях,
А что ни день — Экзюпери.
Хороший летчик был, не спорю.
Но громче надо говорить
О тех,
Кто нас с тобой от горя
Сумел когда-то заслонить…

Да, Алексей был прав, не скрою.
Он каждой клеткой ощущал
Дыханье всех своих героев,
Чью память жизнью защищал…

Дремал сынишка на кровати.
Спала Наташа за стеной…
В ту ночь грустил передо мной
Прекрасный летчик-испытатель.

Он говорил,
Что мы не знаем,
Какой геройской смертью жил,
Каким был летчиком Гарнаев,
Что людям до конца служил;
Какою жил он светлой верой,
В дни мира жил, как на войне…
А он бы мог служить примером
Служения своей стране.
Был Алексей знаком с ним лично…
Ну, нет, Гарнаев, ты живешь!
Что смерть? Она, как жизнь, обычна,
 А против жизни не попрешь.
Да, смерти нет!
А есть работа…
Не ради длинного рубля
Здесь покоряют
Самолеты,
Что в муках создает земля.
В бессмертье веру не роняя,
Здесь
Не дрожат за жизнь свою.
И самолеты здесь меняют,
Как некогда
Коней в бою!..

Я думал:
Сколько же Алеше
Еще придется испытать
Во имя тех парней хороших.
Которым предстоит летать.
Которым жить во имя мира,
Что завоеван на войне,
Дарить цветы родным и милым,
На верность присягнув стране!
Им беспокойное наследство
Вручает Родина моя…

А в памяти всплывало детство,
Родные отчие края…
Под песни сердцу дорогие,
Которых нынче не слыхать,
За окнами
Валы морские
Устало
Начали стихать.

Звучали как-то приглушенно
Те песни в утренней тиши,
Что мы когда-то
По вагонам
С Алешей пели от души.

О голос песен довоенных,
Военных песен громкий глас!
Те песни в памяти нетленны,
Что в люди выводили нас.
Мы с ними постигали время

И мирных лет
И грозных лет,
«Не то, что нынешнее племя», —
Как некогда сказал поэт.

Все больше песенки, не песни.
То громкий вой, то шепоток.
Но что поделать!
Всем известно:
Платок не кинешь на роток.

Поют,
Поют принципиально,
Лжеромантично, например,
В манере вненациональной,
На худший западный манер.

А век двадцатый — век бурлящий?
И горько знать,
Что в наши дни
Свиданье с песней настоящей
Большому празднику сродни…
В окно глядел рассвет погожий.
Рев реактивный нарастал…
Я знал о том, кем был Алеша
И кем он в этой жизни стал.
Я знал, чем жил и дорожил он.
И можно ли забыть о нем?..
Пока такие люди живы,
Бессмертны
Звезды над Кремлем!

Глава одиннадцатая