Игорь Акимушкин - Невидимые нити природы

• Название: Невидимые нити природы
• Автор: Игорь Акимушкин
• Издательство: Мысль
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1985

В своей новой книге известный советский писатель, популяризатор науки И. Акимушкин в увлекательной форме показывает, как тесно переплетены нити жизни в биосфере; «выдернув» одну из них, мы рискуем разрушить всю ткань биологического сообщества. И если порой кажется, что такие разрушения бывают малы, это глубокое заблуждение. Малые разрушения в природе могут вызвать целую цепную реакцию, которая приведет к оскудению Земли. Рассказывая о возможностях такой трагедии, автор всегда указывает на средства ее предотвращения.

---

Правило Глогера: во влажном климате животные более темно окрашены, чем в засушливом. Даже черный, как ночь, ворон, который обитает и во льдах Гренландии, и в пустынях Сахары, на юге, то есть в знойной Африке, светлеет — он здесь с каким-то коричневым оттенком, кроме того, мельче ростом и более длинноносый, чем на севере.

Птицы, которые живут в холодном климате, утверждает известный орнитолог Эрнст Майр, откладывают больше яиц, чем их южные собратья. И у зверей на Севере больше детенышей в помете. А дикие свиньи, обитающие в сырых местах, крупнее своих сородичей из сухих угодий.

У северных (и высокогорных) птиц более длинные крылья (и сами они крупнее), чем у южных и равнинных разновидностей. Зато южные птицы ярче окрашены.

Мыши и полевки — обитатели равнин — крупнее своих высокогорных соплеменников, потому что в горах слой почвы тоньше, это и ограничивает рост роющих норы грызунов (это правило не все зоологи считают вполне доказанным).

Размер рыбы в прямой пропорции зависит от величины водоема, в котором она живет. Это доказано опытом: две рыбки одного возраста и вида неодинаково растут в аквариумах разной величины, если даже их одинаково кормить. Рыбка в маленькой банке сильно отстает в росте от той, что плавает на просторе в большом бассейне.

Давно известно также, что олени и косули в болотистых лесах, где почва бедна кальцием, плохо растут. Рога их, как правило, принимают странные формы: уродливо скручены.

Многие животные, обитающие в бедных кальцием лесах и степях, вынуждены есть землю, чтобы как-то восполнить соли, недостающие в пище. Это, например, сайгаки, сурки, лемуры, олени, бараны аргали, слоны. Так, слоны буквально «грызут» известковые камни, пробивая бивнями в скалах глубокие ниши.

Коневоды заметили также, что лучших скаковых и рысистых лошадей выращивают конные заводы юго-востока Европейской России: здесь почва богаче известью и, следовательно, кальцием.

Можно без конца продолжать эту серию примеров: их очень много. Но есть ли в том необходимость? Ведь и тех, о которых уже сказано, достаточно, чтобы показать, как тесно переплетены живые нити в незримых, но прочных тканях биосферы, где пульс каждого дыхания бьется в унисон с другим.

Тут связь двусторонняя. Не только биосфера под влиянием земных и неземных сил изменяет свои свойства. Природа живая тоже меняет лик Земли, создавая новые ландшафты, а порой и климат ее. Дальше мы поговорим об этом подробнее.

Наступление на равновесие

Так было в веках. Но вот явился человек!

В каменном веке экологическое влияние людей на окружающую среду было ничтожно. В более позднюю эпоху, каких-нибудь двести лет назад, жизнь местных племен тоже незначительно вторгалась в равновесие, установившееся в природе на их родине.

Когда первые поселенцы из Британии и Голландии высадились на востоке Северной Америки, их поразило здесь великолепное буйство трав. От Северной Мексики до озера Виннипег, от подножия Скалистых гор до Аппалачей на востоке простиралась необъятная травянистая равнина — прерия.

Бесчисленные стада бизонов топтали землю прерий и лесов от северной Мексики до Большого Невольничьего озера в Канаде, более одной трети Северной Америки занимала обитаемая ими территория.

Педро Кастанедо пересек в XVI веке Великие равнины Среднего Запада этой страны. Он был потрясен тем, что увидел: «Буйволов (не кроликов, не коз, а буйволов! — И. А.) паслось на равнине так много, что я не знаю, с чем их можно и сравнить, разве что с рыбами в море».

И все, кто приходил сюда вслед за Кастанедо, описывая сказочное изобилие бизонов, употребляли такие выражения: «бесчисленное множество», «невероятное число», «кишащие мириады», словно речь шла о насекомых, а не о быках.

Едва ли в меньшем числе кочевали по просторам прерии и антилопы-вилороги.

А грызунов, луговых собачек, как предполагают, жило в этой самой прерии 400 миллионов!

Все это изобилие копытных и грызунов кормилось травой. Но не оскудевала степь!

Но как только стада домашнего скота, привезенного из-за океана, стали пастись в прерии, все дальше и дальше проникая в ее просторы (еще до землепашества), так сразу травяной покров захирел.

Поселенцы гадали: отчего так? Сделали даже такие подсчеты: 32 луговые собачки съедают в год столько же травы, как одна овца, 256 — как корова. А когда их 400 миллионов, сколько же травы уйдет на их прокорм? Да ведь только не они одни травку едят, еще 60 миллионов бизонов… столько же, наверное, и антилоп…

Почему же всю траву они не истоптали и не съели? А полное ее изобилие было, равновесие какое-то существовало между растениями и их потребителями.

Это не сразу понятный, поразительный феномен. В последнее время многое в нем прояснилось.

В кустарниковой саванне можно разместить в 15 раз больше диких травоядных животных, чем домашних. Не в числе голов дело, а в биомассе — общем весе тех и других. Правда, пример мною взят поразительный. Обычно перевес диких животных над домашними не так велик, но и не совсем мал. В Национальном парке Альберта (Танзания) биомасса всех диких животных в конце 50-х годов равна была 24 406 килограммам на 1 квадратный километр. А в Заире на той же площади едва выживает полуголодный домашний скот с общей биомассой 5500 килограммов.

Годовой прирост продукции у диких животных тоже значительно выше: 13,1–17,5 тонны против 2,1–8,7 тонны у домашних, которые пасутся на той же площади (квадратный километр).

Почему так? Потому что дикие животные разных видов кормятся разными растениями. Слон — в основном ветвями кустарников и деревьев. Жирафа — листьями деревьев, растущими так высоко, что ни одно другое животное (кроме слона) добраться до них не может. Далее, газель Томпсона поедает в основном двудольные растения; гну, топи и зебры — злаки, да и то неодинаковые их части: зебры — верхние, а топи и гну — прикорневые. Черный носорог ест листья и ветви кустарников, а белый — траву. Таких примеров много.

Домашние животные, особенно породистые, в выборе кормов избалованы, кустарники и деревья не трогают (кроме коз), а травы поедают всякие и потому быстро опустошают пастбища. Дикие животные ходят рассеянными стадами, а домашние — плотными табунами вытаптывают степи. Широкие тропы (настоящие дороги!), большие пространства оголенной земли, оставленные ими, приводят к эрозии почвы. Священный скот ватусси, масаев и других племен, который для питания людей никак не используется, вытесняет с природных пастбищ диких копытных, обрекая на голодание и их и себя.

Вот и получается, что примерно треть мирового поголовья крупного рогатого скота, сосредоточенного в Азии и Африке, дает только десятую часть мировой продукции животноводства.

Все большее число фермерских хозяйств в Африке переходит к дичеводству.

«К концу шестидесятых годов в Африке имелось не менее трех тысяч ферм, занимавшихся разведением диких копытных животных. Они ежегодно дают десятки тысяч тонн превосходного мяса» (В. В. Дежкин).

Оно считается деликатесом. В ресторанах Найроби и Парижа мясо антилопы-канны, сернобыка, импалы и разных газелей продается по фантастическим ценам.

Ежегодно население Земли увеличивается на 80 миллионов человек. Чтобы прокормить быстро растущее в числе своем человечество, эксперты ООН пришли к заключению, что пора превратить диких копытных животных «из объекта экзотического в источник белковой пищи». А сделать это можно только путем их массового разведения на особых фермах и в заповедниках. А некоторые виды, вероятно, со временем станут полностью домашними животными.

Это одно лишь животноводство наносит такой урон дикой природе. Еще пагубнее прочая хозяйственная деятельность: урбанизация, новые поселения, прокладка дорог, рубка леса, охота, истребление какого-либо вида животных, играющего большую роль в равновесии биоценозов, земледелие…

«Надо помнить, что только два процента поверхности земного шара пригодны для обработки, все остальное — это моря, горы, пустыни, вечная мерзлота. И хотя мы за последние 150 лет вспахали немало новых целинных земель, общая площадь плодородной земли на нашей планете уменьшилась. Потому что с тех пор как мы стали землепашцами, мы непрерывно создаем новые и новые пустыни. Мы сводим леса, высасываем влагу из земли и высушиваем ее, подставляя палящим лучам солнца и всем ветрам. Унылая, безотрадная Сахара, бывшая житница Рима, — дело наших рук: это мы превратили когда-то благодатную ниву в печальную пустыню… На голых ныне скалистых горах Италии, Испании, Греции некогда росли тенистые леса, превращенные людьми в деревянные флотилии, которые в свою очередь были затоплены во время бесчисленных морских сражений или изрублены на дрова для топки античных бань…» (Бернгард Гржимек).