Джон Ле Карре - Идеальный шпион

• Название: Идеальный шпион
• Автор: Джон Ле Карре
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1994
• ISBN: 5-7027-0035-Х, 5-340-39313-0

Магнус Пим, советник британского посольства в Вене, внезапно исчезает. Все считают его дезертиром. Скоро выясняется, что Пим был связан с вражеской разведкой. Коллеги Пима и их соперники начинают розыск шпиона-двойника, приводящий к самым неожиданным результатам.

Авторский вымысел в романе удачно сочетается с реальными фактами, что дало право мировой прессе назвать его самым интересным и убедительным произведением о деятельности английских спецслужб.

---

«Я вынужден пользоваться крепкой палкой (двадцать девять долларов наличными) все время из-за Сердца и прочих более страшных Болезней, — писал он. — Мой доктор утаивает от меня Наихудшее и рекомендует Умеренную пищу (самую простую и только Шампанское, никакого Калифорнийского вина), которая способна Продлить это Жалкое существование и позволить мне Побороться еще несколько Месяцев, прежде чем меня Призовут».

Он перестал носить очки с затемненными стеклами. А когда он нарушил закон в Денвере, то произвел столь сильное впечатление на тюремного врача, что был отпущен, как только Пим оплатил расходы по его лечению.

* * *

После Денвера ты решил, что ты уже покойник — не так ли? — и принялся преследовать меня, твердя о своей ничтожности. В каждом городе, куда я приезжал, я боялся увидеть твой жалкий призрак. Входя в конспиративную квартиру или выходя из нее, я ожидал увидеть тебя у ворот, демонстрирующего свою добровольную, преднамеренную незначительность. Ты знал, где я буду до того, как я туда приезжал. Ты добывал билет и ехал за пять тысяч миль только для того, чтобы показать мне, каким ты стал маленьким. И мы отправлялись в лучший ресторан города, и я платил за твой обед, и хвастался своими деяниями на дипломатическом поприще, и слушал твое хвастовство в ответ. Я давал тебе денег — сколько мог, моля Бога, чтобы ты пополнил свою коллекцию в зеленом шкафу еще несколькими Уэнтвортами. Но, танцуя вокруг тебя, и обмениваясь сияющими улыбками, и держась с тобой за руки, и поддерживая тебя в твоих дурацких затеях, я знал, что лучший свой обман ты уже совершил. Ты теперь ничто. Твоя мантия перешла ко мне, и ты остался голым маленьким человечком, а я — самым большим обманщиком на свете.

— Почему эти ребята не дают тебе титула, сынок? Мне говорят, что тебе пора бы уже быть заместителем министра. Есть на тебе какое-то пятно, да? Может, следует мне слетать в Лондон и поговорить с ребятами из твоего отдела кадров?

Как он меня нашел? Как это может быть, чтобы его разведка работала лучше лягавых псов ЦРУ, которые обычно не заставляли себя ждать и быстро становились моими постоянными и нежелательными спутниками? Сначала я подумал, что Рик пользуется частными детективами. Я начал записывать номера подозрительных машин, отмечать время звонков без отклика, пытаясь отличить их от тех, что исходили из Лэнгли. Я донимал мою секретаршу: никто не назывался моим больным отцом и не выспрашивал ее? Со временем я обнаружил, что сотрудник посольства, занимающийся билетами на самолеты и поезда, имеет склонность играть на бильярде в снукер в масонском общежитии в непрезентабельной части города. Рик откопал его там и сочинил легенду.

— Сердце у меня пошаливает, — сказал он этому дураку. — Понимаешь, в любой момент может прихватить, только ты не говори этого моему мальчику. Я не хочу его тревожить — у него и своих забот полон рот. А ты вот что можешь для меня сделать: всякий раз, когда мой мальчик будет уезжать из города, сними трубку и шепни мне, чтоб я знал, где его искать, когда придет мой конец.

Ну и можно не сомневаться, что в какой-то момент из рук в руки перешли золотые часы. И обещание билетов на финал кубка будущего года. И обещание, что, как только Рик поедет домой глотнуть родного воздуха Англии, он непременно повидает милую его старушку матушку.

Но обнаружил я это слишком поздно. К тому времени уже были Сан-Франциско, Денвер, Сиэтл. Рик поселялся в каждом из этих мест, плакал и еще больше съеживался у меня на глазах. А от Пима, казалось мне, по мере того как я накручивал одну ложь на другую, и льстил, и кривил душой то перед одним, то перед другим судилищем, остался лишь продувной обманщик, с трудом державшийся на хилых ногах доверия.

Вот как обстояло дело, Том. Предательство не бывает одноразовым, и я больше не стану тебя этим утомлять. Мы подошли к концу, хотя, глядя отсюда, кажется, что это начало. Фирма отозвала Пима из Вашингтона и направила его в Вену, чтобы он снова мог вести своих агентов и чтобы все возрастающая армия его обвинителей могла с помощью своих проклятых компьютеров крепче затянуть петлю вокруг его шеи. Ему нет спасения. В конечном счете — нет. Мак это знал. Знал это и Пим, хотя никогда в этом не признавался, даже самому себе. Просто еще один обман, говорил себе Пим, — еще один обман, и все в порядке. Мак нажимал на него, уговаривал, грозил. Пим был непреклонен: оставь меня в покое, я выкручусь, они меня любят, я же всю жизнь отдал им.

А по правде-то, Том, Пиму хотелось проверить пределы терпимости тех, кого он любил. Ему хотелось сидеть тут, наверху у мисс Даббер, и ждать появления Бога, а пока смотреть поверх деревьев сада на берег, где лучшие на свете друзья играли в свое время в футбол, посылая мяч с одного конца света на другой, и катались по морю на велосипедах из «Хэрродса».

18

Ночь фейерверков в Плаше, вспоминает Мэри, глядя в темноту площади. Тома ждет незажженный костер. Сквозь ветровое стекло своей припаркованной машины она видит пустую раковину для оркестра, и ей кажется, что она видит последних членов своей семьи и слуг, сгрудившихся в старом павильоне, где хранится крикет. Приглушенные шаги — это шаги лесников, сходящихся на встречу с ее братом Сэмом, только что приехавшим в свой последний отпуск. Ей кажется, что она слышит голос брата, звучащий слишком по-военному, точно он командует на парадном плацу, все еще хриплый от напряжения, пережитого в Ирландии.

— Том? — кричит он. — Где старина Том?

Ничто не шелохнулось. Том сидит, уткнувшись головой в бедро Мэри под дубленкой, и ничто, кроме Рождества, не способно его оттуда вытащить.

— Иди сюда, Том Пим, ты же у нас самый младший! — кричит Сэм. — Да где же он? Знаешь, Том, на будущий год ты уже будешь слишком старым. — И грубо обрывает сам себя: — Да, черт с ним. Давайте кого-нибудь другого.

Том пристыжен, Пимы опозорены, Сэм, как всегда, зол на то, что у Тома нет желания взорвать вселенную. Более храбрый мальчик подносит спичку, и мир вспыхивает в огне. Военные ракеты брата взвиваются ввысь идеальными залпами. Люди такие маленькие — в сравнении с ночным небом, в которое они глядят.

Мэри сидит рядом с Бразерхудом, и он держит ее за запястье, как держал доктор перед тем, как ей произвести на свет маленького трусишку. Он ее приободряет. Он ее поддерживает. Как бы говорит: «Я отвечаю здесь за все». Машина стоит в боковой улочке, позади них — полицейский фургон и за полицейским фургоном — караван полицейских машин, радиофургонов, карет «скорой помощи», грузовиков с бомбами, на которых сидят соратники Сэма, беззвучно переговариваются, глядя в одну точку. Рядом — магазин под названием «Сахарные новинки», с освещенной неоном витриной и пластмассовым гномом на ней, толкающим тачку, нагруженную пыльными сладостями, а дальше — гранитный работный дом со словами «Публичная библиотека», выгравированными над входом словно бы в склеп. На другой стороне улицы стоит уродливая баптистская церковь, всем своим видом как бы говоря, что с Богом не шутят. За церковью лежит Господня площадь и стоит раковина для Его оркестра и Его араукарии, а между четвертым и пятым деревом слева, как Мэри уже двадцать раз высчитала, на три четверти вверх, видно закругленное освещенное окно с задернутыми оранжевыми занавесками, где, как сообщили мне офицеры, живет ваш супруг, мадам, хотя по нашим сведениям, его знают здесь под именем Кэнтербери и очень любят.

— Его все любят, — отрезает Мэри.

Но старший инспектор говорил это Бразерхуду. Он говорил через окно со стороны Бразерхуда и обращался к Бразерхуду как к человеку, отвечающему за нее. И Мэри знает, что старшему инспектору велено как можно меньше с ней разговаривать, хотя это и нелегко ему дается. И что Бразерхуд взял на себя обязанность отвечать за нее, с чем старший инспектор, видимо, смирился, воспринимая это как приближение к божеству — до определенного предела, иначе оторвут уши. Старший инспектор вырос в Девоншире, он человек семейный, строго придерживающийся традиций. «Я ужасно рада, что его арестует именно местный, — не без жестокости подумала Мэри, в великом, совсем как Кэролайн Ламсден, аристократическом возбуждении. — Я всегда считала, что приятнее быть арестованной кем-то из родных краев».

— Вы вполне уверены, мадам, что не желаете пройти в церковный дом? — в сотый раз спрашивал ее старший инспектор. — В церковном доме много теплее, и компания там вполне достойная. Космополитическая — там ведь есть и американцы.

— Ей лучше тут, — тихо произнес в ответ Бразерхуд.

— Только видите ли, мадам, откровенно говоря, мы не можем позволить джентльмену включить мотор. А если он не включит мотор, то и обогрева не будет — вы понимаете, что я хочу сказать.

— Прошу вас, уйдите, — сказала Мэри.

— Она чувствует себя здесь вполне нормально, — сказал Бразерхуд.