Джон Ле Карре - Идеальный шпион

• Название: Идеальный шпион
• Автор: Джон Ле Карре
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1994
• ISBN: 5-7027-0035-Х, 5-340-39313-0

Магнус Пим, советник британского посольства в Вене, внезапно исчезает. Все считают его дезертиром. Скоро выясняется, что Пим был связан с вражеской разведкой. Коллеги Пима и их соперники начинают розыск шпиона-двойника, приводящий к самым неожиданным результатам.

Авторский вымысел в романе удачно сочетается с реальными фактами, что дало право мировой прессе назвать его самым интересным и убедительным произведением о деятельности английских спецслужб.

---

— Итак, все ясно. Наступил мир. Сорок пятый. Что он делает?

— Убегает из советской зоны.

— Почему?

— Он боится, что русские обнаружат его и опять засадят в тюрьму. Ему не нравятся русские, не нравится тюрьма и не нравятся порядки, которые коммунисты установили в Восточной Германии.

— Хорошо рассказываешь. Как же он поступает в таком случае?

— Он сжигает свои документы и покупает новые.

— Где он достает их?

— У солдата, с которым познакомился в Карлсбаде. Тот был из Мюнхена и немножко похож на него. Аксель сказал, что в 1945 году никто в Германии по-настоящему не был похож по свои фотографии.

— Почему же этому услужливому солдату не были нужны его собственные документы?

— Он хотел остаться на Востоке.

— Почему?

— Этого Аксель не знал.

— Что-то не слишком правдоподобно, а?

— Пожалуй.

— Ладно, поехали дальше.

— Он сел на поезд, везший репатриантов в Мюнхен, и все было прекрасно до тех пор, пока поезд не прибыл к месту назначения, потому что американцы взяли его прямо в поезде, отправили в тюрьму и там избили.

— Почему же они так поступили с ним?

— Из-за его документов. Он купил документы человека, находившегося в розыске. Он сам подготовил себе ловушку.

— Если только документы эти не были его собственными, а не купленными неизвестно у кого, — делает предположение Бразерхуд и снова записывает что-то. — Прости, старина. Не хотел бы лишать тебя иллюзий, но боюсь, что в жизни это неизбежно. Сколько же он там побыл?

— Не знаю. Он опять заболел, и они поместили его в больницу, откуда он сбежал.

— Здоров же он отовсюду бегать! Ты говоришь, сюда он пришел пешком.

— Ну, частично пешком, а частично на поездах, без билета. Ему хирурги одну ногу укоротили. Немецкие хирурги. Это когда он сбежал из русского плена. Поэтому он и хромает. Я должен был раньше сказать об этом, конечно. Я это к тому, что, даже если частично на поездах, все равно для себя он проделал путь огромный. Из Мюнхена в Австрию, потом из Австрии ночью через границу перешел в Швейцарию. И в Остермундиген.

— Куда-куда?

— Это там, где у герра Оллингера фабрика, — слышит Пим свой извиняющийся голос. — Видите ли, документов у него теперь не было никаких. Свои он уничтожил еще в Карлсбаде. Те, что купил, находились у американцев, а достать новые он пытался, но никак не мог. А ведь союзники его еще и сейчас ищут. Он говорит, что признался бы американцам в чем угодно, если б только знал, в чем ему признаваться. Но он не знал, и они все били его и били.

— Это мы уже слышали, — тихонько вставляет Бразерхуд, опять записывая что-то. — А какой образ жизни он здесь ведет? Кто его приятели?

Поздно, слишком поздно услышал Пим внутри себя шепот предостережения.

— Он боится выходить, чтобы его не поймала и не арестовала «Fremdenpolizei». Чтобы выйти в город, он берет у соседа большую шляпу. Дело не только в полиции по делам иностранцев. Если обыкновенные швейцарцы что-нибудь заподозрят, они тоже сообщат про него кому следует Он так утверждает. Говорит, что это их национальный вид спорта. Говорит, что они это делают из зависти, но называют это гражданственностью.

— Жаль, что ты не рассказал нам этого раньше.

— Но это не имеет значения. Вас это не должно интересовать. Большинство этих деталей я знаю от герра Оллингера. Он любит посплетничать.

Машина Бразерхуда стоит снаружи. Мужчина и мальчик сидят в ней, но Бразерхуд спрашивает Пима, каких политических взглядов придерживается Аксель. Пим говорит, что Аксель презирает всякую определенность взглядов. Бразерхуд просит: «Поподробнее». Больше он не пишет, и голова его на фоне окошка неподвижна. Пим рассказывает, что Аксель однажды заметил, будто боль — качество демократическое.

— Что он читает? — спрашивает Бразерхуд.

— Да все читает. Все, что война помешала ему прочесть. И часто печатает. По ночам главным образом.

— Что же он печатает?

— Говорит, книгу.

— Так что же он читает?

— Да все. Иногда, когда он болен, я беру для него книги из библиотеки.

— На свое имя?

— Да.

— Немного неосмотрительно. Что же ты берешь?

— Книги самые разные.

— Поподробнее.

Пим повиновался и с неизбежностью дошел до Маркса и Энгельса и других подозрительных авторов. Бразерхуд записывает все имена и названия и уже возле дома спрашивает, кто такой «Дюринг».

Бразерхуд расспрашивает о привычках Акселя. Пим говорит, что тот любит сигареты, любит водку, а иногда пьет вишневку. Виски он не упомянул.

Бразерхуд спрашивает про сексуальную жизнь Акселя Отбросив свою сдержанность в этом вопросе, Пим заявляет, что Аксель придерживается двойной сексуальной ориентации.

— Поподробнее, — опять просит Бразерхуд.

Пим старается вовсю, хотя о сексуальной ориентации Акселя знает даже меньше, чем он уверен, это то, что в отличие от него, Пима, сексуальность Акселя носит практический характер.

— У него бывают женщины, — говорит Пим с неодобрением, как о вещи и ему не чуждой. — Обычно какая-нибудь красотка из «Космо», которая готовит ему и натирает пол. Он зовет их «мои Марты». Вначале я подумал, что речь идет о каких-то мортирах.

«Дорогой мой папочка, —

писал Пим в тот вечер, одинокий и несчастный на своем чердаке, — дела мои прекрасны, и голова моя идет кругом от всех этих лекций и семинаров, хотя тебя мне по-прежнему жутко не хватает. Единственное, что неприятно, это то, что друг мой недавно меня предал».

* * *

Как любил Пим Акселя в последующие недели! День-другой, правда, он его ненавидел, так сильно, что не мог заставить себя даже приблизиться к нему. Его возмущало в нем все, возмущало любое движение по ту сторону радиатора. Он относится ко мне снисходительно. Он издевается над моим невежеством, не уважая моих сильных сторон. Он чванный немец худшего сорта, и Джек прав, приглядывая за ним. И больше чем всегда его возмущали Марты, на цыпочках поднимавшиеся к нему по лестнице, как робкие ученицы в святилище великого мыслителя, а через два часа спускавшиеся оттуда. Он распутник, извращенец. Он вертит ими как хочет, в точности как пытался вертеть мной. Пим усердно записывал в дневнике все эти приходы и перемещения, чтобы при следующей встрече отдать все это Бразерхуду. Много времени он проводил и в буфете третьего разряда, устремляя на Элизабет задумчивый, отуманенный взгляд. Но все эти попытки уйти и отдалиться не увенчались успехом, и привязанность к Акселю росла с каждым днем. Он понял, что может определить, в каком настроении находится его друг, по темпу его машинки — взволнован ли он, или сердит, или устал. «Он пишет доносы на нас, — убеждал он себя, сам в это не веря, — он поставляет сведения об иностранных студентах своему немецкому шефу, а тот платит ему за это. Он нацистский преступник, ставший коммунистическим шпионом в подражание своему леваку-отцу».

— Когда же мы наконец познакомимся с произведением? — однажды робко спросил Пим Акселя во дни их дружбы.

— Когда я наконец закончу, а издатель наконец издаст.

— А почему мне сейчас нельзя?

— Потому что ты снимешь сливки, и останется снятое молоко.

— А о чем это все?

— Это секрет, сэр Магнус, и, если скажу, никогда ничего не напишется.

«Пишет своего „Вильгельма Мейстера“, — раздраженно думал Пим. — А это ведь моя идея, не его!»

По движениям Акселя Пим угадывал его состояние: когда слышал, как он ударяет спичкой по коробку, зажигая очередную сигару, знал, что у него бессонница. Когда того донимали боли, раздавался топот по деревянному настилу коридора. После нескольких таких ночей Пим возненавидел Акселя и за его легкомыслие. Почему, в самом деле, он не ляжет опять в больницу? «Распевает немецкие марши, — записывал он в дневник, имея в виду донесения Бразерхуду. — Сегодня вечером в уборной пропел до конца „Хорст Вессель“». На третью ночь, когда Пим давно уже лег, дверь его вдруг распахнулась, и он увидел Акселя, кутавшегося в халат герра Оллингера.

— Ну? Ты еще не простил меня?

— За что я должен тебя прощать? — отвечал Пим, предусмотрительно пряча под перину свой секретный дневник.

Аксель стоял в дверях. Халат на нем смешно болтался. Усы его слиплись от пота.

— Дай-ка мне виски от того священника, — сказал он.

После этого Пим отпустил Акселя не раньше чем стер с его лица всякую тень подозрения. Бежали недели, началась весна, и Пим решил, что ничего не произошло и что он вообще никогда не предавал Акселя, потому что, если бы это случилось, результат не заставил бы себя так долго ждать. Время от времени Бразерхуд задавал ему один-два дополнительных вопроса, но это уже было привычно. Однажды он спросил: «Можешь ты назвать вечер, когда его точно не будет дома?» Но Пим возразил, что в отношении Акселя никакой точности быть не может. «Ну послушай, почему бы тебе не угостить его обедом где-нибудь за наш счет?» — сказал тогда Бразерхуд. И был вечер, когда Пим попробовал это сделать. Он сказал Акселю, что получил кучу денег от отца и вот было бы здорово, если бы они опять оделись, как тогда, когда навещали мемориальные места Томаса Манна, и отправились куда-нибудь. Но Аксель покачал головой с осмотрительностью, в смысл которой Пим предпочел не углубляться. После этого Пим вел наблюдения, борясь за Акселя всеми доступными ему способами, то отрицая для себя вообще существование Бразерхуда, то радуясь тому, что с Акселем ничего не случилось, что он относил исключительно за счет его, Пима, ловкости в обращении с силами, поистине неумолимыми.