Хэммонд Иннес - Искатель. 1961–1991. Выпуск 2

• Название: Искатель. 1961–1991. Выпуск 2
• Автор: Хэммонд Иннес
• Издательство: Российский Raritet
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1992
• ISBN: 5-7034-0006-6

Приключенческие произведения отечественных и зарубежных авторов.

Содержание:

1. Хэммонд Иннес: КРУШЕНИЕ «МЭРИ ДИАР» (Перевод: Д. Розанов)

2. Борис Воробьев: ВЕСЬЕГОНСКАЯ ВОЛЧИЦА

3. Валерий Привалихин: ТАЁЖНЫЙ ДЕТЕКТИВ

4. Николай Балаев: ЖИВУЩИЕ-НА-ЗЕМЛЕ

5. Артур-Конан Дойль: ХИРУРГ С ГАСТЕРОВСКИХ БОЛОТ (Перевод: В. Штенгель)

---

— Ав-вав! — Рыжий подскочил, перебирая лапами. Новый пришелец Нефедыч ему понравился, а тут еще зазвучал мотор, и пес захотел предупредить, что лодка за поворотом, совсем близко.

— Плывет? — проследив его взгляд, догадался пришелец. И тут же лодка вылетела из-за поворота, крутнула кормой по плесу и прыгнула носом на берег. Сергеич посмотрел на гостя, подумал и сказал:

— Нефедыч?

— В точку! — пришелец засмеялся. — Наконец-то визуально.

— Да. А то все через космос.

— Через мир духов.

— Потусторонние контакты, ха!.. Извини, заставил ждать.

Снег испугал, хоть уже и тает. Убоялся сети потерять. А река на глазах мелеет, два раза шпонку на винте резал. Вот и не — Спел гуся к столу. Делать или сегодня обойдемся? Рыба в разных видах есть, оленины нажарим. А завтра…

— Отпусти ты их, — сказал Нефедыч. — Соплеменники уже отчаливают. Домашние бы — ладно: зажирели и отупели от тысячелетней неволи. Верят, что причина их рождения — голод человека. А свободные думают… Отпусти.

— Ну посмотрим. Завтра. Пошли в избу. А рюкзачок-то напихал. Повестку, что ли, получил? С вещами?

— Вроде… Родилась одна мыслишка…

Комнату уже затянул вечерний сумрак. Сергеич привычно нашарил спички, чиркнул, снял стекло керосиновой лампы за жег фитиль и двинул лампу на середину полированного всяческими жирами, широкого и длинного стола. Потом быстро протер стекло и водрузил на лампу. Чадящий фитиль притух на мгновение, а потом вытянулся стройным желтым лепестком и потек в окружающее пространство теплыми рыжими лучами. Стало видно что копченые стены избы увешаны цветными фотографиями, обложками и картинами-репродукциями из всевозможных журналов. У окна на гвозде гитара.

— Ух — сказал Нефедыч. — Да тут целая галерея… изъятых из обращения душ.

— Да библиотеку весной в селе громили. Часть списали, народ по домам растащил, а часть в районную отдали. Так, мол удобней. У нас чего ни громят, довод один: так удобней. Причем удобней, на поверку, одному какому-нибудь ретивому дураку… — Теперь из села до книги шестьдесят кэмэ. Цветет отдел культуры! Старые журналы пытались жечь, так я пару мешков набрал.

— А гитара откуда? Музшколу громили? Для удобства отдела культуры?

Нефедыч перегнулся через нары к светлой, напитанной благодатным покоем, с ясной безмятежной далью картине. Перечеркивая фигуру усатого человека в белом старинном френче с легким бежевым плащом в руках, широкие поля и линию электропередачи, рвалась вверх стремительная фломастерная вязь «Неужели цивилизация кнутом, освобождение гильотиной вставляют вечную необходимость всякого шага вперед?»

— Герцен? — Нефедыч вздрогнул и потряс головой: — Да-а, жутковато. Давно перечитывал?

— Прошлым летом. Знаешь, а впечатление, будто он сидит, пишет о делах сиюминутных, а я у него из-под руки читаю. Почему же мы в школе-то не видели вопящую разницу?

— А ее не показывали. Дело не в нас, старик. Дело в случайности и примитивности большинства учителей. Ведь не по своей воле наши прекрасные российские девчонки, потомки Маши Волконской, ничего не знают об этой Маше, зато прекрасно знают, сколько стоит в валюте переспать с иностранцем. Библиотечный погром, случайный учитель, музшкола в старом бараке, а милиция в единственном на поселок здании с колоннами, стиль ампир… Ничего тут нет случайного, целенаправленная политика. Умысел — разложение памяти, а стало быть — души.

— Верно, — Сергеич дернул шнурок на оленьем кукуле, завернул края. Обнажилась горловина алюминиевого бидона.

— Во, держи. — Он подал гостю ковш, наполненный прозрачной янтарной жидкостью.

— У-ум, — мурлыкнул Нефедыч и зажмурился: — Откуда такой аромат?

— Мед оставался. Кружки на столе.

Нефедыч разлил напиток.

— Ну, с визуальным знакомством… Благода-а-ать…

— Сейчас закуску.

Сергеич притащил капающего жиром вяленого чира и копченого гольца.

— Хлеб вон там, в ящике, только вчера испек. — Он шуранул в печке, бухнул на сковородку килограммовый кусок оленины, плеснул подсолнечного масла и высыпал горсть отмокшего сухого лука. Потом посолил и щедро посыпал перцем. Нефедыч взял гитару, перебрал струны:

— Прекрасное у тебя логово.

— Сам мастерил.

— А вылезать из него не думаешь?

— А что там? Тут простор, свобода.

— Гм… Простор — да, а свобода внутри нас… Кусочками в каждой душе. И чтобы выявить общую…

— Не надо, не верю. «Свобода в будущем, стремитесь, дети, к нему!..» Оно близко, оно осязаемо… Чувствуешь подмену?

Нефедыч не ответил, а дурашливо провозгласил: «Ансамбль Самодур!» — и спел:

Мы развиваемся в общество новое,
Чувство шестое возникло, фартовое:
Чувство глубокого удовлетворе-е-ения
От марафета и опьянения…

— Какая тут свобода, брат? Тут клетка, в которую нас запихнула номенклатурная стая. Красивая, с цветочками и птичками: оформить мещане могут. За что тебя сюда?

— За газету.

— Это как?

— Дала областная газета критику на район, а Чупшинов распорядился, когда номер в район пришел: «Изъять!» Все бы и сошло, не то списывали и изымали, но тут парель, гласность, новое словечко «застой». Дошли номера из области, из соседних районов, народ в скандал, комиссия из области. А я в отпуске третий месяц, отдыхаю в генацвальных краях. Комиссия поработала, объявила результат: «Виновата почта. Приедет начальник, получит на орехи». Народ вздохнул, плюнул, и за бутылкой по старой привычке… А я приехал и получил… путевку на сей курорт. Правда, и Чупшинова не обошли… забрали в область. Он теперь там на хозяйстве, распределяющем почту в районы. Учли, так сказать, опыт работы. Вообще туда сейчас все… Ты видел, как кастрюля закипает? От краев всю накипь к центру, в крепкий култук. Тут бы поддеть и выбросить, да не дают. Вон Марченко, директора совхоза, поймали инспектора на браконьерстве. С вертолета снежных баранов считай, Красную книгу — в упор расстреливал. Глянули на общественное мнение, общественное мнение, кивнули бодро… и тоже в центр. Алкоголика и покровителя браконьеров Алилова — туда же, да на автохозяйство. Прямо генный банк. Словно все областное начальство в общество охраны природы записалось и вершит суд: Щуку в реку, Козла на нужную вершинку. А как же — гвардия с многолетним стажем, проверена. Тупоголовая, безграмотная, беспринципная, в силу этого жаждущая над собой только вождя, а под собой — массу. А рядом милого родного дурака. И никаких сомнений. Дурак дураку понятен. А чтобы удобней было сидеть на этой массе, она должна быть усреднена, единолика. Отнивелирована. Ходят легенды, что мастер нивелировки Берия тут на Колыме бывал и по лагерям приказывал в первую очередь уничтожать тех, кто плохо работает, а во вторую тех, кто работает хорошо. Чтобы никаких наглядных, ведущих к рассуждениям примеров, ни с какой стороны. Берии не стало, а школа живуча. Самая страшная власть во все времена и у всех народов — власть мещанства. Она и особую управленческую касту выработала — номенклатурную. Берут туда не по уму, а по нужности. Класс создан гибкий, почти непробиваемый. Ничего, кроме процесса набивания своего брюха, не признающий. И не ощущающий. Даже обращаться по-людски разучились, определяют друг друга по половому признаку: «Эй, мужчина!», «Эй, женщина!» Еще лет десять алкогольного тумана, и заорем: «Эй, кобель!», «Эй, сучка!» На обращение «гражданка» следует ответ: «Я с вами вместе с тюрьме не сидела!» А ведь совсем недавно даже в детских садиках знали: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!» Затаскали «гражданина» безграмотные серяки по книгам и фильмам о присутственных местах, затоптали прекрасное русское «сударыня», «барышня». И что интересно: атрибуты новой культуры идут из магазинов, мастерских, покорили эфир и экран телека. Сфера прогнившая обслуживания и ремонта стала могучей законодательницей серых мод, насаждает их с помощью волчьих законов дефицита. Клоака диктует народу уровень интеллекта. Это к звездам дорога выложена многими поколениями, а в пещеру двух-трех хватит. В обратную сторону мы легко топаем. Ведь к звездам — в гору, а назад — по отлогой. Да если под фанфары, да с песнями «Солнца нам не надо, Сталин нас согреет» — так бегом! И понятно: что за шагом вперед — неизвестно, а позади все родное и знакомое. Там кого бояться? Его величество капитализм? Так мы у власти! Крепостное право? Так мы служивые, мы в номенклатуре! Назад, ребята, назад!

Хотя… Весной, когда уезжал сюда, бегал по магазинам. А дорожка, знаешь, мимо Гнезда на площади. Иду после южака,[24] валяется стоптанный башмак. Синтетический. А в прошлом году валенок драный валялся. Вроде какое-то движение есть… Посмотрим. Но веры, если откровенно… Разберемся… Плесни-ка… Не надо, не ухмыляйся: наше дело конченое, пусть молодежь спасают.