Симона Бовуар - Мандарины

• Название: Мандарины
• Автор: Симона Бовуар
• Издательство: Наука
• Жанр: Проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-86218-452-Х

«Мандарины» — один из самых знаменитых романов XX в., вершина творчества Симоны де Бовуар, известной писательницы, философа, «исключительной женщины, наложившей отпечаток на все наше время» (Ф. Миттеран).

События, описанные в книге, так или иначе связаны с крушением рожденных в годы Сопротивления надежд французской интеллигенции. Чтобы более полно представить послевоенную эпоху, автор вводит в повествование множество персонажей, главные из которых — писатели левых взглядов Анри Перрон и Робер Дюбрей (их прототипами стали А. Камю и Ж.-П. Сартр). Хотя основную интригу составляет ссора, а затем примирение этих двух незаурядных личностей, важное место в сюжете отведено и Анне, жене Дюбрея — в этом образе легко угадываются черты самой Симоны де Бовуар. Многое из того, о чем писательница поведала в своем лучшем, удостоенном Гонкуровской премии произведении, находит объяснение в женской судьбе как таковой и связано с положением женщины в современном мире.

Роман, в течение нескольких десятилетий считавшийся настольной книгой западных интеллектуалов, становится наконец достоянием и русского читателя.

---

Я не шелохнулась, но зато почувствовала, что качусь куда-то в бездну мрака, и я подумала: «Должно быть, так бывает, когда сходишь с ума». Два слепящих огня прорезали потемки, две истины, одинаково верные, хотя вместе они не могли быть подлинными: Льюис любит меня; и, когда обнимает меня, зевает. Я поднялась по лестнице, разделась. Надо было задать Льюису один вопрос, один очень простой вопрос; он заранее раздирал мне горло, но любой ответ лучше, чем этот смутный ужас. Я легла. Он лег рядом со мной и завернулся в простыню:

— Спокойной ночи.

И сразу повернулся ко мне спиной; я вцепилась в него:

— Льюис. Что происходит?

— Ничего. Я устал.

— Я хочу сказать: что происходило весь день? Вы не узнали меня?

— Я вас узнал, — отвечал он.

— Тогда, значит, вы меня больше не любите?

Воцарилось молчание: решающее молчание, и я замерла. Весь вечер я боялась, хотя всерьез не верила, что мой страх может быть оправдан, и вдруг никаких сомнений не осталось.

— Вы меня больше не любите? — повторила я.

— Я по-прежнему очень привязан к вам, я испытываю к вам огромную нежность, — задумчиво произнес Льюис. — Но это уже не любовь.

Ну вот он и сказал это; я слышала его слова своими ушами, ничто и никогда не сможет их изгладить. Я хранила молчание. Я не знала, что теперь с собой делать. Я осталась точно такой, как прежде; но прошлое, будущее, настоящее — все покачнулось. Мне казалось, что даже мой голос и тот уже не принадлежит мне.

— Я знала! — вымолвила я. — Знала, что потеряю вас. С первого дня я это знала. Вот почему я плакала в клубе «Делиса»: я знала. А теперь это случилось. Как это случилось?

— Вернее сказать, ничего не случилось, — ответил Льюис. — В этом году я ждал вас без нетерпения. Да, женщина — это приятно; с ней разговариваешь, спишь вместе, потом она уезжает: не из-за чего терять голову. Но я говорил себе, что, возможно, когда я увижу вас, что-то произойдет.

Он говорил отстраненно, словно все это меня не касалось.

— Понимаю, — тихо сказала я. — И ничего не произошло.

— Нет.

Я подумала в растерянности: «Это все из-за странного запаха, из-за шелков; надо просто начать все сначала: я надену прошлогодний костюм». Но, разумеется, мои юбки были тут ни при чем. Из далекого далека я услышала свой голос:

— Так что же мы будем делать?

— Я очень надеюсь, что мы проведем приятное лето! — сказал Льюис. — Разве мы не провели хороший день?

— Кошмарный день!

— Правда? — Он, казалось, расстроился. — Я думал, вы ничего не заметили.

— Я все заметила.

Я лишилась голоса и не могла больше говорить, да и зачем? В прошлом году, когда Льюис пытался разлюбить меня, сквозь его обиды и дурное настроение я чувствовала, что ему это плохо удается: у меня все время сохранялась надежда. В этом году он себя не заставлял, он просто не любил меня больше, это бросалось в глаза. Почему? Как? С каких пор? Это не имело значения, все вопросы были напрасны; понять важно, когда еще надеешься, а я не сомневалась, что надеяться мне не на что.

— Что ж, спокойной ночи, — прошептала я. На мгновение он прижал меня к себе.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы грустили, — сказал он и погладил мои волосы. — Это не стоит того.

— За меня не беспокойтесь, — ответила я. — Я буду спать.

— Спите, — сказал он. — Спите спокойно.

Я закрыла глаза; да, конечно, я буду спать. Я чувствовала себя обессиленной, словно после целой ночи лихорадки. «Ну вот, — холодно рассуждала я, — ничего не случилось; это нормально; ненормально было тогда, когда в один прекрасный день что-то случилось. Что? Почему?» По сути, я так никогда и не понимала: любовь всегда бывает незаслуженной; Льюис полюбил меня без особой на то причины, я этому не удивилась; теперь он перестал меня любить, и это тоже было неудивительно, скорее даже вполне естественно. Внезапно слова взорвались у меня в голове. «Он больше не любит меня». Речь шла обо мне, я должна была бы выть от ужаса. Я заплакала. Каждое утро он говорил: «Почему вы смеетесь? Почему вы такая розовая, такая теплая?» Я больше не буду смеяться. Он говорил: «Анна!» Никогда больше он этого не скажет таким тоном. Никогда больше мне не увидеть страстного и нежного выражения его лица. «Надо все возмещать, — думала я сквозь рыдания. — За все, что было мне дано, хоть я этого и не просила, придется сполна расплатиться слезами». Вдалеке простонала сирена, доносились гудки поездов. Я плакала. Содрогаясь, мое тело отдавало свое тепло, я становилась холодной и дряблой, как давнишний труп. Если бы я могла полностью уничтожить себя! Пока я плакала, у меня, по крайней мере, не было будущего и в голове было пусто: мне казалось, что я без труда могу рыдать до скончания веков. Первой утомилась ночь; занавеска на кухне пожелтела, на ней четкими линиями отпечаталась густая тень. Скоро мне придется стоять на ногах, произносить слова, оказаться лицом к лицу с человеком, который спал без слез. Если бы я могла хотя бы сердиться на него, это сблизило бы нас. Но нет: это был всего лишь человек, с которым ничего не произошло. Я встала; утро на кухне было привычным и тихим, похожим на многие другие, точно такие же. Я налила себе стакан виски и выпила его с таблеткой бензедрина.

— Вы спали? — спросил Льюис.

— Недолго.

— И совершенно напрасно!

Он начал хлопотать на кухне, повернувшись ко мне спиной, это помогло мне заговорить.

— Есть одна вещь, которой я не понимаю, — сказала я. — Почему вы позволили мне приехать? Вы должны были бы предупредить меня.

— Но мне хотелось вас увидеть, — с живостью отозвался Льюис. Он повернулся ко мне и простодушно улыбнулся: — Я рад, что вы здесь, я рад провести это лето с вами.

— Вы забываете одну вещь, — возразила я. — Ведь я люблю вас. Совсем невесело жить с человеком, которого любишь и который тебя не любит.

— Вы не всегда будете любить меня, — беспечным тоном сказал Льюис.

— Возможно. Но сейчас я вас люблю. Он улыбнулся:

— У вас слишком много здравого смысла, чтобы это длилось долго. Серьезно, — продолжал он, — чтобы любить кого-нибудь по-настоящему, надо потерять голову; если в игре участвуют двое, тогда стоит рискнуть; но играть в одиночку — глупо.

Я смотрела на него с недоумением. Он действительно не отдавал себе отчета или просто делал вид? Возможно, он говорил искренне, возможно, любовь в его глазах утратила всякое значение с тех пор, как он разлюбил меня. Во всяком случае, намеренный или бессознательный, его эгоизм доказывал мне, что я для него почти не в счет. Я легла на кровать. У меня болела голова. Льюис стал укладывать в ящик книги, и я вдруг осознала, что не выяснила самого главного. Я лежала на мексиканском покрывале, смотрела на желтую занавеску, стены: меня уже не любили, но я еще чувствовала себя дома, а быть может, все это принадлежало другой. Быть может, Льюис любил другую женщину. В этом году в его жизни были женщины, он писал мне о них, но ни одна не внушила мне настоящего беспокойства; а возможно, он встретил такую, о которой как раз и не написал мне.

— Льюис!

Он поднял голову:

— Да?

— Мне надо задать вам один вопрос: у вас есть другая женщина?

— О великие боги, нет! — с жаром ответил он. — Я никогда больше не полюблю.

Я вздохнула. Худшее меня миновало! Лицо, которое я больше не увижу, голос, который я больше не услышу, не существуют ни для кого другого.

— Почему вы так говорите? — спросила я. — Заранее ничего не известно. Льюис покачал головой.

— Думаю, я не создан для любви, — сказал он немного нерешительно. — До вас ни одна женщина не имела для меня значения. Я встретил вас в тот момент, когда моя жизнь казалась мне совершенно пустой, вот почему я с такой поспешностью устремился навстречу этой любви; но в конце концов все кончилось. — Он молча смотрел на меня. — Между тем, если есть кто-то, созданный для меня, так это вы, — добавил он. — После вас не может быть больше никого.

— Понимаю, — сказала я.

Дружеский тон Льюиса окончательно привел меня в отчаяние. Если бы он был резок, несправедлив, я, безусловно, попыталась бы защищаться, но нет; казалось, он был почти так же, как я, опечален тем, что с нами случилось. Голова у меня совсем разболелась, и я не стала расспрашивать его дальше. Единственный решающий вопрос: «Льюис, если бы я осталась, вы продолжали бы меня любить?» — был бесполезен именно потому, что я не осталась.

Льюис купил мне успокоительные таблетки, я выпила их две и уснула. Проснувшись, я вскочила. «И все-таки это кончилось!» — тут же сказала я себе. Я села у окна; за моей спиной Льюис упаковывал тарелки; было уже очень жарко; ребятишки играли в мяч среди крапивы, маленькая девочка неуверенно каталась на трехколесном велосипеде, а я кусала губы, чтобы не расплакаться. Я проводила глазами длинный роскошный автомобиль, который ехал вдоль тротуара, и отвернулась: все тот же вид, та же комната, на желтой занавеске, словно вышивка, лежала черная тень; Льюис в своих старых залатанных брюках насвистывал; прошлое бросало мне вызов, я не могла больше этого выносить и встала.