Симона Бовуар - Мандарины

• Название: Мандарины
• Автор: Симона Бовуар
• Издательство: Наука
• Жанр: Проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-86218-452-Х

«Мандарины» — один из самых знаменитых романов XX в., вершина творчества Симоны де Бовуар, известной писательницы, философа, «исключительной женщины, наложившей отпечаток на все наше время» (Ф. Миттеран).

События, описанные в книге, так или иначе связаны с крушением рожденных в годы Сопротивления надежд французской интеллигенции. Чтобы более полно представить послевоенную эпоху, автор вводит в повествование множество персонажей, главные из которых — писатели левых взглядов Анри Перрон и Робер Дюбрей (их прототипами стали А. Камю и Ж.-П. Сартр). Хотя основную интригу составляет ссора, а затем примирение этих двух незаурядных личностей, важное место в сюжете отведено и Анне, жене Дюбрея — в этом образе легко угадываются черты самой Симоны де Бовуар. Многое из того, о чем писательница поведала в своем лучшем, удостоенном Гонкуровской премии произведении, находит объяснение в женской судьбе как таковой и связано с положением женщины в современном мире.

Роман, в течение нескольких десятилетий считавшийся настольной книгой западных интеллектуалов, становится наконец достоянием и русского читателя.

---

Венсан пожал плечами:

— Это дело приводит меня в уныние!

— Надо признать, что мы просчитались, — вздохнул Люк.

— В чем? — спросил Анри.

— Во всем, — ответил Люк. — Можно было надеяться, что какие-то вещи изменятся, и вот опять: только деньги имеют значение.

— Не могло все так быстро измениться, — заметил Анри.

— Ничего никогда не меняется! — сказал Венсан. Внезапно повернувшись, он пошел к двери.

— Венсан не знает, что я поставил тебя в известность? — с тревогой спросил Люк.

— Нет, — ответил Анри. — Я ничего ему не сказал и ничего не скажу. Зачем?

В день, назначенный для подписания контракта, Поль, несмотря на мягкость ноябрьской погоды, развела в камине большой огонь и, рассеянно помешивая угли, спросила:

— Ты окончательно решил подписать?

— Окончательно.

— Почему?

— У меня нет выбора.

— Выбор всегда есть, — сказала она.

— Но не в данном случае.

— Почему же? — Выпрямившись, она повернулась лицом к Анри: — Ты мог бы уйти!

Ну вот, наконец-то она исторгла эти слова, которые многие дни неловко удерживала; неподвижная, сжимая руками концы своей шали, она казалась мученицей, предлагавшей свое тело на съедение хищникам. Голос ее окреп:

— Я считаю, что элегантнее было бы просто уйти.

— Если бы ты знала, до какой степени мне плевать на элегантность.

— Пять лет назад ты бы не колебался, ты бы ушел. Он пожал плечами:

— За пять лет я многому научился, а ты нет?

— Чему ты научился? — произнесла она театральным тоном. — Договариваться, идти на уступки.

— Я объяснил тебе, по каким причинам я согласился.

— О! Причины всегда найдутся, без причины никто себя не компрометирует. Однако надо уметь отметать причины. — Лицо Поль исказилось, в глазах застыла растерянная мольба. — Ты все предвидел, ты выбирал самые трудные пути, одиночество, чистоту: святой Георгий Пизанелло{89} в бело-золотых одеждах, мы говорили, что это ты...

— Это ты говорила...

— Ах! Не отрекайся от нашего прошлого! — воскликнула она.

— Я ни от чего не отрекаюсь, — в сердцах ответил он.

— Ты отрекаешься от самого себя, ты изменяешь своим убеждениям. И я знаю, кто в этом виноват, — с негодованием добавила она. — Придется мне как-нибудь с ним объясниться.

— Дюбрей? Но это же нелепо; ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понять: меня нельзя заставить делать то, чего я не хочу.

— Иногда у меня создается впечатление, будто я тебя совсем не знаю, — сказала она, с отчаянием глядя на Анри, и растерянно добавила: — Это действительно ты?

— Думается, да, — ответил он, пожав плечами.

— Но ты сам в этом не уверен. Я вспоминаю тебя... Он резко оборвал ее:

— Перестань искать меня в прошлом. Сегодня я не менее реален, чем вчера.

— Нет. Я знаю, в чем наша истина, — вдохновенно произнесла она. — И я буду отстаивать ее вопреки всему.

— В таком случае мы никогда не перестанем спорить! Я изменился, постарайся понять это. Люди меняются, Поль. Идеи тоже меняются, и чувства тоже. Придется тебе в конце концов смириться с этим.

— Никогда, — сказала она. Слезы выступили на глазах Поль. — Поверь, я больше тебя страдаю от этих споров; я не боролась бы с тобой, если бы меня не вынуждали.

— Никто тебя не вынуждает.

— У меня тоже есть свое предназначение, — с ожесточением сказала она, — и я выполню его. Я не позволю, чтобы тебя сбивали с твоего пути.

Против столь громких слов он ничего не мог возразить и лишь угрюмо пробормотал:

— Знаешь, что произойдет? В конце концов мы возненавидим друг друга.

— Ты сможешь возненавидеть меня? — Поль закрыла лицо руками, потом подняла голову. — Если надо, во имя любви к тебе я вынесу даже ненависть, — заявила она.

Ничего не ответив, он пожал плечами и пошел к себе в комнату. «Надо кончать с этим. Я хочу покончить с этим», — с жаром сказал он себе.

В ноябре СРЛ поддержало требования Тореза; взамен коммунисты снова проявили к движению некоторую благосклонность, и на заводах опять начали читать «Эспуар»; но идиллия продолжалась недолго. Коммунисты злобно раскритиковали статью, в которой Анри упрекал их за голосование в пользу ста сорока миллиардов военных кредитов, и статью, где Самазелль подчеркивал их разногласия с социалистами в отношении политики трех великих держав. Они отреагировали, стараясь подорвать СРЛ изнутри и подвергая его всевозможным нападкам. Самазелль хотел откровенно отмежеваться от них: по его мнению, СРЛ следовало преобразиться в партию и выставить на июньских выборах{90} своих кандидатов. Его предложение было отвергнуто, но комитет решил воспользоваться выборами, чтобы выработать по отношению к компартии менее пассивную политику и начать кампанию.

— Мы не хотим ослаблять компартию, однако желаем, чтобы она изменила свою линию, — заключил Дюбрей. — Вот удобный случай получить перевес над ней. То, что мы говорим лишь от своего имени, ее почти не трогает; но что касается рядовых масс, она вынуждена с ними считаться. Мы будем склонять людей голосовать за левые партии, но выставляя свои условия. В настоящий момент у пролетариата множество претензий к коммунистам: если мы направим это недовольство в определенное русло, если нам удастся обратить его в конкретные требования, у нас появится шанс заставить руководство изменить образ действий.

Когда Дюбрей принимал какое-то решение, создавалось впечатление, будто вся предыдущая его жизнь была подчинена именно ему: Анри еще раз удостоверился в этом, когда после конца заседания они, как всегда по субботам, отправились ужинать в маленький ресторанчик на набережной. Дюбрей изложил Анри статью, которую собирался написать той же ночью; можно было подумать, что он давно замышлял ее, собираясь опубликовать именно сейчас. В первую очередь он ставил в упрек коммунистам поддержку англосаксонского займа: да, это ускорит возвращение благополучия, однако рабочие не получат никаких преимуществ.

— И вы считаете, что эта кампания действительно может оказать влияние? — спросил Анри.

Дюбрей пожал плечами:

— Посмотрим. Во время Сопротивления вы утверждали, что действовать следует так, словно эффективность предстоящего действия гарантирована: это был хороший принцип, и я его придерживаюсь.

Внимательно посмотрев на Дюбрея, Анри подумал: «Не такой ответ дал бы он в прошлом году». В последнее время Дюбрей определенно был озабочен.

— Иными словами, вы ни на что особо не надеетесь? — спросил Анри.

— О! Послушайте: надеяться, не надеяться — это так субъективно, — сказал Дюбрей. — Если следовать своим настроениям, конца этому не будет, мы станем похожи на Скрясина. Когда принимаешь решение, смотреть следует не внутрь себя.

В его голосе, его улыбке ощущалась некая отрешенность, которая прежде растрогала бы Анри; но после ноябрьского кризиса он целиком утратил по отношению к Дюбрею сердечную теплоту. «Если он так доверительно говорит со мной, то потому, что нет Анны; ему нужно проверить на ком-то свою мысль», — подумал он. В то же время Анри немного упрекал себя за неприязнь.

Дюбрей опубликовал в «Эспуар» серию крайне суровых статей, на которые коммунисты ответили с раздражением. Позицию СРЛ сравнивали с позицией троцкистов, отказавшихся участвовать в Сопротивлении под предлогом того, что оно служит английскому империализму. Но, несмотря на все это, полемика, в которой компартия и СРЛ взаимно обвиняли друг друга в непонимании истинных интересов рабочего класса, сохраняла относительно вежливый тон. Но однажды в четверг Анри с изумлением прочитал в «Анклюм» статью, где Дюбрей подвергался крайне резким нападкам. Критиковали эссе, которое он начал публиковать в «Вижиланс»: ту самую главу из книги, о которой Дюбрей рассказывал Анри несколько месяцев назад и которая лишь косвенно затрагивала политические вопросы; на основании этого против него без видимой причины выдвинули настоящее обвинение: оказывается, он был сторожевым псом капитализма, врагом рабочего класса{91}.

— Что на них нашло? И как Лашом допустил публикацию этой статьи? Она отвратительна, — сказал Анри.

— С его стороны тебя это удивляет? — спросил Ламбер.

— Да. И тон статьи тоже меня удивляет. В настоящий момент веет скорее взаимной терпимостью.

— А я не так уж удивлен, — заметил Самазелль. — За три месяца до выборов они не станут обливать грязью такую газету, как «Эспуар», ее читают тысячи рабочих, в том числе и коммунисты. В отношении самого СРЛ — то же самое, в их интересах пощадить движение. Другое дело Дюбрей: скомпрометировать его в глазах левой интеллектуальной молодежи — польза немалая.

Явное удовлетворение Самазелля и Ламбера раздосадовало Анри. Он почувствовал, что разозлился немного, когда два дня спустя Ламбер сказал ему с радостным и чуть ли не задорным видом: