Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6388 ( № 41 2012)

• Название: Литературная Газета 6388 ( № 41 2012)
• Автор: Литературка Литературная Газета
• Жанр: Публицистика

"Литературная газета" общественно-политический еженедельник Главный редактор "Литературной газеты" Поляков Юрий Михайлович http://www.lgz.ru/

---

Кармацкое стоит на удивительном месте - с трёх сторон закрыто бором, с четвёртой протекает речка без названия, просто старица. Когда-то здесь была вырубка под лесной кордон, потом к хозяйству лесника приросли другие дома. Никогда здесь не было ни колхоза, ни совхоза, трудоспособный народ ездил на работу в Новоалтайск и Барнаул, старики держали скотину, огороды - тем и жили. Соседей мало помню, разве что дядю Гришу, весёлого матерщинника, потерявшего ногу на войне. Он был единственным случайно оставшимся в живых из тех, кто ушёл отсюда на фронт. Жена его, тётя Дуся, приходила к нам прятаться, когда дядя Гриша, выпив, начинал военные действия в доме, а затем на улице. У других ей от него не спрятаться, только у нас. Деда фронтовик побаивался и даже не матерился в его присутствии, хотя вряд ли знал, что дед когда-то пел в церковном хоре и сквернословия не переносил. Мы брали у них молоко. Бабушка строго следила, чтобы успевали к парному, каждый обязан был выпить по кружке. Иногда сестре удавалось обмануть бабушку, и я с удовольствием выпивал вторую.

Жизнь наша в деревне протекала размеренно, по строго заведённому распорядку, и нисколько не походила на дачную. Благо, повторюсь, мы тогда знать не знали, что это такое. Огород подсказывал, что и когда нам делать - полив, прополка, прореживание, протяпывание[?] В лесу то же самое, всё в своё время - поспела земляника, следом клубника, малина, смородина, а там и грибы пошли. Собирали всё это не забавы ради, в зиму готовили соленья и варенья на дюжину добрых едоков. Лес рубить в округе строжайше запрещалось, деду как городскому дрова не выписывали, потому мы заготавливали сушняк. Дед придумал специальный шест метров семи, на конце крюк из стальной полосы, остро заточенный с внутренней стороны. Подойдёт к сосне, поднимет шест, надсечёт сухую ветку у основания, затем передвинет крюк подальше от ствола. Дёрг - и ветка на земле. Запрета на такую заготовку топлива не было, да и дереву от неё никакого вреда. Когда наберётся возок, погрузим ветки на телегу, взятую вместе с лошадью у лесника, и я отправляюсь домой. Дед остаётся заготавливать ветки на следующую ходку, а умная скотинка трогает сама по себе не спеша, дорогу знает. Бабушка, старшая сестра и я разгрузим телегу перед воротами, и поехал я назад, к деду в лес.

Сухая сосновая ветка горит как бумага, к тому же дед во всём любил запасец, потому ездить за сушняком нам приходилось часто и с каждым разом всё дальше.

Но самое суровое испытание для меня - дальние походы на несколько дней. Никуда не денешься, я у деда помощник один. Бабушке дома забот хватает, девчонки вообще не в счёт. Кто собирает в поход рюкзаки, кто повозки, а мы с дедом - лодку. Водружаем её на специально придуманную тележку и затариваем скарбом - рыболовные сети, удочки, садки, прочие снасти, сумки, вёдра, корзины[?] И отправляемся вдоль берега, лугами к Мыльниковской яме, к дальним озёрам, во множестве рассеянным между Обью и старицей. И так получалось, что мы на лодке меньше плавали, чем таскали её по суше. Был у деда какой-то резон в том, несомненно, был, напрасно силы тратить он не станет.

Привозили мы из тех походов рыбу, уток, которых дед ухитрялся ловить с помощью старой сети, а нет - охотничья собака Пальма натаскает. Вёдрами набирали смородину, ежевику, пучками - травы для ароматных чаёв, чтобы деду веселее было коротать долгие зимние вечера. Впрочем, зимой он был занят не меньше, чем летом, - вязал сети, налаживал другие рыболовные снасти, рубил свинец и катал из него дробь, снаряжал патроны.

По возвращении мы с Пальмой соревновались - кто кого переспит, только выигрывала всегда она, потому что мне надо было подниматься и качать ручным насосом воду на полив, бежать к леснику за лошадью или идти ворошить сено на лесных полянках, выкошенных дедом. Скотину дед с бабушкой не заводили, и сено шло дяде Грише в оплату за молоко.

Когда рабочие субботы сделались короткими, родители стали приезжать каждую неделю. Бабушка прекрасно знала расписание пригородных поездов, но задолго до срока выходила в огород, откуда видно, как дорога выходит из лесу, прикрывала козырьком ладони глаза от солнца: не идут ли? И вот, наконец, появляется вереница приехавших из города.

- На этом не приехали, - сокрушается бабушка, - не успели, видать, на следующем приедут.

Мы уже попадались на эту шутку, и теперь пытаемся разглядеть бабушкино лицо - глаза или улыбка выдадут. А она отворачивается, делает вид, будто солнце совсем ослепило её.

- Опять ты нас разыгрываешь! - сердятся девчонки и тут же вылетают за ограду - встречать.

Нагруженные сумками родители медленно поднимаются в гору, и через несколько минут они уже расположились на скамеечках во дворе. Постепенно разглаживаются лица, с них сходит печать ежедневных забот, глаза теплеют, улыбки теряют определённость, они живут сами по себе[?]

Под летним навесом накрыт большой стол, городские закуски соседствуют с деревенским угощением. Дед покашливает, поднимая стопку, - сигнал к началу большого семейного ужина. Вот они, все здесь, и нет поблизости другой родни. Моя бабушка Мария - финка, так и не научившаяся писать и читать на русском: всё некогда было за хозяйством. Золотая голова, золотое сердце[?] Глянет из-под козырька ладони - все твои секреты наружу, видит тебя насквозь. Да что там люди, - расстояния и эпохи - всё ей из-под этого козырька видно. Дед молчаливый, суровый и непреклонный. Всё время что-то делает и не говорит. В наших долгих походах две-три фразы - как вязать снасти, как ставить лодку, когда проверяешь сети. Он молчит и будто наставляет: вглядывайся в то, что тебя окружает, вслушивайся. Большего тебе никто и никогда не расскажет. Дядя Коля, муж маминой сестры, мастеровитый и всегда хмурый, замкнутый, человек, оставшийся для меня загадкой. Может быть, он оттаивал в своём литейном цехе возле горячего металла и хотя бы ненадолго забывал, что случайно остался в живых среди немногих уцелевших из разбомблённого госпиталя. Весёлая тётка Люся[?] Иногда казалось, что вся весёлость, отпущенная им с дядей Колей на двоих, досталась ей одной[?]

Отец играет на баяне, дед, мама и тётка поют песни, которые тогда пели в любом застолье. Только дед добавлял "Тройку почтовую" и "Монах стучит во двери рая[?]".

Я никогда не знал отцовых родителей, мои дети, обретя настоящую память, тоже не увидят дедов. Это несправедливо: судьба наказывает детей, которые ещё ни в чём не виноваты. Что-то я им расскажу. Из того, что мне рассказали.

Отец, толком не окончивший школу, был удивительно талантливым человеком - играл на всех музыкальных инструментах, которые попадали к нему в руки, прекрасно рисовал. После войны он написал портрет Сталина, и этот портрет висел напротив двери в комнату.

Каждый вошедший встречался взглядом с вождём, и уже не было смысла искать глазами красный угол. Потом пришёл Хрущёв, и отец скопировал на обратной стороне портрета картину Шишкина "Утро в сосновом бору". Сталина он повернул лицом к стене и сильно напился после того. Я мало что понимал тогда, наверно, многого не понимал и мой малограмотный отец, пришедший с войны весь в ранах и написавший портрет вождя. Впрочем, известно: не всякая грамота учит нас разуму. А я всё время чувствовал какую-то униженность и обиду за отца, мне казалось, будто он живёт с ощущением, что однажды спрятал своё собственное лицо. Не может сильный человек спрятать лицо. Отец лупил всякого, кто нарушал законы справедливого существования. Часто ареной боя была пивная. Если отца пытались бить тяжёлыми кружками, он мог отодрать от косяков дверь и колотить ей ворогов поодиночке и парами-тройками. Он продолжал драться до семидесяти лет, причин для того на его век хватало с избытком. И я твёрдо знал, что есть вещи, которые можно исправить только с помощью кулаков. Может, в свои отчаянные схватки отец добавлял огня от оскорбления, которое нёс в себе со времён повёрнутого к стене портрета.

Наутро я учил отца удить рыбу. Странно, не правда ли, что он до сих пор ни разу не пробовал этого делать. Потом на берег пришёл дядя Гриша, и они с отцом расположились за опохмелкой. Сосед безуспешно пытался выучить слова песенки фронтового шофёра, а отец терпеливо повторял и повторял[?]

Женщины варили варенье и готовили обед, дядя Коля размечал место под будущую пристройку к дедовой избушке. Сестра уговаривала маму послать её в пионерский лагерь, поскольку ей "с этой мелюзгой" здесь скучно.

Деревне не пришлось спасать нас от голода. Она помогала в другом - хотя бы изредка прибавляла сил моим родным, безумно уставшим от войны. И никак не успевающим отдохнуть.

Моему сыну сегодня исполняется восемнадцать. В этом возрасте я уже работал, хотя чувствовал себя в жизни не очень уверенно. Мой сын не стал умнее меня. Жаль. А, впрочем, рано ещё судить, поумнеет. Я вот - нет, это точно.