Феликс Аксельруд - Испанский сон

• Название: Испанский сон
• Автор: Феликс Аксельруд
• Жанр: Эротика

Роман не относится к какому-то определенному жанру. В нем примерно в равной степени присутствуют приключения, эротика и философия. Действие происходит в разных странах и временах, в городе и деревне, в офисах, катакомбах и высоких слоях атмосферы. Развитие сюжетных линий происходит по тем же законам, что и в любом другом романе. Задачей автора было, чтобы почти каждый читатель, в меру своего вкуса и интеллекта, нашел в нем что-то интересное для себя.

---

Она не могла заставлять Его ждать дольше; она вернулась наверх.

Улыбаясь, зашла, и поставила подносик на тумбочку. Что-то было не так. Неужели… Ах, проказник! Ах, дитя… Принял душ, пока ее не было… Ах, негодник. Ну погоди у меня… я Тебя отучу…

Скрывая уже свое недовольство, она налила из графинчика. Господин рывком приподнялся и опрокинул в Себя стопку. Он сразу повеселел.

— Скажи, — неожиданно произнес Он. — Ты обожаешь гнусные запахи, верно?

Она усмехнулась.

— Вряд ли Вы знаете, что такое по-настоящему гнусный запах.

— Кстати… почему, когда мы наедине, ты со мною на «вы»? Мы же с тобой как бы любовники.

— Вам хочется, чтобы я была на «Ты»?

— Не знаю. Просто это немного странно… но и вообще все связанное с тобой немного странно.

— С Вашего позволения, — сказала Марина, — я бы называла Вас Господином. А на «Вы» или на «Ты» — мне все равно.

— Тогда давай на «ты», — решил Господин. — Чтобы было как в «Белом солнце пустыни».

— Как скажешь, Господин.

— Но ты не ответила на мой вопрос насчет запахов.

— Это сложный вопрос, Господин, — сказала она, наслаждаясь открытым звучанием Его титула. — Вряд ли у нас так уж много времени на беседу; если коротко, то я люблю все запахи человеческого тела… а особенно Твоего, Господин.

— М-да, — сказал Господин. — Знаешь, а мне и самому нравятся всякие такие гадкие запахи. Но я думал, во-первых, мои собственные могут нравиться только мне, а во-вторых, я стыжусь этого. Никому не говорю, даже Ане.

— Почему же Ты мне сказал? — спросила она, зная ответ, но не в силах отказать себе в удовольствии насладиться теперь уже мигом духовной близости, в дополнение к тому, плотскому — раз уж судьба решила подарить ей вот так все сразу, в один момент.

— Сам не знаю, — пожал Он плечами. — Я просто почему-то тебя не стыжусь.

— И правильно делаешь, — сказала она с улыбкой. — А насчет запахов… знаешь, один мой приятель высказал такую мысль. Он считает, что человек просто испорчен цивилизацией. Человек живет в окружении искусственных запахов. В результате понятия сместились. Масса природных запахов сделались как бы плохи. Запах гниения, например.

— В воздухе, — рассудительно заметил Господин, — может быть множество вредных веществ. Сероводород — вреден… Может быть, функция запаха — бить тревогу.

— В таком случае, почему не пахнет угарный газ?

— М-да. Но ведь цивилизация породила не только запахи. А что же другие чувства? Скажем — слух?

— Это как раз подтверждает… Точно так же как есть разные запахи, есть и разные звуки. Они могут быть красивые и не очень… могут быть даже страшные, — добавила она, подумав о рыке дикого зверя, — но никого почему-то не воротит от звуков самих по себе.

— Но слишком громкие звуки могут вызвать боль, тошноту…

— Любой чересчур сильный запах может вызвать такую реакцию. В том числе и приятный. Разве мы говорим о концентрациях, Господин?

— Ты где-то права, — сказал Господин, — то есть, этот твой приятель… Кстати, насчет концентрации. Я вчера малость перебрал… но хорошо, что есть это… — Он потянулся к графинчику на подносике, но Марина, запросто угадав Его намерение, уже наполнила стопку, и он снова залпом опорожнил ее. Он звучно поставил стопку на подносик и спросил: — А как быть с таким звуком, как царапанье гвоздя по стеклу?

Марина поежилась.

— Это неестественный звук. Есть масса неестественных запахов, которые мне не нравятся.

— Но есть и естественные звуки, сильно действующие на психику… инфразвук, например…

— Неслышимые звуки не в счет, — возразила Марина, вспоминая почти такой же разговор в другом месте, в другом измерении. — Что там слышат собаки, дельфины… Если б ухо человека было устроено по-другому, вся наша речь была бы другой… и музыка тоже… Господин, съешь хоть один огурчик, а то вредно этак натощак.

— Давай.

Господин захрустел огурцом.

Сейчас, подумала она, вспоминая, Он скажет про комплекс полноценности, который должен развиться у меня. О том, что я должна как бы презирать их, обонятельных психопатов.

— Скажи, — внезапно спросил Господин, — а ты вообще человек?

Хорошо, подумалось ей, что Он не сказал про психопатов. Это закономерно, что история повторяется; но нехорошо, когда так уж в точности. Должна быть какая-то недосказанность, разве нет? Но Он задал странный вопрос… Что-то Ему не понравилось?

— То есть?..

— Ну… ты случайно не пришелец из космоса?

— А-а, — она улыбнулась, — теперь поняла…

— Ты очень необычная.

— Да, — виновато подтвердила она, — дело в том, что я родилась в деревне… и вообще почти всю жизнь там прожила… Наверно, по столичным понятиям я веду себя очень глупо…

— Не морочь Мне голову. В каких это деревнях так себя ведут?

Есть такая деревня, подумала она.

— Есть такая деревня…

— Интересно, — сказал Господин. — А как называется?

Простой Его вопрос поставил Марину в тупик. Она никогда не задумывалась над этим.

— Да, собственно, никак, — ответила она; — раньше считалась колхозом «Путь Ильича», а как колхоз развалился, так и названия не стало.

Она подумала и добавила:

— В принципе, это вообще не населенный пункт; просто часть волости под названием Великие Починки.

— Волости?

— Ну, поселка…

— Ладно. — Господин откусил еще огурчика. — Расскажи, однако, хоть что-нибудь о себе. Ты тут… вполне освоилась, как Я погляжу… а ведь Я ровным счетом ничего о тебе не знаю.

— Я медсестра, — сказала Марина. — Работаю медсестрой, сутки через трое.

— Замечательно, — сказал Он одобрительно. — Основная работа, да?

— Ага, по трудовой.

— Хм. Не устаешь от такого совмещения?

— Нет, я выносливая.

— М-да.

Он еще похрустел.

— Насколько Я понимаю, ты не замужем?

— Правильно.

— Детей нет?

— Нет.

— Ну да, ты же совсем молоденькая.

— Не совсем.

— Не совсем — это сколько?

— Двадцать два уже.

— О да, — сочувственно сказал Господин. — Я-то думал… А двадцать два — это возраст.

Она хихикнула. Они проболтали еще пару минут — все в том же обыденном тоне, все о такой же малозначащей ерунде. Они ни разу не коснулись друг друга, не сделали чувственного жеста, не допустили в разговоре двусмысленности. Сладкие слова, придыхания и паузы, нежные поцелуи противоречили складывающимся отношениям. И наоборот: она уже не называла его Господином; она явно избегала и «ты», и «вы»… такой разговор был уже чересчур прост для этого.

И хорошо. Потому что ни один из них не знал, что за дверью, примерно так же, как Марина накануне, с некоторого момента — к счастью, уже вполне невинного — притаилась Госпожа, которая, поднимаясь по лестнице, вдруг услышала доносящиеся из спальни голоса. Потом Марина взяла подносик с опустевшей чашкой и понесла его на кухню, оставив Господина одного. За полминуты до этого, предугадав конец разговора, Госпожа отступила от двери, неслышно спустилась по лестнице и улетучилась, исчезла из дома — так же незаметно, как и пришла.

Через пару дней, изучая устройство домашних бумаг *овых, Марина нашла пакет с фотографиями Господина, предназначенными для паспортов или чего-то подобного. Одну из них, самую симпатичную, она вынесла из дома и отдала в фотоателье. На следующий день она вернула фотографию на место; у нее теперь была маленькая копия этой фотографии.

Она раскрыла принадлежащий ей золотой кулон и посмотрела на фотопортрет человека, умершего теперь для нее. Зацепив булавкой краешек плотной бумаги, она извлекла портрет из овального углубления и приложила его к фотографии Господина. Маникюрными ножничками она аккуратно вырезала один портрет по размерам другого. Старый портрет она бросила в полиэтиленовый мешок, куда собирала мусор, а на освободившееся в кулоне пространство поместила изображение Господина — да прижала Его пальцем как следует, чтоб держался покрепче.

* * *

Теперь ей было хорошо как никогда. Она вновь обрела дом и Господина; она умела вести себя с Госпожой и не предвидела здесь проблем; вдобавок Господин ее молод и здоров, и больше ей решительно ничего не нужно. Так сказала она себе тем утром, когда впервые шла на Большой Афанасьевский как к себе домой, и сразу же переспросила себя: разве такое бывает?

Идя по тихому осеннему переулку, она попробовала забежать мыслью в будущее — далекое, настоящее, на много лет вперед, — и с удивлением поняла, что она, в сущности, никогда прежде не делала этого. Всегда ее фантазия цеплялась за какие-то колышки — конкретные события, конкретные планы, конкретные даты.

Настанет день, и она уже не будет молода. Господин перестанет хотеть ее; она не найдет нового Господина. Что это — смерть? Хуже смерти… Может быть, нужно родить? Может быть, выйти замуж?