Феликс Аксельруд - Испанский сон

• Название: Испанский сон
• Автор: Феликс Аксельруд
• Жанр: Эротика

Роман не относится к какому-то определенному жанру. В нем примерно в равной степени присутствуют приключения, эротика и философия. Действие происходит в разных странах и временах, в городе и деревне, в офисах, катакомбах и высоких слоях атмосферы. Развитие сюжетных линий происходит по тем же законам, что и в любом другом романе. Задачей автора было, чтобы почти каждый читатель, в меру своего вкуса и интеллекта, нашел в нем что-то интересное для себя.

---

Поскольку в то время, когда Филипп разглядывал карту полушарий, понятие «заграница» было сугубо абстрактным, ему и в голову не могло прийти, что когда-нибудь он сможет вполне реально посетить такие города, как Толедо или Лос-Анджелес. В то время эти города были для него всего лишь кружочки на карте. Ну, а если совсем по-честному, то у него было большое подозрение, что по крайней мере часть этих нарисованных городов и на самом деле не более чем кружочки на карте. Существуют ли они вообще? К примеру, город Симферополь существовал, так как Филиппа возили туда на поезде — по ходу поезда можно было заодно убедиться в существовании Белгорода, Харькова и многих других городов; не было также оснований сомневаться в существовании Вильнюса, в котором Филипп не был, но в котором родился дядя Шура.

Взрослые, напичканные географическими названиями, были одним из заслуживающих доверия первоисточников. Скажем, в городе Чикаго жил родственник папиного сослуживца. Жил-жил, да и умер, оставил сослуживцу наследство — трудно сказать, большое или нет, так как сослуживец все равно передал его в какой-то Фонд Мира; да и черт с ним, с сослуживцем — главное, что эта история свидетельствовала о существовании Чикаго. Существовал Стратфорд-на-Эйвене, так как именно в нем родился Шекспир. Существовало множество больших городов, о которых упоминалось в газетах. А вот как быть с маленькими городами, в которых никто не был и никто не родился, с маленькими кружочками, особенно на полупустых местах, куда так и просится какой-нибудь город? Ведь карты составляют люди, картографы. На месте картографа Филипп и сам бы не утерпел — добавил бы кружочков, где посвободнее, и названия бы тоже придумал. Например, что за город Лейвертон на краю карты, в далекой Австралии? Никто из знакомых не слышал ни о каком Лейвертоне. Правда, в энциклопедическом словаре Лейвертон есть, но вдруг составители словаря тоже придумали про него, вслед за картографом? А убери его с карты — вообще пусто будет, в этой Австралии и так-то городов кот наплакал. Подозрительный город Лейвертон. Запросто может не существовать.

Тоже вот Толедо. Ну да, конечно: бывшая столица Испании. А почему кружочек такой маленький? Вот Ленинград — бывшая столица, а город-то большой! Нет уж. Если уж старые города исчезают, это насовсем. Троя, например, или эта, как ее… Мангазея… Ну, был когда-то Толедо… разрушился со временем… теперь какие-нибудь раскопки, а картографы все рисуют кружочек по старой памяти — хорошо хоть маленький, без претензий.

А вот что Филиппу нравилось, так это переименования. Он отмечал их на карте. Был, к примеру, какой-то маленький Уссурийск — окруженный, конечно, дремучей тайгой, с тиграми на окраинных переулках… и вдруг сделался Ворошиловым. Как, должно быть, жизнь сразу изменилась в этом таежном городке! Какие счастливые стали люди, как гордо сообщили в письмах всем своим родственникам и друзьям: теперь уж не пишите нам в Уссурийск, пишите в Ворошилов! Даже тайга, пораженная, отступила. Филипп прикладывал к карте линейку, вычеркивал название «Уссурийск» и, аккуратно выводя буковки, вписывал: «Ворошилов». Шло время, и вместо названия «Ворошилов» появлялось еще одно, даже более значительное: «Никольск-Уссурийский». Вот уж радуются люди… Филипп вычеркивал, вписывал… Через какое-то время город опять становился Уссурийском, и Филипп видел в этом отрицание отрицания — он уже был взрослым и умным, изучал диалектический материализм…

Продолжая взрослеть и умнеть, он с удивлением обнаруживал все больше выдуманных вещей в непосредственной от себя близости, и детские подозрения насчет далеких маленьких городов стали неактуальны. Однако суеверный их след так и остался в душе, и по мере его путешествий по одной шестой, как бы в пику кружочкам, увиденным наяву, в противовес их унылой реальности из сборного железобетона, полные тайны названия далеких чужих городков выплывали из детства за грань обыденного, становились просто красивыми словами, символами недостижимой мечты.

И даже когда замок с границы был снят, он сторонился людей, возвратившихся издалека. Избегал слушать их, захлебывающихся от восторга, тасующих фотографии, как игральные карты. Боялся профанаций, подмен, пошлых речей о его запредельной мечте… его Дульсинее…

* * *

— Ты какая-то не такая сегодня, — с легкой досадой сказала Вероника. — Какая-то озабоченная. Что-нибудь произошло?

Они сидели в полупустой кофейне, обнаруженной ими с год назад и с той поры предпочитаемой другим заведениям, так как здесь было чисто, вкусно, умеренно по цене и не людно в дообеденное время. И официанты, забавные молодые ребята, с неизменным предупредительным уважением относились к двум красивым дамам, чьи нечастые, но постоянные утренние встречи в этом кафе стали некой традицией.

— Ты здорова?

— О, да, — Ана рассмеялась. — Да, вполне.

— Что-то случилось, — пристально глядя на подругу, заявила Вероника. — Я же вижу. Расскажи?

Ана задумчиво покачала изящной головкой.

— Психоаналитические дела. Знаешь?.. Повезло русским бабам, что нет у них массовой привычки таскаться по психоаналитикам. Иначе — представляю, сколько накосили бы всякие проходимцы. Наша баба — не ихняя баба. Небось, последнее с себя бы сняла…

Вероника молчала, смотрела требовательно.

— Ну хорошо, — пожала плечами Ана, — хотя это такая… ерунда, с одной стороны… Помнишь, мы говорили о домработнице?

— Да, ты искала…

— Я взяла. Собиралась тебе рассказать.

— Уже пропало что-то, — предположила Вероника.

— Так тоже можно сказать, — усмехнулась Ана, — но не то, что ты думаешь… Ах, это долгий разговор.

Глазки поискали официанта, нашли, мило мигнули.

— Слушай, давай выпьем по чуть-чуть. А то все кофе да кофе… Я сейчас угощу тебя такой славной штукенцией… Вадик, у вас бывает «шеридан»? — спросила она у официанта.

— Обижаете, мэм, — развел руками официант Вадик.

— Отлично, а вы умеете его наливать?

— Мэм! — воздел руки Вадик. — Это вопрос индивидуального вкуса! Одни требуют смешивать, зато другие нет!

— Если захотим, смешаем и сами.

— Понял вас, — с гротескной серьезностью склонил голову официант. — Два «шеридана»? Со льдом?

— Да, только льда чуть-чуть. И еще — будьте любезны, пепельницу.

Вадик ушел. Ана достала из сумочки плоскую пачку хороших дамских сигарет и копеечную разовую зажигалку.

— Ты меня пугаешь, — сказала Вероника.

— Последний раз я курила…

— Я не об этом.

— А-а, — Ана опять усмехнулась. — Я же тебе сказала, ничего особенного. Просто долгий разговор.

Она закурила. Принесли пепельницу.

— Может быть, даже не столько долгий, сколько…

Принесли «шеридан», и Вероника почувствовала знакомое нежное умиление, наблюдая, как самозабвенно ее подруга вторгается соломинкой в двуслойный напиток. Долгий разговор почтительнейше ожидал конца церемонии; Анютины Глазки послали Веронике мимолетный, легкий укор за уклонение от участия в торжестве.

— Ну попробуй!..

— Класс, — отозвалась Вероника, попробовав.

Ана просияла.

— Я знала, что тебе понравится. Светлый слой похож на «бэйли», но это не совсем «бэйли», как ты считаешь, или я ошибаюсь?

— А ты спроси.

— У кого? — удивилась Ана. — У них? Откуда же они знают?

— Раз торгуют этим, значит, что-то должны знать…

Ана пренебрежительно махнула рукой.

— Спасибо еще, что наливать умеют. Про такие вещи нужно читать в специальной литературе… при этом смотреть еще, что за издательство… кстати, я привезла с собою один журнал, там такое стекло — чудо! Помнишь, я рассказывала — «Леонардо»? Я тебе покажу… Значит, решено: включаем в меню по рюмке «шеридана», vale?

— Vale, — улыбнулась Вероника. — Однако, — напомнила она, — ты начала про домработницу…

— Да, да… У меня никогда не было домработниц. Помнишь мои страхи и сомнения? Неделю назад я стала звонить. Разным людям; среди прочих и Марковой — помнишь Маркову? Сейчас мы видимся редко, но она и сама держит домработницу, и знакома со многими такими людьми… Мы мило поболтали. Буквально на следующий день она перезвонила мне и сказала, что ее бывшая начальница отпускает хорошую домработницу и согласна, чтобы она дала мне ее телефон.

— Кого — ее? — спросила Вероника.

— Начальницы, не домработницы же…

— Ну, мало ли… Хотела уточнить.

— Начальницы. Я позвонила. Интеллигентная пожилая дама; между прочим, Анна Сергеевна, как и я.

— Послушай, — нахмурилась Вероника, — это забавно, что Анна Сергеевна, но разве от хороших домработниц избавляются? Или я чего-то не понимаю?

— Именно это меня и тревожило, то есть я хотела выяснить причину. Маркова сказала, что она — домработница — просто стала им не нужна. Если есть первоисточник, зачем же я буду уточнять у Марковой?