Феликс Аксельруд - Испанский сон

• Название: Испанский сон
• Автор: Феликс Аксельруд
• Жанр: Эротика

Роман не относится к какому-то определенному жанру. В нем примерно в равной степени присутствуют приключения, эротика и философия. Действие происходит в разных странах и временах, в городе и деревне, в офисах, катакомбах и высоких слоях атмосферы. Развитие сюжетных линий происходит по тем же законам, что и в любом другом романе. Задачей автора было, чтобы почти каждый читатель, в меру своего вкуса и интеллекта, нашел в нем что-то интересное для себя.

---

Я испугался.

«Ты что, — говорю, — мы не женаты. Если узнают, нас посадят в тюрьму».

«Малолеток не сажают».

«Да? А вдруг будет ребенок?»

«Не будет, — говорит она, — ведь у меня еще не было месячных. А раз нет месячных, то не будет беременности; а раз нет беременности, то нет и ребенка».

«А вот и не так, — говорю я, — вовсе наоборот: если нет месячных, тогда и получается беременность. А потом и ребенок».

«Глупости какие».

«Совсем не глупости. Я точно знаю».

«Откуда же тебе знать? — хихикнула она. — Разве у тебя были месячные?»

Мы посмеялись ее шутке.

Вообще-то я знал об этом из разговора мамы с ее подругой — подслушал попросту разговор — но после Олиных слов засомневался. В самом деле, подумал, ведь у совсем маленьких девочек, ясельных например, месячных тоже нет! Но что-то ни одна из них никогда не беременела. Насколько я знал.

«Ну так что, — спросила Оля, — ты меня трахнешь?»

«Да».

«Давай».

И вот она ложится передо мной, расставляет ноги, накладывает пальцы на свои срамные губы и растягивает их в стороны. Я ложусь сверху, нащупываю своим членом ее самое глубокое место и давлю туда все сильней и сильней. И чувствую, мне становится больно.

«Не так, — говорит она, — наверно, никто тебе не объяснял, как это делается. Нужно туда-сюда, туда-сюда. А я буду тебе подмахивать».

Тут у меня возникает подозрение.

«А ты, — говорю, — с кем-то уже трахалась, что ли?»

Смотрю, она краснеет.

«Нет. Мне просто рассказывали. Девчонки».

«Врешь».

«Не вру».

«А чего тогда покраснела?»

«А ничего. Будешь трахаться, или поссоримся?»

Я растерялся — лежу на ней и молчу, не знаю, как быть. Если она меня предала, значит, нельзя мне ее трахать. А если нет?

«Дурак, — говорит она. — Если бы я уже трахалась, у меня бы целки не было».

За дурака я, конечно, должен бы ей по шее, но я понимаю, что она права — я сто раз видел ее целку, пальцами щупал и так далее. Что же она покраснела, думаю я. Но делать нечего — опять вставляю в нее свой член и начинаю делать туда-сюда, как она сказала.

«Кайф», — говорит она.

Я тогда был слишком молод, чтоб кончить, но мне тоже было хорошо. Потом мы оба устали и остановились.

«Теперь я твоя любовница», — говорит она.

«Но я еще не сломал».

«Все равно. Ах, если бы ты не уезжал…»

«Да, — говорю, — тогда бы сломал когда-нибудь».

«Быстро бы сломал. Ты хорошо трахаешься».

Тут я снова начинаю ее подозревать — если она никогда не трахалась, то откуда ей знать, что хорошо и что плохо? Но она опять как заревет, и я, глядя на нее, тоже. Сидим и ревем, слезинки друг с дружки стираем. Долго так сидели, пока не пришли ее родители. Ну, мы уже, конечно, к этому времени оделись.

Ее мама меня потрепала по голове.

«Здравствуй, Вася, — говорит, — я слышала, ты уезжаешь?»

«Ну».

«Жаль, — говорит. — Уж такой хороший женишок».

Уж не женишок, хотел я ей сказать, а потом вспомнил, что целку-то не сломал, и осекся. Да и вообще, мама есть мама. Хотя у нее сиськи были, скажу я тебе… У Оли-то, ясно, никаких еще сисек не было.

«Я, — говорю, — буду письма писать».

«Пиши, — говорит мне ее мама, — письма дело хорошее». — И вздохнула, грустно так, будто вспомнила из своей жизни что-то похожее — я даже чуть опять не заревел.

«Все, — говорю, — пошел. Прощай, подруга».

«Мамочка, — спрашивает тут Оля этаким невинным голоском, — можно мне Васю поцеловать на прощанье?»

«А ты его любишь?» — спрашивает ее мама. В другое бы время я подумал — провокаторша, а так это был серьезный какой-то разговор. И веришь, Оля моя нисколечко даже не задумалась, не застеснялась.

«Конечно, люблю», — говорит, и опять слезки на глазах появляются.

«Ну, тогда поцелуй».

Оля меня — чмок в щечку! Я рожу скривил и говорю:

«Разве так целуются на прощанье?»

«А как?»

«Надо в губы».

Она опять покраснела и на маму косится.

«Что ж, — говорит мама, хорошая женщина. — Вася прав; на прощанье целуются в губы».

«Тогда, — говорит Оля, — ты, мама, отвернись».

Мама отвернулась, и мы с Олей поцеловались. Быстро, конечно, но крепко, взасос, как положено.

И расстались. Разошлись, как в море корабли.

Вот так, Мариша, состоялась моя первая и последняя в жизни любовь. Потому что потом все было хуже. Ни одна из тех, что я встречал в других городах, Оле и в подметки не годилась. Ну, конечно, еще какое-то время — письма… но что письма! Я как начну письмо, так сразу вспомню об ее писечке… пишу какую-то х--ню про учебу, и слезы капают на листок…

* * *

При своих последних словах Этот заплакал, и Марина испытала к нему что-то похожее на сочувствие.

— Эй, — сказала она, — перестань. Бывает и хуже.

Он поднял на нее тоскливый, измученный взгляд.

— Я знаю, что я плохой… но это же не просто так… Плохие тоже люди… и не с кем поделиться… душу раскрыть… а так иногда хочется…

— Я понимаю тебя, — сказала она.

— Понимаешь — что? Как плохо, когда некому душу раскрыть, или…

— Полностью понимаю.

Его взгляд наполнился благодарностью.

— Я так и знал… сразу подумал, что ты поймешь…

Она усмехнулась.

— Сейчас врешь.

— Да… вру… Ну, не сразу… постепенно…

Марина встала, заперла дверь, подсела к Этому и расстегнула его штаны. Он вздрогнул и обмер. Она проникла сквозь его одежды, нащупала Царя и слегка сжала Его в своей ладони. Царь был забитый, жалкий, испуганный.

Он нерешительно коснулся ее запястья. Пополз пальцами вверх, к локтю. Потянулся к ней обеими руками.

— Этого не надо, — строго сказала она.

Он отдернул свою руку и кивнул, как маленький мальчик, в то время как ее рука оставалась где была.

— Продолжай.

— Что продолжать?

— Продолжай рассказывать.

— Я… так не могу…

— Можешь.

— Да… могу…

— Запомни, — внушительно сказала она, — с тобой ничего не произошло сегодня. Ничего страшного, ничего особенного. Просто ты узнал кое-что новенькое. Чего раньше не знал. Твой… — она запнулась, — твой пенис в полном порядке. Вот смотри…

Она вызвала змея — запросто, шутя, как сотни раз с Отцом и с Корнеем.

— Да. — Этот задышал тяжело.

— А теперь…

Она прогнала змея прочь.

— Ты не минетчица. — Он посмотрел на нее со смесью восхищения и страха. — С ума сойти… Как это у тебя получается?

— Читай Фрейда, дружок.

— У него ничего такого…

— Ну, я пошутила. Будешь рассказывать?

— Как скажешь.

— Скажу: да.

— Тогда слушай.

Второй рассказ медбрата

В общем, расстался я с девочкой Олей, любовью своей, и настала черная полоса моей жизни. Сны и так-то были те еще, а когда поллюции начались… просто Боже упаси… Возникла ненависть к людям, а к бабам в особенности. Всю школу проонанировал, до последнего года… слушал рассказы других, а потом шел домой, да побыстрее, чтобы не растерять фантазий — и на диван… Потом выйду на улицу, иду и смотрю на женщин, презрительно так, и воображаю, какая п--да у какой.

Таким-то образом, классе в седьмом, лишился невинности. Одна как-то раз этот мой взгляд выловила и угадала. Ей, видно, уж слишком было невтерпеж, она прекрасно видела, что я просто озабоченный подросток, ни больше ни меньше, и ни денег у меня, ни сексуального опыта. Богодулка какая-то. Еще не до конца спившаяся, но почти. «Тебя как зовут, парень?» — спрашивает. Я говорю: «Вася». — «Пошли, — говорит, — Вася, выпьем». Ну, и пошли.

Я помню тот акт. У меня от него осталось двойное чувство. С одной стороны, она была противная, грязная ужасно, воняла вся, и это как бы обламывало. С другой стороны, она была настоящая, не то что мои фантазии на диване, и это возбуждало ужасно. Так я и ушел от нее, непонятно — довольный, нет… Больше не виделись.

После того стал я циником, поручиком Ржевским. Всех школьных давалок вычислил, по углам перещупал, трахнул по разу всех, кто дал, а остальных довообразил по чужим туалетным рассказам… Постепенно то ли кончились бабы, то ли тоже рассказали друг дружке про меня — в общем, давать перестали, даже те, к кому я по второму разу подкатывался. Видно, чуяли, что мне лишь бы только всунуть и высунуть. Нежностей, наверно, каких-то хотели… Только с Олей с одной у меня и была гармония в нежностях, а каких от меня нежностей ждали те старшеклассные, этого я не знал, да и знать не хотел. Ну, и прочих достоинств у меня не было — рожей вышел как-то не очень чтобы… спортом не занимался, на гитаре играть не умел…

Однако, к писькам тянуло все больше и больше. Трагедия моя, Мариша, в том, что я бабский ваш орган страшно люблю. Жить без него не могу! Как я это окончательно понял, так сразу мне и стало ясно, кем быть. Тем более, что время шло и уже пора мне было определяться.

Задумал я стать гинекологом. Чтоб опять — как в бане. Я один, со своей пиписькой, а вокруг куча голых баб… да даже не баб, а одних вульв, то есть как раз того, чего я люблю больше всего на свете.