Кристиан Крахт - Карта мира (сборник)

• Название: Карта мира (сборник)
• Автор: Кристиан Крахт
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91103-057-5

Кристиан Крахт (Christian Kracht, р. 1966) — современный швейцарский писатель, журналист, пишет на немецком языке, автор романов «Faserland», «1979», «Метан». Сын исполняющего обязанности генерального директора издательства «Аксель Шпрингер АГ», он провёл детство в США, Канаде и на юге Франции, жил в Центральной Америке, в Бангкоке, Катманду, а сейчас — в Буэнос-Айресе. В настоящий сборник вошли его путевые заметки, написанные по заказу газеты «Welt am Sontag», а также эссе из книги «New Wave».

---

Самый дешевый номер в «Хаятте» стоил 380 долларов за ночь. Но зато я прямо из своего номера мог звонить по телефону и принимать звонки. Большие, изысканные бухарские ковры устилали пол вестибюля, а под портретом президента Алиева располагалась цветочная композиция из белых лилий. Британское консульство тоже размещалось в «Хаятте», и перед отелем весело трепетал на ветру «Юнион Джек», а по вестибюлю шмыгали в разных направлениях невзрачные британцы, которые все выглядели в точности так, как меланхоличный герой Джона Ле Карре — секретный агент Джордж Смайли. Все было замечательно. Я тут же снял номер.

Но бакинский «Хаятт» мог гордиться не только изобилием телефонных аппаратов и тем, что предоставил кров консульству Великобритании, — сверх всего этого он приютил в своих стенах крупнейшее на Кавказе казино. Вполне вероятно, думал я, что по вечерам сюда подъезжают бронированные мерседесы, и шикарные дамы в тесно облегающих фигуру платьях собираются вокруг крупье, и что здесь тусуются колоритные местные миллиардеры, от скуки швыряющие своим охранникам десятитысячные долларовые купюры, чтобы те вместо них подсаживались к игорным столам, — потому что было бы, согласитесь, очень странно, если бы люди такого высокого полета самолично вступали в борьбу за смехотворные выигрыши. Может, все это я увижу уже сегодня вечером. И это даст мне первоклассный материал для репортажа, ради которого я, собственно, и приехал в Баку. Нефть, золото, женщины, шампанское в хрустале, непостижимый декаданс, миллиардеры с золотыми зубами — безотказно действующая адская смесь. Но получилось совсем иначе…

Солнце сияло. Было невероятно жарко для апреля. Через окно отеля я наблюдал, как очень сильный переменчивый ветер гнал облака от Каспия — сначала по кругу, над городом, потом, как бы передумав, в глубь материка. Из-за особого, непривычного для меня освещения город казался очерченным резкими штрихами — как Мюнхен, когда дует фен.

Часто, подумалось мне, человек больше всего узнает о городе, когда приближается к центру со стороны вокзала. Однако на маленьком плане Баку с печатью Hyat Regency, который я обнаружил у себя в номере, никакого вокзала обозначено не было. Железной дороги — тоже. Вот посольство Судана, например, было ясно различимо, оно находилось на улице генерала Тарлана Алиярбаева, а Центральный вокзал я, сколько ни искал, найти не мог. Но я же помнил, что между Баку и Москвой имеется прямое железнодорожное сообщение, значит, центральный вокзал здесь непременно должен был быть.

Пришлось спуститься вниз, к стойке администратора, и там мне сразу же приоткрылась одна из главных тайн Баку: ни один из местных, похоже, не умел ориентироваться в собственном городе. Скажите, пожалуйста, спрашивал я, где находится Центральный вокзал? Ответом мне — у стойки администратора отеля «Хаятт» — было коллективное пожатие плечами. Пожалуйста, попросил тогда я, пожалуйста, напишите мне по-русски слово «вокзал», на карточке, чтобы я мог показать ее шоферу такси.

Администраторша негодующе закатила глаза, потом что-то быстро нацарапала на листке бумаги, подтолкнула его ко мне и исчезла в помещении, где хранились швабры. Понятно: у нее были более неотложные дела, чем объяснять такие глупости каждому иностранцу — только потому, что он платит по 380 долларов за ночь.

Водитель стоявшего перед отелем такси, видимо, не умел читать по-русски: когда я протянул ему листок бумаги, он только засмеялся и сказал «ньет». Тогда я сам изобразил ему паровоз, который мед ленно подъезжает к вокзалу и, завизжав тормозами, останавливается. Водитель долго смеялся, после чего, наконец, сказал: «Train Station» — и: «Twenty Dollars»[71]; я сел в машину, и мы рванули с места. По радио — это я разобрал — передавали ‘Love Machine’ в исполнении Supermax.

Ровно через шесть минут мы остановились перед бакинским Центральным вокзалом. Вокзал как таковой оказался неправдоподобно уродливым, заплесневевшим зданием в конструктивистском стиле, перед ним расположился овощной рынок. У входа какие-то мужчина и женщина вяло обменивались тумаками из-за пары брюкв. Я вошел внутрь. Главное помещение вокзала, как ни странно, никак не соединялось с рельсами. Я имею в виду, что если кто-то, например, захотел бы поехать на поезде из Баку в Тифлис, ему пришлось бы сперва прийти на вокзал, купить себе в главном помещении билет, а потом опять выйти на улицу, обойти здание вокзала, пройти еще две улицы, и только тогда он очутился бы на нужной ему железнодорожной платформе. Я сделал несколько фотоснимков: приближающихся поездов, отходящих поездов и гигантского, писанного маслом, портрета президента Алиева — портрет был прикреплен к бетонной стене вокзала.

Но на вокзале, как я вскоре узнал, фотографировать запрещалось. Вдруг, неожиданно для меня, ко мне подошли двое в милицейской форме. Я протянул им свое журналистское удостоверение — «азербайджанское», то есть выданное местным Министерством иностранных дел и снабженное множеством печатей. Но милиционеров, к несчастью, заинтересовало совсем не оно. «Вот же, смотрите: Германия, Алмания», — пытался объясниться я. Но они только вскрикивали: «Ах! Ньет! Хаха! Немец! Немец! Хаха! Фашисти!» — и, дико хохоча, показывали дулами автоматов на выход. И я бесславно оставил спорную территорию. Перед зданием вокзала, на немилосердно палимой солнцем площади, одинокий наперсточник ожидал потенциальных клиентов. Давешней женщины, дравшейся из-за брюквы, уже не было.

Позже я понял, почему каждого человека, которого бакинцы принимают за немца, приветствуют здесь смехом, хлопаньем по плечу и радостным возгласом «Фашист!». Дело в том, что после окончания войны многих немецких пленных переправили на пароходах в Баку, чтобы использовать их на принудительных работах: они строили в городе школы, общественные здания в парадном сталинском стиле, университеты и музеи.

Ничего не попишешь, пришлось отступить. Но я ведь все равно собирался пройтись до центра Баку со стороны вокзала — и теперь выполнил свое намерение. Первым делом я, не торопясь, спустился к морю. Баку, как известно, — самый обвеваемый ветрами город мира, в этом смысле он затмевает даже Чикаго. Смотреть на него было очень приятно. Фасады эпохи классицизма чередовались с другими, в стиле «модерн». Мужчины в долгополых черных пальто и высоких каракулевых шапках, в практичной крепкой обуви бесшумно сновали по переулкам, в которые солнечный свет падал под таким косым углом, что тени людей в черном зрительно почти сливались с самими людьми. Город выглядел так — погодите-ка! — как если бы его нарисовал Де Кирико. Ветер и вправду был сильным. Спустившись к морю, я прошелся по променаду, напомнившему мне Канны, съел не совсем пропеченный сэндвич, купленный в киоске, который — ей-богу, не вру! — назывался Baku’s Boogie-Burger, и в какой-то момент сел в автобус. Там мне пришло в голову, что любимейшие музыкальные хиты на радио Баку — это, во-первых, ‘Barbie Girl’ в исполнении Acqua, во-вторых, ‘Gangstas Paradise’ Coolio и, в-третьих, ‘Love Machine’ группы Supermax.

Автобусы, которые ходят по Баку, по всей видимости, все были сделаны в Шлезвиг-Гольштейне и уже потом импортированы сюда. В некоторых из них наверху, над водительской кабиной, сохранилось обозначение первоначального маршрута: «Хусум — Нибюль», — а на боку одного из автобусов крупные желтые буквы возвещали: ‘Vor allem Fohr — Das Qualitäts-Pils aus dem Westerwald’[72]. Я смотрел в окно и покачивал ногой в такт песенки Supermax. А почему, собственно, Supermax? Ведь это, если не ошибаюсь, весьма посредственная диско-рок-группа из Мюнхена. Я не мог себе объяснить, почему, но, похоже, азербайджанцы предпочитали ее всем другим.

Вернувшись в «Хаятт», я связался по телефону с германским посольством. Я хотел посмотреть, как добывают нефть. Канцлер посольства, некий господин Добычай, объяснил, что, скорее всего, мне будет очень трудно договориться об интервью с представителями нефтяных компаний, и еще труднее — сфотографировать буровые вышки. Лететь к ним надо на вертолете, а это дорого, опасно, да и вообще — нефтяные компании не любят пускать туда журналистов. Он, правда, может, если я захочу, организовать для меня интервью с д-ром Рамискулиевым, здешним представителем фирмы по производству йогурта Zot… Я вежливо отказался, не забыв его поблагодарить, посмотрел на свои ногти и положил трубку.

Я успел проголодаться. Сэндвич был не ахти какой. Мне захотелось проверить, так ли хорош ресторан Viva Mexicana, как уверяют рекламные плакаты, развешанные по всему городу. Судя по этим плакатам, там подавали Fajitas, Tacos, Burritos, а еще Mojitos и пиво «Хайнекен»… В ресторане, зал которого представлял собой серую железобетонную коробку, сидели широкоплечие американские нефтяники и норвежские инженеры; их, по-видимому, нисколько не смущало, что за одну порцию Taco-Burrito-Combo, которая в Балтиморе или Осло стоит какую-то ерунду, здесь приходится выкладывать тридцать шесть долларов. Нет, они спокойно заказывали себе все, что хотели, разговаривали во весь голос, хлопали друг друга по спинам и — хочешь не хочешь — распространяли вокруг себя хорошее настроение. Я скромно сел в уголок, выпил пива и съел хотя и небольшую, но совсем не плохую на вкус порцию Chili con carne.