Иван Кошкин - За ценой не постоим

• Название: За ценой не постоим
• Автор: Иван Кошкин
• Жанр: Историческая проза

Немецкое наступление, сокрушившее в начале октября Западный фронт, открыло дорогу на Москву. Казалось, уже никто не сможет остановить танковые дивизии, рвущиеся к столице СССР. Советское командование лихорадочно стягивало к Москве войска — из-под Ленинграда, из Сибири, из Средней Азии неслись эшелоны со свежими дивизиями. Но для того, чтобы сформировать новый фронт, требовалось время. Необходимо было любой ценой задержать врага, и в бой пошли последние резервы. Курсанты и десантники, артиллеристы и разведчики, вновь сформированные танковые бригады тонкой линией перекрыли дальние подступы к Москве. Вдоль дорог, по которым двигались механизированные соединения немцев, развернулись отчаянные бои, в которых решалась судьба страны. Советская авиация, невзирая на потери, наносила удар за ударом по колоннам противника. А с тыла на гитлеровцев давили окруженные армии. Без связи, без боеприпасов и горючего они отчаянно пытались прорваться из котлов. И пусть большинству окруженных не суждено было выйти из кольца, их безнадежные атаки сковали врага, не дав обрушиться всеми силами на слабые пока еще заслоны заново выстраиваемого фронта.

Те, кто сражался и погибал в тусклых осенних полях и лесах дальнего Подмосковья, не знали, что их жертва не была напрасной. За их спиной прямо с колес занимали позиции дивизии, которым предстояло вынести на своих плечах всю тяжесть Московской битвы…

---

Таким образом, младший лейтенант Берестов будет очень благодарен, если политрук проследит за тем, чтобы истребители действительно взяли бутылки. Трифонов помрачнел. Он понимал, почему бойцы боятся носить оружие при себе — все хорошо помнили жар от вспыхнувшей бочки — он ощущался даже в пятнадцати метрах. Поблагодарив Берестова за своевременный сигнал, Николай отправился к длинному окопу на два пулемета — Волков приказал отрыть новое пулеметное гнездо в стороне, а в этом разместились пятеро истребителей под командой Шумова. Красноармейцы были вооружены двадцатью противотанковыми гранатами, связанными по две, по три, и сорока бутылками с зажигательной смесью. В тридцати метрах от переднего края было отрыто три тщательно замаскированных окопа, к которым шли ходы сообщения. Предполагалось, что в эти окопы истребители засядут парами, и когда взвод отсечет пехоту врага, вылезут навстречу танкам и уничтожат их гранатами и бутылками. О том, что будет, если отсечь не удастся, Трифонов предпочитал не думать.

В длинном окопе было тихо — бойцы сидели, привалившись к стенкам, трое спали, подняв воротники шинелей, Шумов скручивал проволокой сразу пять гранат. Увидев политрука, он встал, но Трифонов махнул рукой, давая понять, что уставное приветствие здесь необязательно.

— Не многовато? — спросил он, кивнув на связку.

— Все равно кидать сблизи нужно, — ответил гигант, — метров с десяти. А так вернее. Вы не беспокойтесь — я доброшу.

— А-а-а, — кивнул Трифонов, обводя взглядом окоп.

В стенных нишах на ветках лежали связки гранат, в углу стояли два ящика, на них беспорядочной кучей лежали брезентовые сумки. Николай почесал подбородок, на котором вылезла редкая щетина, затем вздохнул, скинул сумки на землю и принялся раскладывать по ним бутылки.

— Пока через вас не переедут, ведь не почешетесь, — бормотал он себе под нос, аккуратно составляя подготовленные сумки у стены окопа.

Он не видел, как у него за спиной переглядывались бойцы. Спавших растолкали, и теперь все шестеро смотрели, как политрук возится со снарядами, каждый из которых мог превратить его в живой факел. Страха Николай не ощущал, он понимал, что бутылка может лопнуть у него в руках, но, скорее, головой, а не сердцем. Уложив последнюю, Трифонов поднял сумку на плечо:

— Я у вас пару прихвачу, — пояснил он, — а то у меня — только «трехлинейка», не хочу с голой задницей перед танками оказаться.

Николай поправил сумку — теперь она находилась сразу под рукой, чтобы, если придется падать, не плюхнуться на бутылки сверху.

— Вот, примерно, так, — подытожил он, затем, как само собой разумеющееся, приказал: — Давайте уж, разбирайте, чего сидите, а то потом будете второпях хватать. Давайте-давайте, нечего сидеть, когда полезут — будет поздно.

Бойцы переминались с ноги на ногу, затем Шумов шагнул вперед и подобрал одну сумку, протянул руку ко второй:

— Иван, Иван, ты что, всех немцев один сжечь хочешь? — покачал головой Трифонов. — Это ж детское оружие, а ты у нас — тяжелая артиллерия. Лучше гранат еще возьми, их, кроме тебя, никто не добросит. Кстати, кто куда бросать собирается?

Мнения разделились. Одни считали, что вернее всего кидать под гусеницу, а потом уже бутылками куда придется. Другие, в том числе Шумов, говорили, что это ерунда — гусеница вон какая узкая, гранату под нее не забросишь, разве что самому руками положить, а связку надо класть сзади на мотор. Трифонов тоже считал, что на мотор вернее, и немедленно выдумал лейтенанта, который якобы лежал в госпитале на соседней койке и получил орден за то, что подбил танк, причем именно сзади. В разгар спора в окоп из хода сообщения спрыгнул Виткасин. Он доложил, что командир роты приказал ему находиться при товарище политруке для связи и передать, что комбат велел готовиться к отражению атаки, а товарищ младший лейтенант сказал истребителям ползти в свои норы. Разговор сразу смолк, истребители, разобрав гранаты и бутылки, молча полезли в неглубокие канавы, соединявшие окоп с их позициями. Трифонов пополз в окоп к Берестову. Оба перебросились парой ничего не значащих фраз, после чего принялись вглядываться в лес, что лежал через километр с лишним чистого поля, перерезанного двумя неглубокими балками. Будь у батальона хоть какая-то артиллерия, на открытом месте наступающего врага можно было бы проредить очень хорошо. Но артиллерии не было, за исключением минометов, да еще, может быть, комбат прикажет поберечь мины, так что рассчитывать придется только на свой «максим» да два ДП. Томительно тянулись минуты, прошло полчаса, и Трифонов не выдержал:

— Чего они ждут?

Словно в ответ, на западе грянул орудийный залп.

— Уже ничего, — спокойно ответил Берестов.

Послышался нарастающий шелест, и за их спинами, на опушке, встали столбы разрывов. Трифонов с трудом подавил желание скатиться на дно окопа, но перископа у них не было, и Берестов наблюдал за полем, слегка приподняв голову над бруствером, а политрук скорее предпочел бы получить осколок в затылок, чем уступить хоть в чем-то вредному белогвардейцу. Виткасин, не связанный предрассудками, невозмутимо сидел, привалившись к стенке окопа.

— По рощам бьют, — крикнул Берестов, — хорошо, что мы оборону вперед перенесли.

Теперь Трифонов и сам понимал, почему Ковалев приказал вынести окопы вперед, более того, политрук вспомнил, что и в боевом уставе не рекомендовалось занимать позицию в маленьких лесках, которые будут притягивать вражеский огонь. Николай насчитал десять разрывов, когда немцы перенесли огонь от рощи в поле. Снаряд поднял столб огня и снега в двадцати метрах от их окопа, и Берестов сдернул Трифонова вниз.

— Нечего бравировать, товарищ политрук! — крикнул он полуоглохшему Николаю.

Трифонов не стал объяснять, почему он торчал на бруствере, и привалился к стенке между Виткасиным и младшим лейтенантом. От близкого разрыва в ушах стоял легкий звон, но, в общем, жить было можно. Николай отцепил каску и надел ее поверх шапки, и Берестов, который, похоже, шлем вообще не снимал, одобрительно кивнул. На двадцать пятом разрыве обстрел внезапно прекратился, и младший лейтенант с политруком, подождав полминуты, высунулись из окопа. Берестов быстро окинул взглядом свое хозяйство — стрелковые ячейки обстрел, похоже, не задел. То тут, то там за покрытыми снегом брустверами еле заметно шевелились каски и шапки. Взглянув направо, Берестов помрачнел:

— Кажется, вторых бронебойщиков зацепили, воронка почти на окопе, и ружье они что-то не высовывают.

Трифонов посмотрел туда, где на еле заметном подъеме уступом располагались позиции противотанковых ружей. Приглядевшись, он заметил, как в еле заметной амбразуре одного из заснеженных брустверов шевельнулся предусмотрительно обмотанный белыми тряпками длинный ствол противотанкового ружья. Второй окоп казался мертвым, а может быть, в нем и в самом деле не осталось живых.

— Виткасин, давай бегом, проверь, что там у бронебойщиков, и сразу назад, — приказал политрук.

— Есть! — узкоглазый боец закинул винтовку за спину и полез в ход сообщения.

— В какой окоп пошел Шумов? — спросил внезапно Берестов.

— В правый, — ответил Трифонов и поглядел туда, где сидели в засаде истребители.

Снаряд лег рядом с окопом гиганта-гранатометчика, наполовину завалив его землей.

— Ах ты…

Николай тоскливо выругался — ему нравился этот здоровяк рабочий, который так уверенно говорил, что добросит шестикилограммовую связку. Он посмотрел дальше, в сторону занятого немцами леса, и вздрогнул — три едва заметных на таком расстоянии букашки выползли на открытое пространство. Политрук не видел, идет ли за ними пехота, да что там, наверняка идет, просто отсюда не видно…

— Танки, — указал он Берестову.

Младший лейтенант некоторое время смотрел, прищурив глаза, затем кивнул:

— Да. Танки, у вас молодые глаза, товарищ политрук.

Снова заговорили немецкие орудия, теперь снаряды падали на взвод Медведева.

— Приготовиться к отражению атаки, — громко крикнул Берестов. — Отсекаем пехоту, без команды не стрелять! Делаем, как учил, ребята!

Приказ покатился по цепочке ячеек, и Андрей Васильевич повернулся к Трифонову:

— А вы что собираетесь делать, товарищ политрук?

Трифонов лихорадочно соображал. Как политрук роты он должен был находиться либо на командном пункте, ожидая приказа командира, либо идти туда, где могло потребоваться присутствие политработника. О том, чтобы покинуть взвод Берестова, не было и речи — сюда шли танки, вот-вот здесь начнется бой, и уйти отсюда — значит запятнать свое звание, бросить тень на партию, да еще перед бывшим белогвардейцем! С другой стороны, если он будет сидеть в этом окопе, Берестов может подумать, что ему не доверяют. Решение пришло неожиданно.