Михаил Садовский - Унисоны

• Название: Унисоны
• Автор: Михаил Садовский
• Жанр: Поэзия

---

IV

Летит, летит желанный снег,
В него ныряем с обожаньем,
Не помышляя о весне,
Морозным кутаясь дыханьем.
И в шаге каждом различить
Предсмертные снежинок скрипы
Нам важно очень, чтобы жить,
А он блаженно сыплет, сыплет.
С небес спустилось божество,
Открыто радость засверкала,
Как не хватало нам его,
Как много надо нам и мало.
От долгой чехарды богов
Мы все язычниками стали,
Тупых апостолов с боков
Держали им на пьедестале.
Икона павшая — беда.
Вчерашний бог плевал нам в лица,
И в нас пропало навсегда
Желанье хоть кому молиться.
И грех какой теперь в зачет?
Снежок на все ложится ровный.
И вмерзший пароход течет
С рекой и воет по-коровьи.
И вновь в себя погружены,
Стоически неодлимы
Кристаллы хрупкой белизны,
Чтоб выстоять на них могли мы.
Летит, летит желанный снег,
А сколько дней зима продлиться!?.
Не помышляя о весне,
С мороза расцветают лица.

V

Последний лист упал с рябины
Роман об осени дописан.
Мы, погрустив, его осилим,
Зазимовав, его осмыслим.
В Замоскворецких переулках,
Где снег еще бывает белым,
Опять отыщется в разлуках
Несоответствие пробелам!
Опять ветвей переплетенье
Мне будет в сумерках казаться
Волос твоих на окнах тенью,
Куда сквозь вечер не пробраться.
И неожиданно заставит,
Почистив перышки, синица,
Где пир, посвистывая, справит,
Упавшей грозди поклониться!..

1998 * * *

Так ясно видишь,
Что найдешь плоды
За тем ручьем,
На том краю оврага,
Но это все напрасные труды,
Гордыня,
А не вера и отвага.
А что взамен смиренье принесет:
Лишь пустоту и горечь сожаленья,
И если сам родить ты можешь плод,
Тяжелые сомнения забвенья.
Так, век метаться, не остановясь,
В одном томиться, о другом скучая,
И дней твоих таинственная вязь
Кого-то, может, удивит случайно.
Восстаний всех плачевная судьба,
Не радует, к смирению толкает,
Но злая ограниченность раба
Бацилл непослушания питает.
И кажется: тебе иная стать,
Судьба над всем подняться призывает,
Но каждый может лишь собою стать,
А вот каким — один всевышний знает.

1997 * * *

Все в среднем выйдет, как обычно,
Количество не предает.
Судьба ведет себя цинично,
Спрямляя каждый поворот.
И проводя одну прямую,
Зигзаги все перечеркнешь,
Напрасно звал судьбу иную
И не ценил свою ни в грош.
А вот музейные порядки.
И в восхищении глядишь
На неумелые тетрадки,
Что век назад писал малыш.
На непривычные костюмы,
Обрезы золотые книг,
И воскрешаешь чьи-то думы,
И рад, что частью в них проник.
Нет новизны — до удивленья
Все то же, хоть уклад другой,
Проказы, игры, вожделенья,
За что герой, за что изгой…
Так что же изменилось в мире?
Так что беречь и ревновать?
Что толку взгляд открыть пошире,
Все в среднем надо понимать.

1995 * * *

Не требует огласки дело,
Верней — коль тайно знаменит,
Так в шерсть укутанное тело
Тепло надежнее хранит.
С судьбой сожительствуй, как хочешь,
Люби, обманывай. Греши,
Но что велит. Хоть между прочим,
А непременно соверши.
И не разменивай напрасно
Страданья — бережно храни,
Чтоб самому вдруг стало ясно,
Что лишь тебе нужны они.
И заряжайся не успехом,
Не похвалами и рублем,
Поскольку это все — потеха
И скоро прорастет быльем.
Верь лишь единому на свете
И только для него твори,
Всего нужнее быть в ответе
Пред богом, что в тебе, внутри.
А остальное, как ни жалко,
Яснее все с теченьем лет,
Напрасно на пути лежало
И просто суета сует!

1995 * * *

Впускает лес, не оглядев, меня,
Не учинив оценки и допроса,
Он мне еще не друг и не родня,
Но на меня он не посмотрит косо.
Откроет мне, по крайней мере, дверь
А может быть, откроется с годами,
И ближе мне любой мелькнувший зверь,
И пенье птичье искренне, как в храме.
Я с наслажденьем подчиняюсь вновь
Врожденным, а не писанным законам,
Тут шкуры зверя — маска и покров,
А сердце остается обнаженным.

1995 * * *

Носите маску до конца,
Достоинства души не тратя,
Постыдно предъявлять к оплате
Черты любимого лица.
И никогда из-за кулис
Любви на свет не выводите,
Не перепутайте в обиде,
Чему однажды поклялись.
В моменты радости и зла
Отбросьте ложное движенье,
Чтоб в ненависть, как в продолженье,
Любовь, страшась, не уползла.
Свой суд суровее других,
Зато ценнее и награда,
Когда признания не надо,
Ни фраз, ни вымпелов пустых!
А что попрало тайно тлен:
Строка, улыбка, запах, слово
Все будет снова вас и снова
Бессрочно поднимать с колен.

1995 * * *

Вот и речка ушла в глубину,
ничего никому не сказала…
так и я ничего не верну
ни осенних дождей, ни вокзала.
Мостик старый висит над песком.
В порах свай муравьи поселились.
Я не вспомню теперь ни о ком,
с кем дружили и тайно молились.
Что с потерянным прошлым роднит,
Отчего оно каждому — гений?
Не скудеющий вечный родник
Обретений, а не повторений…

1997 * * *

Моя услада и спасенье
свет ранний на стволе сосны.
Вхожу желанным гостем в сени,
где для чего-то мы нужны.
Теперь бы только в тень не сбиться,
на ствол ладони положить,
и не приснится — прояснится,
как век — не то что день — прожить!

1997 * * *

Когда я был маленьким,
Меня спас от болезни
Русский,
В дом пустил зимовать
Украинец,
Всем счастливое детство дарил
Лицо кавказской национальности.
Когда я стал мальчиком,
Меня писать учила
Мордовка,
Фотографировать
Немец,
А играть на трубе
Испанец.
Когда я блуждал пареньком,
Голос ставила мне
Еврейка,
Смысл формул открыл
Чеченец
И в стихи направил
Грузин.
Когда стал я уже седым,
В автобусе полном никто
Не хотел сесть на это место,
Потому что рядом с арабом.
Я протиснулся и уселся,
Посмотрел на него и вспомнил
Жизнь свою
И не тех, кто меня
Обвиняли «Жидовская морда!»,
А других,
Кто дарили мне
Жизнь, угол, хлеба кусок и душу…

1998 * * *

То, что с детства
Сердце помнит
И тихонько
Вечер шепчет,
Не сгорит и не утонет,
И любого камня крепче.
Строчка, строчка,
Оторочка,
Два словечка,
Два шажочка…
Мамин голос,
Смех и руки
До чего
Живучи звуки!
Сквозь тяжелый
Стук колесный,
Рык натужный
Паровозный,
И речные ледоходы,
И метели-непогоды,
Сквозь сирены и бомбежку
Потихоньку, понемножку
Слышу снова
Голос мамы,
Строчки
Будто телеграммы
Из далеких
Детских лет
Не по праздникам
Привет!
Просто так
Счастливый случай!
Ничего
На свете лучше!
Потому что
Это мама!
Потому что
Это детство…
Я с собой ношу до грамма
Это вечное наследство!..

1998 * * *

Может быть, лучшее,
Что я могу создать,
Описать мои страдания,
Подробно и не стесняясь,
И передать их
Какому-нибудь врачу,
Чтобы помочь ему
Облегчить страдания многих?..
Но в трудный момент
У меня не хватает воли,
А в промежутках между ними
Смелых слов…
И тогда я, как все,
Пишу о страданиях душевных,
Но кому нужны чужие страдания?..

1998 * * *

Когда я навестил в госпитале
Больного ***,
Он вышел ко мне
В неряшливой пижамной курточке,
Брюках с расстегнутой ширинкой
И небритый…
Я не признал в нем
Бывшего боевого летчика,
Кадрового офицера
Мы обнялись.
Резкий запах мочи
Исходил от него.
Тогда я понял:
Старость
Это плохой запах…

1998 * * *

Если в минуту боли,
Я могу думать
О рифме и сюжете
Я писатель.
И не стоит
Задавать себе вопрос:
Стоит ли мне этим заниматься,
Перед каждым неначатым листом бумаги.

1998 * * *

От меня уходит лето,
Убегает от меня…
Голо, ветрено,
Раздето…
Все былое отменя…
В слезы выплеснув остатки
Откровений и надежд,
Повергая без оглядки
В сослагательный падеж.
И у жизни на опушке,
Покидая шумный лес,
Майской ветреной кукушке
Я живу наперерез.
Все последнее на свете
Не во сне, а наяву,
Но, как все в обиде дети,
Верю: снова доживу!

1999 * * *

Государство меня учило,
Но наука моя почила,
Выбирали ВУЗы доцентов
С соблюдением нац процентов.
И, расширив черту оседлости
Вплоть до первоотдельской ведомости
Номерные «почтовые ящики»
Проходными глаза таращили.
Я рванулся в другие области,
Там повышена норма подлости,
И великий, могучий, простой
Вел всю жизнь меня сквозь строй.
А когда порастратился порох
Впору взять лишь суму да посох,
Но не знаю — может, и тут
Нац лимит, не смутясь, введут.
Я не верю тем, кто не верит
И, прикрыв неведеньем рот,
Молчаливо в облаве зверя,
Притаясь, сторожит поворот.

1998 * * *

Луна, как лампада,
над стылым прудом,
снег таял и падал
в прибрежный подол.
Война наступала
ни ночи ни дня
родня убивала
покорством меня.
Меняли на крохи
худое тряпье,
меня ли угрохал
голодным житьем
тот холод усталый,
плевавший на печь…
В снег свежий и талый
хотелось мне лечь
не в спертой избенке
в нытье угарать
есть право в ребенке
судить и карать…
Под бледной лампадой
я клятвы давал,
от голода падал,
в бреду воевал…
Все светится мутно
лампада в ночи,
и ежеминутно
обида кричит…
Мне вечность, бывало,
кивала в те дни.
Меня убивало
покорство родни.

1997 * * *

Еврей крещеный — раб,
ложь — благодать,
я выкрестам не верю,
тем не менее,
найти в трудах их
крестное знамение
пытаюсь,
чтобы тайну разгадать.
И Бог им не поверил
никому!
Он не послал им
милости земные,
все бестии — напасти
продувные,
и в суете
падение во тьму!
Быть может, мстил
за тот неверный шаг,
но месть греховна,
не к лицу всесильным,
а все же веет
холодом могильным
всегда
вероотступничества мрак.
Зачем?.. Зачем?.. Бог истинно один.
Что в перемене? — Скрыть следы, поблажка?..
Для любящих тебя, как это тяжко!
Одумайся,
побойся,
погоди!..
Не брезгует ли
жертвою такой,
с небес взирая,
тот, кому молился?
Не оттого ль
несчастий дождь пролился
над хитрою твоею головой?..

1997 * * *

Не подведи, лишь на тебя надеюсь,
За весь свой век тебя не подводил,
старался не как надо — как хотелось
и по сердцу компанию водил.
Быть может, неоправданно измучил,
тебя мое любимое, а все ж
так до сих пор вопрос и не изучен:
кому за что ты сердце отдаешь
частицами и снова собираешь
его в груди и с болью и тоской…
мне кажется все началось вчера лишь
ан вот — уже пора и на покой!
Ты — бич вранья, шестого чувства гений,
не измени, по-прежнему любя,
остановись, лиши меня мучений,
немало их я принял за тебя.
Так сделать шаг последний все бы рады,
но ты реши счастливый выход мой…
любая смерть тускнеет от награды,
поклеванная пошлою молвой.

1997

О дне рождения