Тенцинг Норгей - Тигр снегов

• Название: Тигр снегов
• Автор: Тенцинг Норгей
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1957

29 мая 1953 года два альпиниста, Эдмунд Хиллари и Тенцинг Норгей, впервые вступили на вершину Эвереста. Данная книга представляет собой автобиографию Тенцинга, записаннную с его слов Джеймсом Рамзаем Ульманом.

---

В Лхасе мы встретили также двоих интересных чужестранцев, Генриха Харрера и Петера Ауфшнайтера. Они входили в состав немецкой альпинистской экспедиции на Нанга Парбат в 1939 году, но были захвачены в плен в Индии англичанами в начале войны и интернированы. После ряда попыток им уда­лось бежать. Они совершили труднейший переход че­рез Гималаи и получили разрешение остаться в Лха­се. Обо всем этом Харрер рассказал позднее в своей известной книге «Семь лет в Тибете». Когда я их уви­дел, они уже пробыли там большую часть этого вре­мени, и, хотя полюбили Тибет и были готовы остаться там, им, естественно, хотелось услышать о внешнем ми­ре. Харрер особенно интересовался альпинистскими но­востями; я поделился с ним тем, что знал. Он заметил:

– Вы счастливый человек, Тенцинг. Вы можете ходить куда хотите – в горы, в замечательные экспе­диции. А я был военнопленным, да и теперь остаюсь вроде пленника. Мне, наверное, уже больше никогда не придется совершить восхождение.

Вдруг он улыбнулся:

– А что, если нам с вами пойти в горы – прямо сейчас? Что вы скажете на это?

Мы даже обсудили этот вопрос почти всерьез, но было, разумеется, слишком много препятствий и за­труднений.

Вскоре я оставил Лхасу. А несколько лет спустя я увидел Харрера в Дарджилинге. Когда в Тибет вошли коммунисты, он покинул столицу вместе с Да­лай-ламой, который собирался бежать в Индию. Однако в пограничном городе Ятунг молодой владыка передумал, и Харреру пришлось продолжать путь од­ному. За семь лет пребывания в Тибете он сильно привязался к этой стране, и ему больно было думать, что он, возможно, уже не вернется туда.

Я пробыл в Лхасе с профессором Туччи месяц. Затем мы снова двинулись в путь и проехали за семь месяцев по всему Тибету. Профессор надеялся доехать до китайской границы на востоке и потом двинуться вдоль нее, но это оказалось невозможным, потому что коммунисты уже готовились вступить в страну, а Туч­чи, хотя и не боялся ничего, избегал осложнений. Поэтому мы путешествовали по другим частям Тибета. Мы посетили больше городов, монастырей и мест паломничества, чем я предполагал найти во всей Цент­ральной Азии. Для меня это было замечательное пу­тешествие: ведь я увидел так много в священной стране буддистов. Притом я был не обычным туристом: мой спутник мог мне объяснять все, что я видел. Ду­маю, что даже среди очень образованных людей най­дешь немного таких, которые на протяжении ряда месяцев имели личным учителем столь знаменитого профессора.

Туччи был страшно нетерпелив в денежных во­просах и не любил заниматься ими; он все больше поручал их мне. Иногда, будучи занят, он посылал меня одного в монастырь с письмом на тибетском языке, где было сказано, чего он хочет; если я нахо­дил нужный предмет, то должен был купить его и доставить профессору. Ламы стали меня называть «профессорский ньеба ла», что значит «агент» или «управляющий». Я узнал так много, что мог бы напи­сать путеводитель по монастырям Тибета. Мало-пома­лу наши ящики и корзины стали заполняться коллек­циями профессора. Впрочем, и моими тоже, хотя и не в таком объеме. Дело в том, что я всегда увлекался редкими интересными вещами, а тут представился та­кой исключительный случай. В моем доме в Дарджи­линге множество сувениров: маски, сабли, шейные платки и головные уборы, чаши и молитвенные коле­са; все это я привез из путешествия по Тибету.

Но самые замечательные находки для Туччи и для меня были сделаны уже под конец путешествия. В этот свой восьмой приезд в Тибет профессор осо­бенно упорно разыскивал знаменитую религиозную рукопись, записанную почти две тысячи лет тому назад санскритом на древесной коре. Ученые твердо верили в ее существование, хотя до сих пор не уда­валось найти ее. Профессор Туччи считал, что она была написана в Туркестане, куда в то время пришел буддизм, но, согласно его теории, основанной на дли­тельных изысканиях, много лет назад рукопись при­везли в Тибет, в монастырь Гхангар. Итак, мы отпра­вились в Гхангар и приступили к поискам. Это было нелегко, потому что ламы, похоже, ничего не знали о ней, а в монастыре хранились тысячи древних пер­гаментов и рукописей, которые все надо было рассор­тировать и тщательно исследовать. День проходил за днем, мы рылись в пыли и паутине, и я уже стал па­дать духом. Я решил, что либо рукописи здесь нет, либо, если и есть, мы все равно никогда не найдем ее. Но Туччи был не из тех, кто сдается, и поиски продолжались. Сосредоточившись на своей работе, он не мог думать ни о чем другом, становился чрезвы­чайно рассеянным, и как-то утром я обнаружил, что он надел рубашку наизнанку.

– Это счастливая примета, – сказал я профессо­ру. – Может быть, сегодня мы, наконец, найдем ее.

Так оно и случилось. Нашел ее я – пыльная, изо­рванная, она была погребена под горами других ру­кописей. Но профессор описал мне ее настолько точно, что я сразу понял, что это и есть предмет наших поисков. Когда я пришел к нему, он разволновался не меньше, чем обычный человек, найдя месторожде­ние золота или алмазов:

А одновременно я нашел нечто интересное и для самого себя, только это было не золото, не драгоцен­ности и не рукописи, а собаки… Всю жизнь я любил животных, а здесь у лам увидел двух длинношерстых лхасских терьеров, которые мне до того понравились, что я захотел взять их с собой. Ламы оказались очень приветливыми и щедрыми и подарили мне терьеров. Одного я назвал Гхангар, по имени монастыря, а вто­рого – Тасанг. Они проделали со мной весь путь до Дарджилинга. Тасанга я отдал потом своему другу Ангтаркаю, но Гхангар остался у меня; вместе с Анг Ламу он занимается хозяйством. Мы нашли ему по­другу, и теперь дом полон, щенят, но Гхангар на этом не успокоился, потому что он страшный донжуан, и я подозреваю, что половина всех ублюдков в Тоонг Соонг Бусти – его дети или внуки.

Ламы не хотели брать денег и с профессора Туччи за свою драгоценную рукопись. Они настаивали на том, что знание не продается, а отдается ищущему его; они только просили профессора снять копию в Италии и выслать потом оригинал обратно. Все же напоследок ему удалось убедить их принять пятьсот рупий в дар монастырю.

К тому времени мы провели в Тибете уже много месяцев. Уложив драгоценную реликвию в самый прочный ящик, профессор Туччи счел, что путешествие увенчалось успехом. Наконец мы направились на юг и пересекли высокие перевалы, по которым проходит путь в Сикким и Индию. Хотя я, конечно, тогда не мог этого знать, это было моим последним, во всяком случае доныне, путешествием в Тибет, потому что вскоре туда пришли коммунисты, и теперь запретная страна закрыта надежнее, чем когда-либо. Правда, я мог бы из Соло Кхумбу перейти границу через Нанг­па Ла с одним из караванов, которые по-прежнему ходят там. Только боюсь, что мне пришлось бы пере­одеться, как это раньше делали европейцы, потому что теперь мое имя стало известным и если я отправ­люсь в путь под своим именем, то меня, пожалуй, сочтут подозрительной личностью и не пропустят.

Но я рад, что смог проделать это путешествие, ко­гда еще была такая возможность. На память у меня остался Гхангар, остались красивые и драгоценные предметы. А еще у меня осталось много воспомина­ний о Лхасе, о Потала, о Далай-ламе и его благосло­вении, о святынях, о храмах на пустынных горных склонах, о паломничестве, которое я совершил во имя тех, кто мне дорог, в Священную страну моей веры. Я и сейчас вижу ее, когда развеваются молитвенные флажки, слышу, когда раздается звон молитвенного колеса.

Ом мани падмэ хум… Ом мани падмэ хум…

10 МОЯ РОДИНА И МОЙ НАРОД

«Моя родина», – говорю я. Но что я понимаю под этим словом? В каком-то смысле Тибет – моя духов­ная родина, но я для тибетцев чужеземец. Горы – моя родина, но там не построишь настоящего жилья и не поселишься с семьей. Когда-то моим родным домом был Соло Кхумбу, теперь же я бываю там лишь от вре­мени до времени. Сегодня мой дом – Дарджилинг, ко­торый стал настоящей родиной для многих шерпов.

Но, конечно, не для всех. Большинство шерпов по-прежнему живет в Соло Кхумбу. Некоторые посели­лись в Ронгбуке, другие в Калимпонге, небольшое ко­личество рассеяно по всему Непалу и Индии. А Дард­жилинг стал центром для тех, кого можно объединить под именем «новые» шерпы, кто расстался со старой родиной, старым бытом, кто участвует в больших экс­педициях и приобщился к современной жизни. Из Лха­сы ли, с Эвереста ли, из Гархвала или Читрала, Дели или Лондона – когда я возвращаюсь «на родину», то имею в виду Дарджилинг.

Как уже говорилось, переселение из Соло Кхумбу началось много лет тому назад. Первые переселенцы уезжали по разным причинам и выполняли разного ро­да работу. Но примерно лет пятьдесят тому назад не­которые из английских исследователей Гималаев, на­пример Келлас и генерал Брюс, начали привлекать шерпов к участию в восхождениях, и почти сразу стало очевидно, насколько здесь уместно выражение «надле­жащий человек на надлежащем месте». Во время экс­педиций на Эверест в двадцатых и тридцатых годах все больше людей моего народа выезжало из Непала в Ин­дию, и вскоре шерпы-носильщики стали такой же неотъемлемой частью экспедиций, как палатки, веревки, как сами альпинисты. Разумеется, не все из нашего племени занялись этой работой. Но многие охотно бра­лись за нее, притом с таким успехом, что теперь в соз­нании многих людей слово «шерпа» равнозначно со словом «восходитель».