Владимир Понизовский - Посты сменяются на рассвете

• Название: Посты сменяются на рассвете
• Автор: Владимир Понизовский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1979

Сборник приключенческих повестей, объединенных темой борьбы советских людей и коммунистов-интернационалистов других стран против фашизма, за утверждение социалистических идеалов.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

Голос с хрипотцой:

— Сейчас проверим. Только осторожней. Он умеет стрелять, этот гад. Ты, Хесус, стой здесь. Вы, ребята, оцепите по углам. А мы с Франком прочешем двор. Пошли!

Ронка встал. Бесшумно, как кошка, прыгнул за угол сарая. С трех сторон — каменные стены. Не выбраться. Но зато отсюда, из-за укрытия, весь двор — как площадка в тире...

«Вы не ошиблись, парни, стрелять я умею». Правой рукой он достал из внутреннего нагрудного кармана пистолет с еще полной обоймой. Привычно, большим пальцем снял предохранитель...

И вдруг сверху, с крыши, металлическим мегафонным голосом рявкнуло:

— Бросай оружие! Лицом к стене! Руки за спину! Ты у нас на мушке!..

ЭПИЛОГ

— Заходи, Артуро. Кофе пить будешь? Вот сигары.

Обрагон провел ладонью по седой щетине щеки. Лаптев не удивился бы, если бы он содрал кожу — даже на вид щетина была жесткой, как наждак.

— Спасибо. Выпил вашего кофе столько, что хватит на весь обратный рейс. Зашел попрощаться.

— Когда отчаливаешь?

— Митинг — в полдень?

Феликс кивнул.

— Сколько он продлится?

— Фидель говорит обычно не меньше трех часов.

— Я так и рассчитал. Мы договорились с комендантом порта: хочу, чтобы мои ребята — все, кто свободен от вахты, — побывали на митинге и послушали Фиделя. Мобилизовал все семейство Эрерро: Лена, Хозефа и Росарио будут им переводить. Пусть мои ребята подышат нашим семнадцатым годом. А как дела у тебя? Маэстро взяли?

Обрагон размял плечи, покрутил шеей.

— Все в порядке. Взяли. Чисто взяли. — Он усмехнулся. — В награду я получил приказ до десяти часов спать.

— Молодцы. Давай обнимемся. Ты заслужил отдых.

— Куда торопишься? У тебя-то есть свободное время?

— В десять я должен быть на судне.

— Отлично. Успеем. Подожди, побреюсь. — Феликс снова скребнул по щеке и вышел.

Лаптев привалился к мягкой спинке кресла. Почувствовал: несмотря на кофе, его размаривает в тепле.

— Поехали, — вернулся Обрагон.

— Куда?

— Узнаешь, не торопись. Хочу сделать подарок — чтобы осталась память о нашей встрече.

Снова — набережная, замок Трех королей Эль-Морро на мысу, полуторакилометровый тоннель под устьем Гаванской бухты — и великолепное шоссе Виа-Бланка. И щиты плакатов:

«1963 год — мир и творческий труд!», «Вперед, на сафру!», «Родина или смерть!», «Мы победим!»...

За рулем сидел Обрагон. Лаптев видел его лицо в профиль — сомкнутые губы, красный глаз, нечисто выбритую, в порезах, щеку. На кого он сейчас похож? Да конечно же — на Виктора Гонсалеса, политделегата, комиссара его саперного отряда. Только у Виктора не было бороды.

Куда мчат они сломя голову, бессмысленно растрачивая его последний кубинский день? Лаптев почувствовал досаду: лучше бы побродил по солнечным авенидам или посидел на Малеконе... В дом к Эрерро его почему-то не тянуло.

Автострада удалилась от берега моря. По обеим ее сторонам и по холмам встали королевские белоствольные пальмы. По склонам холмов потянулись ряды кофейных кустов с густой темной листвой. Они перемежались лимонными и апельсиновыми деревьями. Андрей Петрович уже знал: деревья оберегают кусты от ветров. Холмы, саванна — и снова холмы подступали к шоссе.

Но вот потрепанный «виллис» резко свернул с Виа-Бланка на тропу, начавшую круто подниматься к поросшей лесом вершине.

Из-за ствола пальмы выступила фигура в зеленой форме. На курчавой голове — берет. В руках — карабин.

Капитан протянул «тархету». Молодой боец-негр внимательно ее изучил, посмотрел на фотографию и в лицо Обрагону. Взял карабин «на караул».

Еще две минуты — и, миновав следующий контрольный пост у шлагбаума, их «виллис» приткнулся к купе деревьев на плоской, будто срезанной, вершине холма.

Желтая, вытоптанная трава. Зеленые брезентовые палатки и крытые гофрированным железом капониры. Темные тонкие стволы орудий, уставившиеся в небо.

Капитана и гостя встречают — молодой и пожилой, оба в одинаковых гимнастерках без знаков различия и в каскетках. О том, что они — командиры, можно судить только по пистолетам и планшеткам на поясах.

— Комиссар Эрнандес и командир батареи лейтенант Самора, — представляет сначала пожилого, потом молодого Феликс. И добавляет: — У нас мало времени.

Полевой командный пункт, как всюду и везде, — брезентовая палатка со стойкой карабинов, с зуммерами и картами.

— Боевой КП у них там, — топает ботинком по земле Обрагон. — Пошли.

Они идут к орудиям. Боевые расчеты на местах.

— Рамон Карралес, сержант! — Широколицый парень в лихо надвинутом на одно ухо берете протягивает ладонь.

— Сколько тебе лет?

— Уже семнадцать, компаньеро.

Андрей Петрович переводит взгляд с одного артиллериста на другого:

— А им?

— По пятнадцать-шестнадцать, компаньеро.

— Это все парни из бедняцких рабочих и батрацких семей, — поясняет комиссар Эрнандес. — Были чистильщиками сапог, уличными бродяжками, а кто — и воришками. После того как победили, мы собрали их и отправили в горы. За год обучили грамоте. Сказали: кем хотите стать? Эти все, — он обвел рукой вершину холма, как бы жестом объединяя, замыкая в круг батарею, — захотели стать комбатьентес, солдатами революции.

— Разве хватит им года обучения?

— Конечно нет. Учителя приходят и сюда. Но ту программу, которую положено осилить за три года, они усваивают за год. Им очень нравится учиться.

— Были маленькие и щуплые, — вставляет командир. — А теперь вот как выровнялись.

Их разговор прерывает пронзительный вой сирены.

Секунды — и все расчеты на местах. Шевелятся темные стволы на фоне пронзительно синего неба.

— К бою готовы! — докладывает семнадцатилетний сержант.

— Это учебная тревога. Для гостя, — усмехается Обрагон. — Для них, зенитчиков, самое опасное время суток — на рассвете и на закате. В эти часы все расчеты — у орудий. Но наша армия в полной боевой готовности в любой час.

Они поднимаются в кабину радара.

— Теодор Пино, сержант! — Оператор, большерукий и узкоплечий, хмурит для солидности брови, но в глазах — детское любопытство.

— А тебе сколько лет, сержант Пино?

— Уже шестнадцать, совьетико компаньеро!

— Кто же тебя обучил управляться с радаром? — Лаптев показывает на экран, по которому неустанно кружит светящийся луч.

— Первый оператор Луис Касорла, — отвечает сержант и показывает на парня, который старше его разве что на год.

— А тебя, первый оператор, кто обучил?

Касорла, как и подобает командиру, отвечает с суровостью:

— Меня обучил компаньеро Иван.

Они идут от орудия к орудию. Мальчишки. Чернокожие и просто смуглые от загара; курчавые, рыжие, черноглазые и сероглазые. Наверное, ни один не старше семнадцати...

— Представляешь, какими станут они через десять лет? — задумчиво произносит Феликс. — А через двадцать? Куда нам с тобой до них!.. Предлагают остаться пообедать. Предлагают посмотреть футбольный матч. В футбол они раньше не играли. Научили их советские камарадос. А теперь хотят, чтобы Куба вышла на мировую футбольную арену — не меньше. — Он смотрит на часы. — Нет времени.

Комиссар скрывается за пологом палатки. Возвращается, держа что-то в руках. Развертывает:

— Это вам, коронель Артуро! Успел-таки Феликс рассказать им...

В руках комиссара — полотнище кубинского флага.

— Знаешь, Артуро, что символизируют эти цвета на флаге? — говорит Обрагон, встряхивая и расправляя складки. — Красный треугольник — цвет революции. Белый цвет — чистота ее помыслов. Синий — цвет моря, окружающего наш остров. А звезда в красном треугольнике — сама Куба, путеводная звезда Латинской Америки.

— Этот флаг еще в конце прошлого века поднял апостол кубинской революции Хосе Марти, — добавляет комиссар.

— Я не знаю, что вам сказать... — Волнение перехватывает горло Андрея Петровича. — Спасибо. За драгоценный ваш дар.

«Виллис», переваливаясь на ухабах, спускается с холма. Сзади словно бы сомкнулась стена пальм, и уже не видно ни стволов орудий, ни палаток, ни часовых.

Лаптев смотрит на Обрагона. Да, Феликс, ты не мог придумать подарка лучше. А с виду ты такой скупой на движения души...

Они спустились с тропы, выскочили на блестящий, словно бы лоснящийся, асфальт, и уже засверкало по правую руку море с гривами волн и белыми кучевыми облаками над ним.

— Ты знаешь, — прервал долгое молчание Феликс, — я думаю: каждый из наших — и те, кого мы хоронили под Толедо, и кого потом замучил Франко, сжег в крематориях Гитлер, и кого замучили здесь, в «Ла Кабанья», при Батисте, — каждый из наших, даже если бы и знал наперед свою судьбу, разве не пошел бы он по этой самой дороге?.. Я думал об этом еще в Мадриде, и в концлагере во Франции, и в отряде Сопротивления... Думаю и теперь.