Михаил Горбачев - Жизнь и реформы

• Название: Жизнь и реформы
• Автор: Михаил Горбачев
• Издательство: Издательство "Новости"
• Жанр: История
• Год: 1995
• ISBN: 5-7020-0953-3

В книге своих мемуаров последний Президент СССР рисует эмоциональную, насыщенную уникальными фактами и откровениями, яркими эпизодами и диалогами картину своего пути к вершине власти. Становятся понятными истоки политического выбора «архитектора перестройки», критически анализируется ход реформ и их влияние на развитие ситуации в стране, постперестроечные реалии которой автор оценивает как драму. Впервые в таком объеме и с такой степенью доверительности Михаил Горбачев рассказывает о своей частной жизни, о своих родных и близких ему людях.

Вторая часть книги М.С.Горбачева посвящена внешнеполитическим последствиям реформ, формированию принципиально нового типа взаимоотношений СССР с зарубежными странами, особенно с США и другими ведущими державами, а также со странами бывшего соцлагеря. Интересны анализ автора трагических событий, связанных с распадом Союза, роли в ней отдельных прежних и нынешних политических деятелей, критическая оценка семилетнего периода правления страной, нравственные уроки жизни первого и последнего Президента СССР.

---

20 января я выступил по Центральному телевидению с оценкой ситуации и разъяснением действий руководства страны.

Эта акция по-разному оценивалась и оценивается. По мнению одних, чрезвычайное положение введено с опозданием, других — его вообще не надо было вводить. Отвечая первым, следует сказать, что союзные власти не могли это делать через голову руководства республики и сделали тогда, когда работа республиканских органов была парализована. А тех, кто считал ошибкой введение чрезвычайного положения, могу заверить, что в той обстановке могло произойти непредсказуемое — надо было остановить эскалацию насилия.

Да, горько, очень горько, что в январе 90-го оборвалась жизнь многих бакинцев, кем бы они ни были по национальности. Но не останови тогда насилие, жертвы оказались бы во много раз большими. Усвоены ли уроки января 90-го? Сомневаюсь: тому подтверждение азербайджано-армянская война.

Урок, который я вынес из всей этой трагической истории: власть не в состоянии обойтись без применения силы в экстремальных обстоятельствах. Но эта акция должна быть оправдана абсолютной необходимостью и ограничена строго взвешенной мерой. Подлинное же решение проблемы возможно лишь политическими средствами.

Россия открывает «парад суверенитетов»

После выборов в республиканские парламенты вопрос встал в совершенно иной плоскости. Республики не проводили пленумов ЦК, вопросы сразу выносились на сессии Верховных Советов и принимались государственные акты о суверенитете и независимости. То, что было сделано до середины 1990 года, приходилось начинать заново и на другой основе.

Завершался первый этап массовых движений. Он обозначился усилением центробежных тенденций как в прибалтийских, так и в ряде других республик. В Прибалтике даже «правоверные» стали играть на струне суверенитета и независимости. И так втянулись, что путь назад оказался отрезан. Сложилась такая общественная атмосфера: хочешь участвовать во власти — присягай суверенитету.

В том накале страстей, когда витала иллюзия, будто независимость чуть ли не назавтра обеспечит «сладкую жизнь», с трудом воспринималась аргументация здравомыслящих. Играл роль и эмоциональный настрой, стремление заменить надоевших, обанкротившихся руководителей новыми людьми.

Победив на выборах, фронты превратились, по сути дела, в политические партии, почувствовали вкус власти, стали действовать более самоуверенно, с широким применением социальной демагогии. Началось расслоение в компартиях, они раскололись на «промосковские» и «национальные» части. В «национальные» перешли партийцы в основном социал-демократической ориентации, стремившиеся идти в ногу с господствовавшими в обществе настроениями. Лидеры, вступившие на этот путь, готовили почву для создания сильных левых партий в будущих независимых государствах. Думаю, они уже тогда не исключали возможность отделения и-учитывали это в своих планах и действиях.

Между тем вновь избранные парламенты в республиках Прибалтики и назначенные ими правительства стали принимать юридические акты, означающие не что иное, как подрыв Союза.

Мы были привержены определенным принципам национальной политики и не могли отрицать право наций на самоопределение, вплоть до отделения. Оно было записано и в Конституции. Но надо было сделать все возможное, чтобы показать народам катастрофические последствия этого шага. И если он все же окажется неизбежен — процессу «развода» придать индивидуальный характер, свести к минимуму ущерб, который он грозил произвести. В короткие сроки в Верховном Совете СССР был подготовлен и принят закон, определявший процедуры и порядок выхода. Во-первых, на основе референдума. Во-вторых, при переходном периоде в 4–5 лет, в ходе которого решаются вопросы — территориальные, экономические, оборонные, имущественные, прав человека, определяются будущие основы и принципы взаимоотношений, границы.

В беседах с прибалтами я подчеркивал: право на самоопределение вплоть до отделения — неотъемлемое суверенное право, но старался убедить, что отделение противоречит интересам народов. Самостоятельность, перераспределение полномочий, децентрализация — да. Но при сохранении сотрудничества и взаимодействия. Бессмысленно критиковать федерацию, так как ее у нас не было, мы жили в унитарном государстве. Давайте сперва поживем при федеративном устройстве, говорил я, а уж потом определимся.

С этим органично перекликалась наша позиция по вопросу о партии. Уже открыто обсуждалась необходимость широкой автономии компартий республик в федеративном государстве при сохранении КПСС как целостного политического организма. Конечно, я говорю сейчас о национальном составе, оставляя в стороне возможное и даже неизбежное размежевание между ортодоксами и реформаторами.

Теперь скажу о том, что явилось решающим фактором распада СССР, опрокинуло все мои усилия сохранить Союз в преобразованном виде.

Прибалтийские сепаратисты задолго до Ельцина доказывали необходимость «суверенизации России», ратовали за создание Российской компартии. Они понимали, что это ключевой момент: если Россия «клюнет» на это, да еще взыграет русский национализм, — Союзу конец. Подливали масла в огонь и радетели самостийной Украины. Вспоминаю хитроумные «братские» выступления Бориса Олейника: «Почему Россия должна обладать меньшими правами, почему у нее не должно быть политических институтов, как у других?» Русские благодушно откликались: вот настоящий друг и брат.

Словом, пытались «завести» Россию, после чего все остальное, как говорится, становилось «делом нехитрым». Но как ни старались, это не удавалось, натыкаясь на несокрушимый интернациональный дух народа. Референдум 17 марта 1991 года показал, что подавляющее большинство граждан России твердо стоит за Союз, соглашаясь на его преобразование.

Но у «отделенцев» из Прибалтики и других республик нашлись единомышленники в России — Демроссия, открыто взявшая курс на расчленение союзного государства. Ей удалось найти деятеля, согласившегося ради высшей власти пойти на попрание воли своего народа. Свою долю ответственности за печальный итог внесла партноменклатура республики. Недовольная реформаторским крылом, курсом руководства КПСС, не сумев понять, во что ее втягивают, депутаты-коммунисты в российском Верховном Совете (за исключением трех-четырех человек) проголосовали за Декларацию о суверенитете, забившую первый гвоздь в гроб союзного государства. В августе 1991-го значительная часть номенклатуры поддержала ГКЧП, дав тем самым толчок дезинтеграции.

Надо сказать, что процесс возрождения национального самосознания в России имел свои серьезные особенности. На первом этапе (1988–1989 гг.) ставился вопрос о восстановлении справедливости по отношению к репрессированным народам. Автономии требовали большей самостоятельности в решении вопросов экономики, культуры, языка. Поднималась тема равноправия субъектов Российской Федерации. Малые народы обратили внимание на смертельную угрозу среде обитания.

Первой реакцией на события в Прибалтике, Молдове, Закавказье стало возмущение попытками ущемить права проживающих там русских и русскоязычных граждан. А рассуждали так: «Мы им помогали создавать индустрию, обзаводиться своими кадрами, щедро делились всем, что имели, а теперь они уходят, разваливая державу, лишая ее на Севере и Юге выхода к морю». У военных вызывала опасения возможность развала созданной круговой линии обороны. Патриотически настроенные представители творческой и научной интеллигенции были глубоко обескуражены проявлением национального эгоизма и антирусскими высказываниями своих вчерашних друзей.

Валентин Распутин, известный русский писатель, выразил эти настроения, сказав на I Съезде народных депутатов СССР: если все так недовольны Россией, хотят списать на нее все грехи, то, возможно, ей следует самой выйти из Союза? Помню тот момент: Распутин уже прошел к своему месту, а зал, стоя, продолжал аплодировать. Глубокой обидой, овладевшей на какое-то время русским народом, воспользовались ельцинисты, навязав России свой сепаратистский курс и добив Союз в декабре 1991-го.

Обвинения России и русских были не только обидны, но и несправедливы. Командно-административная система действовала от имени русского народа, но ее нельзя было отождествлять с русской нацией. Русские пострадали от нее не в меньшей степени, а то и прежде всего. И все же… Если вирусом обиды, комплексом недооцененности заболевает такая республика, как Россия, то в наших конкретных условиях это означает разрушение ядра всего государства, его костяка, основы, несущей конструкции.

На Съезде народных депутатов, в Верховном Совете России, в правительственных кругах с первых же дней идея возрождения России обладала сильным привкусом изоляционизма. Она получила обоснование и в среде научной интеллигенции. Довольно широко ходила в обществе записка группы ученых, в которой доказывалось, что идет большая перекачка средств и ресурсов из России в республики через союзный бюджет. Союзное государство представлялось инструментом перераспределения, отнимающим у россиян то, что ими производится, что достигается интенсивной, форсированной эксплуатацией природы за счет потомков. Обосновывался вывод: распорядившись в собственных интересах тем, что имеет, Россия через 3–4 года войдет в группу самых процветающих государств. Так сформулировал это и Ельцин. Знакомая песня о том, что не производительность, не технологии, а новое распределение «спасут» Россию. И тем не менее этот аргумент сработал сильнее любых других доводов.