Эдуард Лимонов - Охота на Быкова. Расследование Эдуарда Лимонова

• Название: Охота на Быкова. Расследование Эдуарда Лимонова
• Автор: Эдуард Лимонов
• Издательство: Лимбус-Пресс
• Жанр: Публицистика
• Год: 2001
• ISBN: 5-8370-0147-6

Тема сенсационной книги Эдуарда Лимонова, написанной им в жанре расследования, как говорит он сам, — «трагическая судьба „народного олигарха“, сына уборщицы и разнорабочего, ставшего богатейшим человеком России, народного заступника, противоречивого и сложного человека» — Анатолия Быкова, которого многие считают «крёстным отцом» Красноярского края.

Работу над книгой автор заканчивал уже в следственном изоляторе «Лефортово», куда попал вслед за своим героем…

---

Олег Тихомиров пояснил мне:

«Они хотят, чтобы Быков отдал им свои 28 % акций КрАЗа в обмен на свободу. Они будут его прессовать».

Я чувствовал себя как в фильме «Крёстный отец — 3». Только что передо мной состоялся передел предприятия, годовой доход которого составляет от 85 до 100 миллионов долларов.

На следующее утро я узнал, что Дружинин не заплатил в тот вечер «своему» оркестру «Яхонт». И что Венгрия решила выдать Быкова российским властям.

* * *

В следующий раз я попал в г. Красноярск в конце сентября. Предварительно позвонив Фёдору Сидоренко, узнал, что Быков выпущен на свободу решением районного суда. Я попросил Фёдора устроить мне встречу с ним. Встреча состоялась 26 сентября в 11 часов 30 минут в помещении фирмы «Сибчеллендж» на улице Урицкого. Небезынтересно попытаться воспроизвести дом, обстановку, атмосферу. Детали часто говорят о человеке всё.

Мы вышли из автомобиля. У самого края тротуара, но поодаль от невысокого здания «Сибчеллендж», стояли кучкой подтянутые люди в кожаных куртках, такие добрые мужички средних лет. Как бабушки, которые привыкли собираться у подъезда, но им строго приказано было отучиться от этого старомодного и провинциального обычая. Крупный Фёдор и я с белой бородой и ветвистыми усами прошли мимо. На нас не обратили внимания.

Нажав кнопку, Фёдор сообщил невидимому стражу, что это явился Лимонов к Анатолию Петровичу в 11:30 на встречу. Через минуту дверь загудела, отпираясь. Мы вошли. Еще одна дверь. Плотный мужик в чёрном костюме взял у меня куртку, у Фёдора плащ. Отворив одну из белых с золотом дверей, мужик посадил нас в похожий на термометр (ну да! там была какая-то ртутная полоса, по ней плавали номера этажей) лифт и поднял на 3-й этаж. Там хорошо сложенный улыбающийся ушастик ввёл нас в предбанник. Аккуратная, чуть измученная секретарша сидела за стерильным столом в окружении телефонов. В шкафах видны были аккуратные досье. Аккуратные файл-кабинеты. Секретарша тоже в чёрном костюме.

Я оценил класс. Именно такая, чуть-чуть измученная, тридцатилетняя секретарша Карла Фелтман служила у моего босса — председателя совета директоров и генерального директора многих компаний Питера Спрэга. (Помимо всего прочего Питер владел одно время английской автомобильной компанией «Астин-Мартин» и производившей микрочипы «Нэйшнл Семикондактор»). Я работал для Спрэга в Нью-Йорке в 1979—80 годах. Только пижоны и бездельники имеют вместо секретарш юных фиф. У Быкова была рабочая секретарша. И был стерильный порядок. Нас попросили присесть.

Уже через пару минут появился из кабинета сам Быков, выводящий от себя каких-то пожилых товарищей (как потом объяснил мне Фёдор, это были быковские «силовики», — руководители его служб охраны и разведки). Затем в кабинет вошли мы. Фёдор представил меня и откланялся.

Быков был в светлом пиджаке, в белой рубашке и галстуке с красно-жёлтыми квадратами. Темные брюки. Под глазами — тёмные круги усталости. Он не уселся за свой стол, но опять-таки следуя чьей-то хорошей выучке, сел за стол совещаний, а мне указал место напротив. Слева помещался большой аквариум — чёрные камни и жёлтые плоские, крупные, как блюда, рыбы стояли в нём.

— Я много слышал о вас, Анатолий Петрович. Я внимательно слежу за вашей судьбой и хотел бы написать о вас книгу, — начал я. — Если, конечно, вы не будете возражать. Предваряя ваши вопросы, сразу скажу, что мне интересен более всего контраст между тем социальным классом, к которому вы принадлежали от рождения в простом городе Назарове, и тем местом под солнцем, которого вы добились. Вы стали сверхбогатым человеком, вас знает вся страна…

Где-то тут он меня перебил и увёл инициативу. Он сказал, что вот сегодня беседовал с коллегой — депутатом Законодательного собрания, коммунистом, и пытался получить от него ответ, почему компартия не сплотит вокруг себя все силы общества, чтобы предотвратить окончательную гибель страны. Он звучал как патриот, как я сам в своё время в 1991—93 годах в моих статьях на страницах «Советской России», этот Быков. Но он был свежий патриот, а я давний, потому я знал, что с коммунистами объединиться невозможно.

Я сказал ему, что объединяться надо, но КПРФ не способна объединить общество, коммунисты-зюгановцы понимают объединение как положение, при котором командуют и возглавляют они, а остальные силы безвозмездно трудятся на них.

Я сообщил ему, что написал 27 книг,

«и только одна из них — это портрет, это книга о Жириновском — „Лимонов против Жириновского“, но Жирик мне откровенно не нравился. Вам я симпатизирую. По нескольким причинам. Ну во-первых, я начинал свою жизнь в рабочем посёлке, в пригороде Харькова… Во-вторых… (Я из вежливости не сказал ему, что в юности мечтал стать крупным бандитом, у нас в Салтовском посёлке в пригороде Харькова была такая социальная мода — пацаны мечтали стать крупными бандюками.) Во-вторых, я сохранил для себя… В-третьих, сказал я, у нас в России не о ком писать, у богатых отсутствует жест, порыв. Богатые просаживают деньги в казино, пьют коньяк по 10 тысяч долларов бутылка, но где жест? Что кому хорошего сделал Березовский? О политиках тоже нечего писать. Зюганов — серый. В прошлый мой приезд в Красноярск меня повели смотреть храм, построенный вами, Анатолий Петрович…»

Тут я наконец коснулся живой его души под костюмом. Достал. Он сказал, что построил пять храмов: три православных, синагогу и достраивает мечеть. Что в Америке он общался с любавичскими евреями и вот построил в Красноярске синагогу. Его все спрашивают почему, не еврей ли он… Он никак не еврей, но ему хочется, чтоб все конфессии жили в мире, и он подаёт пример вот такого ровного отношения ко всем религиям и нациям. Иначе Россия развалится!

Меня предупредили, что он говорит плохо. Но он говорил хорошо! Может, ему не хватало актёрских модуляций, подчёркивания, ударений, но в беседе двоих было достаточно и тех, что были. Тот, кто меня предупредил, очевидно, давно его не слышал.

Время от времени пищал селектор да неслышные ярко-жёлтые рыбы меняли положение в аквариуме. В первый момент встречи он сообщил, что у меня есть 20 минут, а мы сидели уже более получаса. Меня предупредили: «Вам придётся говорить, а он будет молчать, слушать вас». Всё происходило с точностью до наоборот. Анатолий Быков говорил, а Эдуард Лимонов пытался вставить слово. Я хотел подчеркнуть общее происхождение, но о рабочем посёлке я ничего не успел сказать, так же как и о моей книге на эту тему, о «Подростке Савенко». Я хотел сообщить ему детали своей биографии, чтобы стать ближе, расположить его. Но он не давал мне вставить слово.

Я думаю, он нуждался в ком-то, вот так вот пришедшем со стороны, чтобы выговориться. А вся его речь была только о храмах, которые он возвёл, о госпитале, которому он только что дал один миллион рублей на оборудование, о людях, которые ему пишут, взывая о помощи. Ни слова о КрАЗе, ни слова об акциях, ни слова о тюрьме венгерской или красноярской. Ничего такого.

Пришел его помощник Георгий Рогаченко. Принес кипу бумаг и письма. Часть бумаг была на английском. Я предложил перевести. От предложения вежливо отказались. Я приподнялся уходить, но Быков остановил меня. Взял в руки письма. Открыл первое попавшееся. Открывая, сообщил, что за время отсидки в тюрьме получил четыре тысячи писем. Большинство — просьбы о помощи. «У нас никто людям не помогает… Вот и это о помощи! Пенсионерка из Тульской области». Открыл ещё одно письмо. В нём было много бумаг, и ксерокопии газетных статей. «Еще одна пенсионерка, из г. Калининграда областного, рисунок какой-то». Быков передал мне рисунок. Повертев его, я разобрался, что на нём изображён специальный медицинский костюм для больного ребёнка. У пенсионерки из Калининграда племяннице семь лет, и она больна редкой формой нервного паралича конечностей. «Если у девочки будет этот костюм, она сможет двигаться», — заключил Быков, а Рогаченко пометил себе адрес пенсионерки.

— Все ужасы жизни вываливают на вас, — сказал я, посочувствовав.

В ответ они оба вспомнили чудовищную историю о матери с таёжной заимки в Енисейском районе, которая отрубила дочери конечности и посадила её на цепь. Девушка была изнасилована, родила, и её ребёнок тоже был посажен на цепь. Случился этот ужас, если не ошибаюсь, в районе города Лесосибирска.

Появился адвокат Быкова. Один из его московских адвокатов — Сергеев. Нас познакомили. Как позднее обнаружилось, в тот день, позже, у Быкова был назначен пересмотр дела в краевом суде. Вечером я узнал из новостей, что краевой суд оставил в силе приговор районного суда: Быкова оставили на свободе. Интересно, что этот человек, олигарх, или кто там — «крёстный отец», ни словом не упомянул ни о суде, ни о том, что, возможно, приговор краевого суда будет не в его пользу и ему придётся опять отправиться в тюрьму. Хладнокровный, как хирург, он открывал передо мною письма и зачитывал, копался в ранах жизни. А ему писали как президенту, как имеющему возможность помочь, как хозяину, как батьке. Как человеку, о котором известно — этот Быков людям помогает.