Александр Уразов - Судьба штрафника. «Война всё спишет»?

• Название: Судьба штрафника. «Война всё спишет»?
• Автор: Александр Уразов
• Жанр: Военное
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-59522-8

О таких, как автор этой книги, говорят: «Родился в рубашке». Отправившись на фронт добровольцем, Александр Уразов служил в 8-й Гвардейской воздушно-десантной дивизии, а под трибунал и в штрафную роту попал «за потерю секретных документов». «Смыл вину кровью» при форсировании Днепра, обезвредив вражеского пулеметчика и будучи ранен. По снятии судимости остался в той же роте — но уже не в «переменном», а в «постоянном составе». Представлен к ордену Красной Звезды за разведку боем, без потерь выполнив опасное задание. Один из немногих выжил в жесточайших боях на Днестре, где полегла вся его штрафная рота, а орден Славы получил за штурм Вены. Видел войну во всех ее обличьях — не только парадную сторону, но и кровавую изнанку: и победы, и подвиги, и самопожертвование, и мародерство, и воровство тыловиков, и халатность командования, загубленные судьбы, искалеченные души, на всю оставшуюся жизнь возненавидев поговорку «ВОЙНА ВСЁ СПИШЕТ» и предельно откровенно рассказав об увиденном и пережитом в своей книге.

---

Утром я увидел, как какой-то старшина, переступая через наши ноги нашкодившим котом, ушел из дома, а вскоре поднялась миловидная молодуха и начала растапливать плиту, поставила чугунок с картофелем. Мы поднялись, когда уже синели окна, от вкусного запаха вареной картошки. Старик сидел на низкой табуретке у дверцы печки и пускал туда табачный дым.

Мы с шутками и прибаутками разделись по пояс, выскочили на улицу и начали растираться и умываться снегом, покрякивая от удовольствия и сдабривая свой восторг крепким соленым словцом. Потом побрились. Хозяйка смущенно шмыгала между нами, а старик, закрыв глаза мохнатыми бровями, сосредоточенно смотрел на огонь в печке, думая о чем-то своем. Кто ему молодушка — дочь, сноха?

Потехин угостил старика папиросой, о чем-то с ним пошушукался и пошел в чулан. На столе появилась поллитровка самогона. Открыли консервы, молодушка поставила парящий чугунок с картофелем, достала стаканы. Я свой стакан перевернул, меня и так мутило от махорочного дыма. Выпили за наступающий новый 1942 год. Оказывается, наступило утро 31 декабря. Минченко руками выжимал бутылку, показывая, как мала посудина и как дорога каждая капля.

Проселочными дорогами мы пробивались на станцию Анна. Снег выбелил поля и леса, засыпал дорогу, и мы не раз вытаскивали свою машину из кюветов и колдобин. Вечером мы наконец-то увидели первые домики поселка Анна.

— Ну, братцы, Новый год я встречу на Анне! — острил Потехин.

Нашли коменданта, и он указал на улицу, где мы могли остановиться. Мы заехали во двор дома попросторнее, с хозяйкой помоложе, муж которой был в армии. Оставив нас, хозяйка ушла встречать Новый год в компанию.

Мы уселись у стола и начали планировать, как нам встретить Новый год, осматривали наличные запасы съестного. Но не это было важно для ребят — все сбросились по четвертной, и Минченко с Павловым пошли на поиски спиртного. Вернулись они шумной ватагой с девчатами, все уже были под хмельком.

— Бабоньки, моего не тронь! — крикнула развеселая краснощекая красавица в пуховой шали и бросилась ко мне. — Мой, мой! Не возражаешь?

Не ожидая моего ответа, облапила, как медведица, влепила жаркий поцелуй, и от бурного налета мы опрокинулись на рядом стоящую кровать. Раздался хохот, вист, крики: «Не робей, парень!», «Девки, создадим условия!»

Девчата, или, скорее всего, молодухи, расхватали наших ребят и потащили на гулянку. Моя медведица сдвинула платок на затылок, засверкав русыми волосами, и, распахнув стеганку, бухнула на стол поллитру сивухи. Нашла стаканы, начала разливать, но… Когда она меня целовала и жарко дышала в лицо самогонкой, у меня все знутри перевернулось. Я изо всех сил старался подавить тошноту, но когда молодуха в темпе поднесла мне полный стакан, схватила свой, чокнулась, а левой рукой прижала меня к себе, я уже не мог сдержаться от винного запаха, икнул и, вырвавшись, начал корчиться от рвоты. Цевка остолбенела. Выпив свой стакан, она схватила бутылку и, крикнув: «Алкоголик несчастный!» — выскочила из дома, хлопнув дверью.

Хорошо, что я был голоден весь день, а то бы испортил выскобленную чистоту пола. Я выскочил на улицу. Цома сверкали огнями, рыдала гармонь. В разных концах пели, визжали, кричали, кукарекали, блеяли, хохотали. Казалось, весь мир, от синего снега до черного в крапинку неба, заполнили веселые звуки. Нет, в деревнях и поселках более широко и весело встречали Новый год, чем в городах, здесь было приволье, более простые и свободные отношения.

Вымыв руки и освежив лицо снегом, я, дрожа от холода и нервного возбуждения, вошел в дом и вновь почувствовал запах спиртного. Зажав нос, взял со стола стакан с самогоном и выплеснул на улицу. Набросав в печку дров и прикрыв дверку, чтобы уголек не упал на пол, я приглушил свет в лампе, разделся и улегся спать на кровать, на чистое белье. Пусть хозяйка и ребята спят, где хотят — на полу, на печи, — я сплю в постели.

Но никто не пришел ночевать — все гуляли до утра. Когда за окном забрезжил сиреневый рассвет, начали приходить по одному ребята и, бросив на пол бушлат или фуфайку, не раздеваясь, ложились спать. Оказывается, хозяйка пришла ночью и, увидев, что ее постель занята мной, полезла на печь. Шумно ввалились Потехин и Минченко, явно уже похмелившиеся или еще не протрезвевшие, и гаркнули:

— Подъем, биндюжники! Разлеглись! Вы разве не на Анне встречали Новый год?

— Я на Мане, — ответил Павлов.

— А я даже имени не спросил, но устюков в соломе набрался, — признался Пономарев, и все загоготали, но, увидев на печи хозяйку, зашикали — деревенские секреты нельзя разглашать.

— Да, Саша Уразов лучше всех встретил Новый год и теперь спит в чистой кровати как сурок. Бабенция у него — торт с кремом! — подначивал Минченко.

— А я, кажется, видел ее в нашей компании с другим парнем!

— А может, у тебя в глазах двоилось с перепоя?

Конечно, я уже давно не спал, не спали и другие, потягиваясь и чуть ли не разрывая скулы от зевоты.

— Прикорнем до обеда? — предложил Потехин. — И все разлеглись на полу, кто где.

Мне страсть как хотелось есть. Хозяйка, миловидная женщина лет 30, слезла потихоньку с печи, оделась, забрала ведра и пошла по воду. Потом она загремела дровами. Минченко приподнялся, стал помогать разжигать печку и, воровато оглянувшись на спавших, обнял молодайку, что-то зашептал. Та сбросила с плеч его руки, залилась румянцем. Но это его еще более раззадорило. Когда хозяйка пошла за картофелем в подвал в чулане, он юркнул следом за ней.

Я поднялся с постели, вышел во двор, растерся снегом, оделся и сел за стол перекусить — после вчерашней «стерилизации» желудка я не мог дожидаться обеда. Только я приложился к банке с американским колбасным фаршем, как в дом вошли Бухно и Серкин. Поздоровались, поздравили друг друга с Новым годом.

— Дрыхнут! — сказал Бухно. — Жаль будить, а надо. Через два часа, ровно в 10, всем быть в дороге. Надо спешить. Подъем!

— Какого черта! Что за шутки! И поспать не дадут! — спросонья чертыхался Потехин, но, увидев Бухно, приподнялся и сел на сено, расстеленное на полу. — Голова страсть как болит. С Новым годом!

Бухно и Серкин не могли удержаться от смеха:

— Крепко гульнули!

— Да, неплохо! Теперь бы похмелиться…

— Вот и отрезвишься на морозе, — сказал со смехом Бухно. — Быстро собирайтесь — и в путь!

Растолкали остальных, начали умываться, некоторые выбегали во двор и растирались снегом. Из погреба вылезли Минченко и хозяйка с ведром картофеля, луком, миской капусты. У разрумянившегося Минченко блудливо бегали глаза, и он шутками хотел скрыть свое смущение. Узнав, что через два часа выезжаем, он схватил нож, начал чистить картофель, а хозяйка заметалась, захлопотала у плиты и стола. Она хотела приготовить борщ с мясом, но теперь на это не хватало времени. Решила быстро приготовить картофельное пюре как гарнир к колбасным консервам.

Потехин с Павловым, предварительно пошушукавшись с Минченко, ушли и вскоре вернулись с бутылкой самогона. Все повеселели, а у меня опять дрогнул желудок только от одного вида этого «зеленого змия». Бухно и Серкин ушли.

Все уселись за стол, расставили стаканы. Ждали, когда сварится картофель. Хозяйка приготовила пюре, вскрыли банки консервов и колбасу ломтиками выложила в миску. Забулькал самогон в стаканы. Я схватил частично опорожненную консервную банку, бросил туда пюре, взял шмат хлеба и вылетел из дому, спасаясь от хмельного духа. Без особого аппетита, через силу, я съел все, что взял с собой, присев в пикапе.

Потом ребята вышли перекурить. Шофер выносил наши пожитки и складывал в пикап.

Все вошли в дом, присели перед дорогой, хотели проститься с хозяйкой, но той и след простыл — убежала или спряталась. Потехин не преминул подшутить над Минченко по этому поводу. Было видно, что всем не хочется уезжать после такой новогодней ночи.

Шофер залил горячей водой радиатор машины, завел, все уселись и уехали, не закрыв ворота. На крылечко откуда-то вышла хозяйка, помахала рукой, украдкой вытирая концом платка глаза. Никто нас больше не провожал, видимо, не думали, что мы так быстро уедем. Возможно, потом молодухи вздохнут, когда узнают, что нас уже нет в деревне, но сейчас подавляли вздохи наши ребята.

Снежные поля медленно вращались вокруг нашей машины, а сзади нее бежали, извиваясь, белые змейки. На заносах и в оврагах машина натужно выла, злясь на свои лысые покрышки. Нам нередко приходилось выпрыгивать из кузова и подталкивать ее, согреваясь и разминаясь.

К ночи мы добрались до Балашова и заночевали в каком-то пустом доме. Было страшно холодно, мы все рассыпались в поисках дров. Тащили все, что попало. Всех находчивей оказался опять-таки Минченко. Он залез на чердак дома и обнаружил там много разной рухляди, поломанной и негодной мебели. Все это полетело вниз с грохотом и столбом пыли. К полуночи мы храпели на сене на полу в относительном тепле.