Николай Скабаланович - Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн.

• Название: Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн.
• Автор: Николай Скабаланович
• Издательство: «Издательство Олега Абышко»
• Жанр: Религия
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 5–89740–107–4

Николай Афанасьевич Скабаланович (1848–1918) — профессор общей и церковной истории Санкт–Петербургской Духовной академии, доктор богословия, один из самых талантливых русских церковных историков. Его основополагающая работа «Византийское государство и Церковь…» — это настоящая энциклопедия по Византии, непревзойденный во многих отношениях даже по настоящее время научный труд, в том числе и по своим литературным достоинствам. В приложении даются статьи «Византийская наука и школы в XI в.», «О нравах византийского общества в Средние века», «Разделение Церквей при патриархе Михаиле Керулларии» и другие, позволяющие с большей полнотой и вниманием остановиться на конкретных вопросах как внутренней истории Византийской империи в целом, так и истории Византийско–Вос–точной церкви в частности.

Для всех интересующихся историей Церкви и историческими судьбами Православия.

---

Первые две главы книги (132 страницы) заняты подробной характеристикой императоров, придворных партий, интриг, волнений, династических переворотов. В этом отношении жизнь Византии за время от 1023 по 1081 гг. представляет для историка весьма обильный материал. Достаточно отметить, что в течение 55 лет на византийском престоле перебывало до 15 императоров; сверх того, захватывали власть императрицы и некоронованные узурпаторы. Редкий из государей этого времени по своей воле сходил с исторической сцены и умирал естественной смертью. Вступление на престол и кратковременное правление каждого из них сопровождалось грубыми насилиями, казнями и ссылками, интригами придворных партий, народными смутами и движениями. Обо всем этом г-н Скабаланович рассказывает очень подробно, основываясь исключительно на первоисточниках. В сравнении со своими предшественниками, не имевшими под руками многих источников, обнародованных лишь в недавнее время, он сообщает много новых частных фактов из области столичной и придворной византийской жизни данной эпохи, а старые, уже известные, дополняет новыми сведениями, приводит те и другие в более точную хронологическую и внутреннюю связь. Все это, без сомнения, очень любопытно и важно. Уместность этих двух глав в своем труде сам автор объясняет следующим образом в своей вышеозначенной публичной речи: «Что прежде всего поражает при чтении византийских историков? Поражает односторонность в выборе предмета. Рассказ вращается преимущественно около личности императора и его двора; все не имеющее отношения к этому основному сюжету, входит в содержание или случайно, или в высшей степени поверхностно, жизнь провинций и отдельных сословий точно не существует, индивидуальная деятельность стушевывается, — все поглощено столицей и особой царствующего государя. Рядом с повествованиями, относящимися к личности государя или двора, византийские историки наполняют страницы своих хроник рассказами о придворных интригах, борьбе партий и тесно связанных с ней заговорах и восстаниях. Этот характер исторических произведений вполне отвечает общему направлению жизни. Жизнь Греческой империи, получив сильный толчок к централизации еще в III в., стала неуклонно развиваться по этому направлению и действительно дошла до того, что вся как бы сконцентрировалась в одном столичном городе вокруг личности императора, так что история справедливо называется византийской, и история Империи — византийской историей. Вследствие такого значения, достигнутого императорами, как конкретным выражением государственной идеи, произошло — с одной стороны, что они сделались всевластными, с другой, — что их личный характер, достоинства и недостатки получили слишком большое влияние на весь ход государственной жизни. Это — один момент. Но был еще другой, в котором первый момент находил себе ограничение. Таким ограничивающим моментом был византийский консерватизм, благоговение к формам жизни, выработанным стариной и освященным обычаями. Абсолютным деспотом в Византии, собственно, был не император, но этот формализм, приверженность к обычаям и раз установившимся порядкам. Преклонение перед формой было причиной как хороших, так и дурных сторон политического и общественного быта. Отсюда — необыкновенное развитие и широкое применение разных обрядов и церемоний, отсюда же грубый и дикий способ обнаружения общественного мнения путем вооруженного протеста народной массы против высшей государственной власти». «На всем протяжении византийской истории выступают две ограничивающие друг друга силы: императорская власть — с одной стороны, общественное мнение в его грубой форме — с другой. В государственном строе обе силы имели весьма важное значение, и поэтому историки так внимательно ими занимаются». Отсюда ясно, «что характеристика императоров важна не потому только, что читать ее занимательно, и что византийские интриги, заговоры, бунты, означают нечто большее, чем простые придворные дрязги». «Лишь под условием выяснения образа мыслей и личного характера императоров и степени воздействия на императоров общественного мнения возможно правильно объяснить происхождение тех или других фактов, такое, а не иное направление не только государственной и общественной, но также религиозной и интеллектуальной жизни».[3176]

Мы вполне соглашаемся с этими объяснениями г-на Скабалановича и разделяем вышеприведенные его взгляды. Придворные смуты и перевороты составляют столь существенную, характерную черту византийской истории данного периода, что историк, занимающийся этим периодом, не мог не остановиться на тщательном изучении этих событий. Но нам думается, что автор в этом отношении слишком увлекся стремлением к подробностям и фактической полноте, за которыми упустил из виду нечто не менее важное. Он совершенно оставил в стороне выяснение тех общих причин и начал, которые обусловливали такое печальное течение государственной жизни Империи в продолжение полстолетия. Перед читателем проходит длинный, бесконечный ряд фактов, иллюстрирующих эту постоянную смену императоров, ожесточенную борьбу партий, вооруженные восстания народа, интриги светских и духовных сановников и пр., но он тщетно ищет какого-нибудь луча света, который осветил бы всю эту массу фактов с какой-нибудь высшей, общей точки зрения и дал бы возможность оценить их внутренний смысл и значение: в результате от чтения у него остаются одни голые факты. Столь одностороннее, формальное изложение материала, составившего содержание первых двух глав, по нашему мнению, сделано автором в ущерб ясности и полноте исторической картины. Нельзя также не пожалеть, что автор не внес в эти главы хоть самой общей характеристики внешнего, политического значения Византии в данную эпоху. Внутренняя жизнь государства, как известно, часто зависит от внешних политических событий. Коснуться положения Империи и с этой точки зрения, хотя бы в немногих словах, было бы очень уместно в сочинении общего характера, каким является труд г-на Скабалановича.

С третьей главы (С. 132-181) автор приступает к основной задаче своего труда — к изображению внутреннего состояния византийского государства и Церкви за время от 1025 по 1081 гг. Он начинает с центрального управления. Здесь последовательно рассмотрены вопросы о положении и значении императорской власти, о мерах, принимаемых императорами для обеспечения прав на престол (система сотоварищества, избрание и назначение преемника престола царствующим государем), об участии народа в избрании императора. Далее на основании фактов обрисованы: придворный этикет и церемонии, культ императоров, высочайшие выходы, система чиновной иерархии, функции и значение сенаторских чинов (светских и духовных), высшие государственные должности, их аналогия с чинами, и способы замещения. Наконец, выяснены организация и функции центральных государственных учреждений — придворного ведомства и т. н. секретов посвящена областному управлению. Автор объясняет образование фем, их организацию как округов военных, судебно-административных и податных, описывает управление их дуками, катепанами и стратигами, и перечисляет все известные для данной эпохи фемы, сообщая о каждой из них все, что можно было найти в источниках.

В пятой главе (С. 230-266) излагаются состояние византийского общества и экономические условия его быта. Эта глава, а равно и следующая — о финансах — представляют особенно высокий интерес, так как в них затрагиваются самые существенные вопросы социально-общественного и экономического строя византийского государства. Исследование некоторых из этих вопросов, например, о формах землевладения в Византии и о податной системе ее, было облегчено нашему автору известными критическими работами профессоров Васильевского[3177] и Успенского,[3178] тем не менее и он внес свою значительную лепту в дело более широкой постановки и разрешения этих и других связанных с ним вопросов. Отметив важное влияние славянского гения на социально-общественный быт Византии, выразившееся в широком развитии вольного крестьянства и общинного землевладения, г-н Скабаланович останавливается на происхождении чиновной аристократии и двух классов крестьян — париков и общинников, характеризует борьбу властелей с убогими и относящиеся к этой борьбе законодательные меры, объясняет происхождение, сущность и значение харистикарной и прониарной систем землевладения. Небезынтересно заключение автора о положении византийского крестьянства в XI в.: «Несмотря на все неблагоприятные для крестьянства условия, со включением пронии, основные начала, на которых покоился быт крестьянского сословия и которым определялось его юридическое положение, не претерпели изменения в XI в. Произошло дробление крестьянских общин, может быть, уменьшилось число свободных крестьян-общинников, вследствие потери участков и перехода общинников в разряд париков; но самая община и общинное землевладение не исчезли. Общинное устройство не только сохранилось в течение XI в., но перешло к последующим векам и пережило самую Византийскую империю. Положение париков во многих местах ухудшилось, но ухудшение не было повсеместным, между крестьянами-присельниками продолжали существовать такие, которые платили только десятину, морту, и по-прежнему назывались мортитами. За париками оставалось право свободного крестьянского перехода, по крайней мере, до XIII в.» (С. 266).