Антон Французов - Нешкольный дневник

• Название: Нешкольный дневник
• Автор: Антон Французов
• Издательство: АСТ, Астрель, ОлимпАСТ, Астрель, Олимп
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-028158-7

Некий издатель получает из рук капитана милиции рукопись дневника, найденного им в разгромленном борделе. События, описанные в дневнике убитой проститутки неожиданно совпадают с записями, обнаруженными в купленном на черном рынке компьютере. Капитан Никифоров пытается понять, что связывало этих двух людей, разработавших свой план наказания "порочных" граждан.…

---

Она почему-то посчитала меня геем. Потом она говорила, что я так странно себя вел. А что странного — произвел с ней обычный трах, только не так, как, вероятно, ее Костик… он ее, надо думать, собирал в кучку, бросал на кровать, ставил раком да жучил на полную. Катя потом мне говорила, что я двигался слишком нежно, чтобы быть мужчиной нормальной ориентации. Она думала, что нормальный мужик — это обычно грубая и тупая скотина. А я ей зачем-то завернул про французских символистов что-то. Я об этих французских символистах знаю примерно столько же, сколько Василиса-диетчица о биноме Ньютона, просто на язык попало: одна из моих «хороших знакомых» приехала из Франции, сыпала всякой грассирующей белибердой.

Я сначала не понимал, что меня к Катьке тянуло, а потом понял: напоминает она мне. Алку напоминает, матушку мою, сбежавшую с каким-то грузином. Ведь она меня примерно в том же возрасте родила, в каком Катьку ткнули в «Виолу». Даже судьба в чем-то у них схожей оказалась, только Катьку я сам загубил, а Алка подталкивала к трясине, к омуту, к гибели — mci ш. Да что выть на луну? Это я сейчас могу сентиментальничать и махать руками после драки. А тогда если во мне и было какое то сочувствие, теплота настоящая к Кате, так я старательно это скрывал, в том числе и от самого себя — из глупого гонора ли, из-за созданного уже циник-имиджа… не знаю. Самые теплые слова, которые я ей тогда говорил, были советы, как обслужит! клиента, чтобы не было больно и противно. Нет, не по известной схеме: «Расслабиться и получить удовольствие». Ничуть. Наоборот даже. Я говорил ей про то, что клиента нужно считать быдлом. Недочеловеком. Не человеком вовсе. Дескать, если тебя станет трахать обезьяна, ты же на нее, на тварь бессловесную, не станешь обижаться, и если обезьяна заведомо сильнее тебя, так ты не станешь рыпаться, а просто позволишь зверские ее обезьяньи инстинкты утолить. Черт с ней, гориллой! Вот так же и с клиентом: клиент считает тебя сукой, дыркой, давал-кой — а ты считай его тем же! Считай его глупцом: трави байки про свою несчастную жизнь, чтобы он как можно больше тебя слушал, а время шло, и он заказывал еще час или два. Считай импотентом: вытряси из него все его жалкие половые амбиции, чтобы он по полу ползал, чтобы у него ничего не стояло, чтобы у него даже зрачки на тебя подняться не могли!

После этого мы год были вместе. Если так можно сказать — вместе, когда у меня пять или шесть клиенток, и у нее — уроды из администрации и всякие разные спонсоры. Ее сутером был Геныч, но я — по старой памяти — время от времени подменял его. Особенно если нужно было везти Катю Павлову. Правда, и конторе ее не Катей звали, Катя там уже была. Не помню, то ли Ксюшей она стала, то ли Сашей. Вот я и возил эту Ксюшу-Сашу к разноликой клиентуре, сначала спокойно возил, а мало-помалу был уже готов убить всех этих жирных сволочей, которые голосом, жирррррно разъезжающимся, как их брюхо по брючному ремню, как жирррное пятно на белой ткани, вещали:

— Ну ты типа Ксюша. Очень хорошо, Ксюша. Ну, стало быть, ты для начала язычком, ротиком поработай, а потом тово… давай я лягу, а ты на меня, а то я закусил только что, знаешь…

Я пару раз возил ее на «крышу». Точнее, на «крышу» ездили, «субботники» мотали, менее дорогие проститутки, — грубое бычье из простых бойцов могло Катю-Ксюшу и попортить конкретно. А Катя ездила к бригадиру. К Хомяку. Он потом поднялся, из бригадиров наверх взлетел, но Катю я все равно к нему возил. Тем более что он ей хорошо платить стал, даже с собой пару раз в круизы брал. Меня, кстати, тоже приглашал: я его потуги на «би» давно подметил, он еще в Москву не переселился и «голубизну» свою от братвы конкретно шифровал.

Хомяк, сука, гондонами не пользовался, так что Катька от него залетела быстро. Плакала, говорила, что рожать от такого козла не хочет, да и не дадут ей рожать, такой свеженькой, молоденькой и малопользованной. Но если сделает аборт, то у нее по женской части что-то так устроено, что после единственного аборта больше родить не сможет. А потом мы с ней в кабаке тяпнули и решили, что, наверно, так и надо: знал я одну такую девочку, которой в пятнадцать лет нужно было аборт делать, а не рожать — и никогда потом не рожать.

Алку имею в виду.

В один из таких заказов, когда я подменял Геныча, мы и. влипли неприятно и, как потом оказалось — для меня просто фатально. Всю жизнь это мне перекроило. Я привез Хомяку прямо на дом Катю и еще одну девчонку, кажется, ту самую Олесю, что на «приеме» в КПП, в шоу с санитарами, была. Хомяк обычно один был, когда ему девочек подгоняли, ну один раз видел я у него Кольку, то есть нынешнего Николая Михайловича Голика. Только тот меня не узнал или сделал вид, что не узнал. Да и я не собирался к нему на шею вешаться и задвигать, как было бы хорошо, женись он на моей маме.

А на этот раз у Хомяка гости были. Много гостей, человек, наверно, десять. У него квартира пятикомнатная была, так что сложно определить, сколько народу, даже если на тебя все входят и выходят. Но мне одного зала хватило: я- как увидел, так и похолодел весь. Что же, думаю, Хомяк с девчонками сейчас сделает? Там, в зале, сам хозяин сидел, пьяный в зюзю, с ним один хлыщ из облправительства, который в открытку для братков всякое лобби раздувал, если применять модное словечко. В руку играл, словом. Кроме Хомяка и правительственного урода, студнем по креслу разъехавшегося, сидели тут трое брателл откровенных. Все как полагается — бордовые пиджачки, которые тогда катили за последний модняк, бритые затылки, у двоих даже мобилы были, которые тогда только в силу входили и стоили как иная машина. Конечно, само наличие братков меня не смутило, но вот только двое из них были Костик-Мефодий и его неразлучный подельник Кирюха, которого хмырь из правительства почему-то титуловал Кириллом Сергеевичем, да и Мефодия он хлестал именем-отчеством: Константин Владимирович. По тому, как едва не подогнулись ноги у Олеси, я понял, что и она их узнала. А Катька, как только Мефодий на нее взглянул, задрожала вся и хотела было выбежать из комнаты, но я придержал ее за плечо. Уходы по-английски могут привести только к тому, что на нас опробуют приемы английского же бокса.

Мефодий на меня и не смотрел: он сразу впился взглядом в Ксюшу, словно и не узнавая ее, и заподозривая в этой ярко преподносящей себя девушке ту Катьку Павлову, которую он спонсировал, трахал на заднем сиденье своей тачки, а потом спокойно и без зазрения совести кинул, когда дело запахло жареным. Узнал. Отвернулся. Хомяк сказал:

— Да ты заводи, заводи дорогих гостий, Роман. Не менжуйся. Чего уж там — все свои.

— Я где-то эту харю поганую уже видел, — сказал Кирилл Сергеевич, быстро становясь Кирюхой. — Че-то запамятовал…

— Да это Рома, сутер из «Виолы», — сказал Хомяк. — Сдрис-ни отсюда, Рома. Заедешь за ними к утру. У меня и у моих друзей базарчик к ним будет и вообще… короче, культурная программа. В пять ровно заедешь. Понял?

— Понял, Игорь Валентинович.

Я вышел в коридор, чуть пошатываясь. В глазах в мутной дымке стояли лица: Кирюха, Константин Владимирович, самодовольный развал рожи Хомяка в снисходительной улыбке… я уже потянул на себя ручку двери, как меня остановил угоюмый ГОЛОС:

— Тормозни, чмошник.

Ну вот, подумал я тоскливо, сейчас и предстоит мне разворот по наезженной схеме, который увенчается переломанными ребрами или вообще — реанимацией. Я повернулся и, слащаво, преданно глядя в глаза Костику-Мефодию (меня чуть не вырвало от собственного притворства и лебезиост — от слова «лебезить»), сказал:

— Вы меня звали?

— Ты ведь Рома-сутер? — сказал тот. — Ты же был два года назад на гаишном торчке у выезда из города, а?

— Нет, я никогда не работал в ГАИ, — играя под дурачка, вежливо сказал я.

— Конечно, не работал! — заорал он. — Какой ты мусор, ты же сутер! Одной гнилой блядской породы, но все-таки ты вообще конкретное чмо! (Аргументация у Костика-Мефодия вообще всегда была исчерпывающей.) Ты мне тут порожняк не заряжай, бля!.. Я тебя, в натуре, спрашиваю, ты тут ля-ля не гони!

Вышел Кирилл Сергеевич и, не сказав ни слова, молча задвинул мне в челюсть. Удар был такой, что я отлетел к двери.

— Че с ним базарить, — кратко и без аллегорий изъяснился Кирилл Сергеевич, — пусть валит, парашник, пока цел. Ишь разговорился, бля! Я таких говорков еб с бугорков, а на ровном месте — штук по двести! Ясно? Западло с сутерами базарить, Костян.

Наверно, такой лаконичной и образной речи Кирилла Сергеевича обучили в психиатрической клинике, куда по моей наводке засунула его два года назад пара пьяных санитаров. Кстати, меня он не узнал и не вспомнил, иначе одним ударом не ограничился бы.

Кирюха ушел в комнату. Оттуда раздался тихий, захлебывающийся голос Кати. Я невольно похолодел, Мефодий широко шагнул ко мне и прошипел:

— Ты не думай, что я тебя забыл. Мы с тобой еще рассчитаемся. Тварь!