Саша Виленский - Тридцать шестой

• Название: Тридцать шестой
• Автор: Саша Виленский
• Издательство: Захаров
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011

Главный герой романа Саша, эмигрировавший в Израиль несколько лет назад, только что узнал, что его жена решила расстаться с ним. Взбешенный, он уходит в ночь. Идти ему некуда. Случайное знакомство с девушкой круто меняет Сашину судьбу. Он узнает, что расставание с женой было неслучайно, а он — «тридцать шестой праведник», один из тех, о ком говорится в средневековом мистическом поверье. С этого момента в Сашиной жизни начинается цепь удивительных событий.

---

Мне бы, дураку старому, понять, что не надо никуда ходить. Какие там опыты после полуночи? С другой стороны, доктор Фауст часто по ночам чего-то там смешивал да подогревал, так что заподозрить плохое я никак не мог.

Вот только вышел я за порог, только направился к трактирщику, как сзади что-то грохнуло, да так полыхнуло, что у меня стеклянная банка, которую я под спирт взял, — знаете, такая, с веревочкой на горлышке, чтоб легче носить, — лопнула и разлетелась на мелкие кусочки. И таким жаром опалило, что у меня — вот тут, видите? — на затылке волосы снесло навсегда, да кожу обожгло — хожу теперь чисто как монах с тонзурой. А уж как меня волной этой жаркой подняло, перевернуло да об землю шваркнуло — не описать, аж все внутренности перемешались.

Пришел я в себя, глянул на дом, в котором мы жили, а он полыхает пламенем изо всех окон, будто кто пороху туда насыпал. Сижу я на земле, горячие слезы текут по щекам, и так мне жалко доброго моего доктора Фауста, так жалко! И себя жалко, потому как деваться мне опять некуда, и снова я остался во всем свете один. И пес этот треклятый исчез. Видно, сгорел с доктором в адском том пламени. Его тоже жалко.

Так вот и живу теперь. Иногда Гретхен деньжат подкинет, она через полгода вышла за хорошего молодого человека, но не немца, как зовут его, никак запомнить не могу, у этих славян такие трудные имена. Подкармливает меня в память о докторе Фаусте. А добрые люди, вот вроде вас, ваша милость, иногда и стаканчик-другой преподнесут. Тем и питаемся.

Сюда часто ездят. Уж не знаю почему, но многие интересуются жизнью, а пуще того — смертью известного ученого. А кто ж им расскажет, как не старый Иоганн?! Так что давайте-ка, ваша милость, по последней, за помин души славного доктора Фауста!

Э, ваша милость, вам что, нехорошо? Душно здесь, конечно. Руди, Фред, помогите мне вынести доброго господина на улицу! Да голову, голову-то ему держите, не приведи господь, захлебнется еще.

* * *

— Ни фига себе, сбой в программе! — протянул я. — Леденящая душу история буквально.

— Все хорохоришься?

— А что мне еще остается делать? Итак, что я должен был вынести из этого крайне поучительного рассказа? Что все мои желания ведут только к одному — к переходу в другое состояние?

— Совершенно верно. Поэтому желания должны быть продуманными, и не надо стремиться к тому, чтобы получить сразу и всё. Это чревато. Надо помогать себе дозированно и растягивать удовольствие.

— Так это уже не компенсация получается, а, наоборот, какое-то наказание.

— Зависит от точки зрения, — равнодушно сказала Наташа.

Стало совсем темно.

Прибрежная полоса светилась отражениями огней гостиниц, Тель-Авив отсюда теперь казался буйством света и городом небоскребов. С моря дул легкий ветерок, наконец-то можно было отдохнуть от изматывающей жары, как это ни банально.

Я часто мечтал о том, что я сделаю, когда у меня будет много денег. Моему примитивному воображению, воспитанному на голливудских фильмах, виделись какие-то огромные белоснежные виллы, напичканные электроникой, огромные же яхты, сигары, автомобили Porsche и прочие дурацкие атрибуты показного богатства. Я ничего не понимаю в экономике, поэтому бесполезно вкладывать капитал в производство: при моем вечном везении в тот день, когда я вложу все свои сбережения в нефтяной бизнес, откроют альтернативный источник энергии. В общем, мечтая, как и все в этом мире, о богатстве, дающем свободу, я совершенно не представлял, что я с этим богатством буду делать. А уж о том, какая это несвобода, и подумать было страшно.

Все это промелькнуло в голове, когда я по привычке раздумывал, а не позволить ли себе еще пятьдесят грамм хорошего коньяку. Человек с миллионами на счету сомневается по поводу бокала за полсотни шекелей. Смешно.

Я знаком показал официантке: повторить.

— Тебе взять чего-то? Что ты так сидишь?

— Да мне не надо, — улыбнулась Наташа.

— Слушай, — неожиданно встрепенулся я, — а как тебя зовут по-настоящему?

— Наташа.

— Нет, серьезно?

— Серьезно. Наташа — это уменьшительное от Натаниэла. Я, видишь ли, тот или та, — как будет угодно, — кто дает. Фу, пошляк, ты же прекрасно понимаешь, о чем идет речь[6].

— Тогда другой вопрос. А как же ты можешь трахаться? Вы же бесполые, ты сама говоришь. — Я резвился, потому что никак не мог до конца поверить, что все это происходит в реальности. К постоянному чувству страха я, похоже, уже привык. Только иногда оно давало мощный всплеск, и тогда становилось как-то совсем уж тоскливо.

Наташа помолчала, глядя на освещенную полосу прибоя.

— Видишь ли… Когда ты принимаешь чей-то облик, то получаешь хоть и минимальную, но все же часть тех ощущений, которые присущи этому выбранному образу. Я как-то попробовала быть женщиной. Из любопытства исключительно. Вообще-то телесный, физический контакт негласно запрещен, но очень уж интересно было. И я почувствовала… Нет, это описать невозможно, но мне понравилось. Очень. С тех пор с мужчинами я всегда стараюсь быть женщиной.

— А с женщинами?

— Тоже. — Она рассмеялась. — Там другие ощущения, но не менее сильные. Вот когда я принимаю мужской облик, тогда почему-то все совсем не так. Не, тоже приятно, конечно, но не так. Вообще не так. Женщиной лучше. Во всех смыслах.

Хорошая штука коньячок. Я начинал понимать старого солдата Иоганна. Помахав официантке, я заказал еще порцию. Гуляем. Стало как-то даже спокойней, и происходящее перестало восприниматься как реальность. Но тут меня, как пишут в плохих романах, «пронзила» мысль, от которой я сразу протрезвел.

— Погоди-ка, погоди!.. Ты говоришь «праведники», «ангелы», бла-бла-бла, но ведь к доктору Фаусту приходил вовсе не ангел!

— Ну и что? — Она прищурилась и посмотрела мне в глаза тем самым взглядом, который мне очень не нравился, но сказать об этом я не смел. Почему-то. — Какая разница?

— Ничего себе «какая разница»! Какая разница — ангел или дьявол?!

Она усмехнулась:

— Закажи-ка, Саш, себе еще коньячку, а то у тебя с пониманием начались проблемы. И расскажи мне заодно, в чем между ними разница?

Коньяку я больше не хотел, у меня от него началась изжога. Все же слишком хорошо — тоже нехорошо.

— Пойдем лучше пройдемся. Пешочком. Я ведь у тебя переночую, да?

Наташа засмеялась.

— Ну, переночуй у меня. Ты разве не хочешь себе заказать виллу, напичканную электроникой?

Мы пошли не через арабскую часть города, с ее назойливыми огнями, назойливой музыкой и назойливыми продавцами, а через район Южного Тель-Авива. Тоже не самое лучшее место, зато в это время суток здесь довольно тихо, поэтому по дороге можно было разговаривать. Да и вообще пройтись было хорошо. Редкое по нынешним временам удовольствие. А гулять я любил.

— Итак, — сказала Наташа, — разница между ангелами и демонами?

— В смысле, объяснить? Хорошо. Расхожее мнение гласит, что один из ангелов возомнил себя равным Богу, был низвергнут в преисподнюю, где стал Князем Тьмы, и теперь противостоит Всевышнему, пытаясь заполучить себе людские души, а те, что удалось заполучить, мучает потом в аду. Посланники Бога — ангелы, посланники дьявола — демоны. Дуализм добра и зла, противостояние Света и Тьмы. Как-то так.

— Близко, но не то, — улыбнулась она. Ангельски. — Скажи мне, в батарейке что — добро, а что — зло: плюс или минус?

— Так к ним неприменимы эти понятия. Плюс и минус — условные технические обозначения, при чем тут оценочные категории?

— Хорошо. Компас показывает одной стороной стрелки на север, другой — на юг. Север — добро, а юг — зло, или наоборот?

— Ты не передергивай. К техническим понятиям неприменимы категории добра и зла.

— Почему? Атомная бомба — это добро или зло? Когда она у Израиля, то добро, а когда у его врагов — то зло? А просто понятие «атомная бомба» — добро или зло?

— Вообще-то зло. Но и зло можно поставить на службу добру.

— Да ты что?! А наоборот?

— И наоборот можно. То же электричество может давать свет и тепло, а может быть способом казни, способом убийства.

— Ну, так какая разница между добром и злом?

— В использовании. Как говорится, дело не в ситуации, а в отношении к ней.

— Отлично! Тюремщик, включающий рубильник, чтобы казнить преступника, и оператор на пульте, включающий рубильник, чтобы дать свет в дома, производят одно и то же действие. И мы никак не оцениваем само это действие, а судим исключительно тех, кто включил рубильник? Да еще исходя из собственных понятий о добре и зле? Поэтому тюремщик — бяка, а оператор — цаца?

— Ну, — неуверенно протянул я, — предположим.

— Ну да, конечно. А потом выясняется, что тюремщик казнил мерзавца, убивавшего и насиловавшего детей, а оператор дал электричество в дома, не задумавшись о правилах безопасности. Несколько домов сгорело, потому что в них не успели сделать необходимую проверку. Люди остались без крова и имущества. И все потому, что оператор поторопился. Или просто голову не включил.