Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2

• Название: Счастье потерянной жизни т. 2
• Автор: Николай Храпов
• Издательство: Смирна
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004

Автобиографический роман Николая Храпова — бесспорно, ярчайшая страница истории евангельского движения в бывшем Советском Союзе. Жизнь автора уникальна, поскольку фактически лишь за написание этой книги

66-летнего старика приговорили к трем годам тюремного заключения. Незадолго до окончания последнего пятого по счету срока, он «освобождается», уже навсегда.

Ничто не сломило этого героя веры в его уповании на Бога: ни трудности жизни, ни прелесть соблазнов, ни угрозы со стороны КГБ. Он был и остался победителем"

---

Перед началом учебного года, ему был разрешен внеочередной отпуск и предложена путевка в один из прекраснейших домов отдыха Подмосковья "Хорошевский серебряный бор".

Впервые Павел испытывал такое чувство удовлетворенности на лоне чудесной природы. Первые дни он отдыхал, бродя до усталости по крутым берегам Москвы-реки, среди зарослей прибрежного кустарника или вдыхая аромат хвои, действительно серебряного бора. Часами просиживал на открытой веранде, среди дорогих скульптур бывшего княжеского владения; увлекался полетом аэропланов с близлежащего аэродрома. Питание было хоть и скромное, но такое, какого он, по правде сказать, еще не пробовал. Отдыхающих было немного, и, разбредясь по большой территории, они встречались нечасто. Через 3–4 дня он познакомился с группой фабричных ребят из Дулева, и после одинокого блуждания был рад их обществу.

Как-то, после завтрака, они решили отправиться на длительную прогулку. Правда, ежедневная трудовая повинность мешала им в этом деле, но Павел подошел к бойкой, приятной на вид, молодой девушке — культоргу Любе Орловой, и без всякого труда получил себе и товарищам освобождение от этого нежелательного, бесцельного занятия.

Выйдя на окраину поселка, они погрузились по колено в изумрудный ковер душистых трав и цветов. Легкое движение ветерка ласкало грудь и лицо. Пестрая даль нескошенного луга манила вперед, хотелось по-мальчишески бежать и бежать навстречу серебристой полоске реки. Впереди, мелькая сквозь заросли ивняка, мачтами и надпалубной постройкой, приятно оглашая ширь лугов бархатом гудка, скользил по реке Москве пассажирский пароход.

— Во-ло-дя, по-дож-ди-те нас! — раздалось позади. Сбегая по косогору, вслед уходящей ватаге ребят, размахивая цветастыми косынками, бежали две девушки.

— Вот тебе на, и тут без них не обойдешься! — с легкой досадой буркнул Павел. — Кто это? Ваши? — кивнул он в сторону бегущих девушек.

— Наши, фабричные: Катя и Маруся, — ответил парень в полосатой майке, — пусть идут.

— Мы давно заметили вас и догадались, что вы направляетесь на ту сторону, решили бежать за вами, — запыхавшись, объяснили девушки, — можно?

— Давай! Только не отставать и не жаловаться на усталь, — ответили ребята.

В голубеньком, расшитом цветами, платьице, Катя окинула всех взглядом и на мгновенье задержалась на Павле.

Темные глаза ее сверкали ласковой приветливостью, правильные черты лица были привлекательны, а сверкающие белизной зубы, убеждали о ее здоровой молодости.

Павел внимательно посмотрел на нее и осудил себя, что минуту назад так недоброжелательно высказался в ее адрес.

Подруга ее была менее привлекательна, но ее добродушие, не менее Кати, привлекало к ней.

В продолжение пути, они познакомились ближе. Катя была из одного поселка с ребятами, на год моложе Павла, только что окончила техникум и работала на фарфоровой фабрике.

Перебравшись лодкой на другую сторону, всей компанией осматривали достопримечательности монастыря и кремля в городке, а после осмотра как-то разбрелись, кто куда.

Случайно или нет, но Павел с Катей остались вдвоем и было заметно, что этим они были довольны. Остаток дня также провели вместе, дотемна.

Простое, но строгое поведение девушки, как нельзя лучше понравилось Павлу, а через несколько дней, проходящие знакомые при встрече многозначительно кивали им головами. В обществе они появлялись на малое время, вечера же проводили в приятных беседах, знакомясь друг с другом ближе.

По окончании их совместного пребывания, Павел и Катя убедились, что полюбили друг друга чистою, бескорыстною любовью, и в этом объяснились друг другу. У Кати срок путевки заканчивался на два дня раньше; и настал день, когда они должны были расстаться.

На прощание они дали слово друг другу, что не забудут один другого, обменялись адресами, обещаниями и унесли, каждый в своем сердце, чувство пламенной любви.

Остаток дня Павел провел в сладких воспоминаниях о такой мимолетной, но счастливой встрече.

"Неужели я, наконец, нашел то, чего так ждала моя душа, чего искал: свой идеал, свое счастье? — спрашивал он сам себя. — Может быть, на этом придет конец моим неудачным обманчивым увлечениям и, может быть — это та любовь, которая огородит меня от нелепых ошибок?" — так размышлял он, лелея в душе новое чувство к Кате, как дорогую находку.

Поздно вечером к нему подсела культорг Люба и, теребя, потащила его на танцы. Павел резко возразил, прежде всего потому, что ему не хотелось нарушать приятные мысли о Кате, а потом… он и танцевать-то не мог. Люба вспыхнула, но не более, как через 20 минут снова подсела к Павлу в вечерней накидке. До позднего часа она рассказывала ему о своих переживаниях, неудачах и развлечениях.

На следующий день, рассчитываясь с библиотекой, он пришел к ней за паспортом. Люба достала из ящика его паспорт и пригласила в свою комнату. После развязной, бесцельной болтовни, она положила перед Павлом объемистый альбом с фотографиями, сама же бесцеремонно прилегла на кровать. Одну за другой он перелистывал страницы альбома, с возрастающим осуждением в адрес фотографий. В самых разнообразных позах, большинство — полуобнаженной, видел Павел свою собеседницу. Не докончив просмотр, он отложил альбом в сторону, поднялся на ноги, заявив, что ему пора ехать. Взял со стола паспорт и, положив его в карман, подошел к двери.

— Куда ты? Зачем? Неужели так неотложно сегодня? — проговорила Люба, соскочив с кровати, и подбежала к Павлу. Затем, преградив собою дверь, умоляюще повторила:

— Останься! Я прошу тебя!

Павел резко отстранил ее и толкнул дверь рукою. Она оказалась запертой. Брезгливо повернув ключ, он вышел на улицу, оставив дверь распахнутой, а, выходя, проговорил вслух:

— Неужели так, бессовестно, можно опошлить самое дорогое, что есть в жизни, и самого себя? Наконец, неужели все так пошло кругом?…Неужели, и она такая? — испуганно проговорил он на ходу, подумав о Кате.

Торопливо подхватив свой чемоданчик в палате и придя на остановку, он поспешил сесть в, ожидавший его, автобус.

По дороге, как он ни старался, не мог избавиться от той горечи, какую пережил, отравившей его душу.

* * *

Приехав, он застал отца дома, чему был очень рад. Павлу так хотелось излить свою душу, свои обиды, свои переживания. Отец, как будто угадав его мысли, предложил ему:

— Я иду на прогулку, ты не хочешь прогуляться со мной, Павел?

— Ой, папа, очень рад, а то завтра опять кутерьма и поговорить будет некогда. Пойдем!

Выйдя на окраину, Павел выложил отцу всю душу. Тот, не перебивая, молча выслушал его.

— Эх, Павел, Павел, — начал он, — как я радовался за тебя, когда, с детских лет, ты служил Господу и славил Его Имя. Как радовались с тобою и все окружающие тебя, ведь до сих пор мне, то и дело, напоминают о тебе. А теперь, душа моя так томится и плачет по тебе. Не потому только, что ты начал курить, пить вино, сквернословить — я это все знаю — хоть ты и стараешься скрывать от меня. Я скорблю потому, что грех усиленно крутит тебя, хочет втоптать в грязь самое прекрасное в тебе. Ты отчаянно борешься с ним, но не победишь его. Ты раб греха, сын мой, ибо: "Всякий, делающий грех, есть раб греха… итак, если Сын освободит вас, то истинно свободны будете". Только Христос может освободить тебя от греха, а ты… оставил Его. Ты посмотри, как Слово Божие, посеянное еще в твоем детском сердце, теперь дало тебе силы — оставить блудницу, в самый решительный момент. Тебе надо полностью принять истину, тогда ты, с нею, все победишь.

Петр Никитович замолчал, и они оба долго шли, каждый занятый своими мыслями.

— Павел, — начал отец, — я не могу скрыть от тебя о тех печалях, какие постигли наше братство:

Николай Георгиевич Федосеев впал в грех и отпал. Василий Васильевич Скалдин, ради своих сыновей, отрекся, и вот в газете статейка о нем, — сунул он сыну клочок газеты. — Филадельфийский изменил Господу и братству. Остальные видные братья и, даже сестры, разбросаны по тюрьмам, и некоторые из них уже умерли там, за истину Божью. Тебя же не знаю, когда Господь дождется? Кто понесет знамя истины дальше?

На этом они беседу закончили. Петр Никитович пошел на посещение. Сын долго смотрел ему вслед, пока его одинокая фигура не скрылась за забором.

Слова отца глубоко запечатлелись в сердце Павла; он понял: не время, праздно проводить дни. Надо, отодвинув все на задний план, найти смысл жизни и ему посвятить себя. Отрезвляющие мысли, одна за другой, осаждали юношу, и он отдался им. Неудержимою силой, пороки стали, как-то сразу, одолевать душу, хотя Павел и пытался, благоразумия ради, освободиться от них.

Полюбив Катю, он ожидал, что сможет освободиться от остальных увлечений. Но, увы! При первой встрече с очередной, какой-либо милой особой, Павел чувствовал свое полное бессилие противостоять обольщению: или проявлял дерзость, или безвольно увлекался. Не раз он, бросая недокуренную папиросу или выпивая стакан вина, объявлял их последними. Но спустя 2–3 дня, без особого сопротивления, впадал в соблазн опять, причем с большим пристрастием.