Уильям Блейк - Поэзия английского романтизма XIX века

• Название: Поэзия английского романтизма XIX века
• Автор: Уильям Блейк
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1975

В книгу вошли произведения таких авторов как: Вильям Блейк, Вальтер Скотт, Сэмюель Тэйлор Кольридж, Вильям Вордсворт, Роберт Саути, Томас Мур, Джордж Гордон Байрон, Перси Биши Шелли и Джон Китс.

Перевод с английского С. Маршака, О. Чухонцева, Е. Витковского, В. Левика, В. Микушевича, В. Топорова, А. Блока, В. А. Жуковского, В. Потаповой и др.

Вступительная статья Д. Урнова.

Примечания Е. Витковского.

---

Старый Мореход, нарушая закон гостеприимства, убивает благотворящую птицу, которая приносит счастье.

«Как странно смотришь ты, Моряк,
Иль бес тебя мутит?
Господь с тобой!» — «Моей стрелой
Был Альбатрос убит.

Часть вторая

И справа яркий Солнца диск
Взошел на небосвод.
В зените долго медлил он
И слева, кровью обагрен,
Упал в пучину вод.

Нас ветер мчит, но не слетит
На судно Альбатрос,
Чтоб корму дал, чтоб с ним играл,
Ласкал его матрос.

Товарищи Морехода бранят его за то, что он убил птицу добрых предзнаменований.

Когда убийство я свершил,
Был взор друзей суров:
Мол, проклят тот, кто птицу бьет,
Владычицу ветров.
О, как нам быть, как воскресить
Владычицу ветров?

Но туман рассеялся, они стали оправдывать Морехода и тем самым приобщились к его преступлению.

Когда ж Светило дня взошло,
Светло, как Божие чело,
Посыпались хвалы:
Мол, счастлив тот, кто птицу бьет,
Дурную птицу мглы.
Он судно спас, он вывел нас,
Убил он птицу мглы.

Ветер продолжается. Корабль входит в Тихий Океан и плывет к северу, пока не достигает Экватора.

И бриз играл, и вал вставал,
И плыл наш вольный сброд
Вперед, в предел безмолвных вод,
Непройденных широт.

Корабль внезапно останавливается.

Но ветер стих, но парус лег,
Корабль замедлил ход,
И все заговорили вдруг,
Чтоб слышать хоть единый звук
В молчанье мертвых вод!

Горячий медный небосклон
Струит тяжелый зной.
Над мачтой Солнце все в крови,
С Луну величиной.

И не плеснет равнина вод,
Небес не дрогнет лик.
Иль нарисован океан
И нарисован бриг?

И начинается месть за Альбатроса.

Кругом вода, но как трещит
От сухости доска!
Кругом вода, но не испить
Ни капли, ни глотка.

И мнится, море стало гнить, —
О Боже, быть беде!
Ползли, росли, сплетясь в клубки,
Слипались в комья слизняки
На слизистой воде.

Виясь, крутясь, кругом зажглась
Огнями смерти мгла.
Вода — бела, желта, красна,
Как масло в лампе колдуна,
Пылала и цвела.

Их преследует Дух, один из тех незримых обитателей нашей планеты, которые суть не души мертвых и не ангелы. Чтобы узнать о них, читай ученого еврея Иосифа и константинопольского платоника Михаила Пселла[112]. Нет стихии, которой не населяли бы эти существа.

И Дух, преследовавший нас,
Являлся нам во сне.
Из царства льдов за нами плыл
Он в синей глубине.

И каждый смотрит на меня.
Но каждый — словно труп.
Язык, распухший и сухой,
Свисает с черных губ.

Матросы, придя в отчаяние, хотят взвалить всю вину на Старого Морехода, в знак чего они привязывают ему на шею мертвого Альбатроса.

И каждый взгляд меня клянет.
Хотя молчат уста,
И мертвый Альбатрос на мне
Висит взамен креста.

Часть третья

Пришли дурные дни. Гортань
Суха. И тьма в глазах.
Дурные дни! Дурные дни!
Какая тьма в глазах!

Старый Мореход замечает нечто странное вдали над водой.

Но вдруг я что-то на заре
Заметил в небесах.

Сперва казалось — там пятно
Иль сгусток мглы морской.
Нет, не пятно, не мгла — предмет,
Предмет ли? Но какой?

Пятно? Туман? Иль парус? — Нет!
Но близится, плывет.
Ни дать ни взять, играет эльф,
Ныряет, петли вьет.

И когда загадочное пятно приближается, он различает корабль. И дорогой ценой освобождает он речь свою из плена жажды.

Из наших черных губ ни крик,
Ни смех не вырвался в тот миг,
Был нем во рту и мои язык,
Лишь искривился рот.
Тогда я палец прокусил,
Я кровью горло оросил,
Я крикнул из последних сил:
«Корабль! Корабль идет!»

Они глядят, по пуст их взгляд,
Их губы черные молчат,
Но я услышан был,

Луч радости;

И словно луч из туч блеснул,
И каждый глубоко вздохнул,
Как будто пил он, пил…

И снова ужас, ибо какой корабль может плыть без волн и ветра?

«Друзья (кричал я) чей-то барк!
Мы будем спасены!»
Но он идет, и поднят киль,
Хотя кругом на сотни миль
Ни ветра, ни волны.

Он видит только очертания корабля.

На западе пылал закат
Кроваво-золотой.
Пылало Солнце — красный круг
Над красною водой,
И странен черный призрак был
Меж небом и водой.

И ребра корабля чернеют, как тюремная решетка пред ликом заходящего Солнца.

И вдруг (Господь, Господь, внемли!)
По Солнцу прутья поползли
Решеткой, и на миг
Как бы к тюремному окну,
Готовый кануть в глубину,
Припал горящий лик.

Плывет! (бледнея, думал я)
Ведь это чудеса!
Там блещет паутинок сеть —
Неужто паруса?

И что там за решетка вдруг
Замглила Солнца свет?
Иль это корабля скелет?
А что ж матросов нет?

Только Женщина-Призрак и ее помощница Смерть, и никого нет больше на призрачном корабле.

Там только Женщина одна.
То Смерть! И рядом с ней
Другая. Та еще страшней,
Еще костлявей и бледней —
Иль тоже Смерть она?

Каков корабль, таковы корабельщики!

Кровавый рот, незрячий взгляд,
Но космы золотом горят.
Как известь — кожи цвет.
То Жизнь-и-в-Смерти, да, она!
Ужасный гость в ночи без сна,
Кровь леденящий бред.

Смерть и Жизнь-и-в-Смерти играют в кости, и ставят они на экипаж корабля, и она (вторая) выигрывает Старого Морехода.

Барк приближался. Смерть и Смерть
Играли в кости, сев на жердь.
Их ясно видел я.
И с хохотом вскричала та,
Чьи красны, точно кровь, уста:
«Моя взяла, моя!»

Нет сумерек после захода Солнца.

Погасло Солнце, — в тот же миг
Сменился тьмою свет.
Уплыл корабль, и лишь волна
Шумела грозно вслед.

И восходит Месяц.

И мы глядим, и страх в очах,
И нам сердца сжимает страх,
И бледен рулевой.
И тьма, и плещут паруса,
И звучно каплет с них роса,
Но вот с востока разлился
Оттенок золотой,
И Месяц встал из облаков
С одной звездой между рогов,
Зеленою звездой.

Один за другим

И друг за другом все вокруг
Ко мне оборотились вдруг
В ужасной тишине,
И выражал немой укор
Их полный муки тусклый взор,
Остановясь на мне.

его товарищи падают мертвыми.

Их было двести. И без слов
Упал один, другой…
И падающей глины стук
Напомнил их паденья звук,
Короткий и глухой.

И Жизнь-и-в-Смерти начинает вершить кару над Старым Мореходом.

И двести душ из тел ушли —
В предел добра иль зла?
Со свистом, как моя стрела,
Тяжелый воздух рассекли
Незримые крыла».

Часть четвертая

Брачный Гость пугается, думая, что говорит с Призраком.