Роланд Харингтон - Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских

• Название: Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских
• Автор: Роланд Харингтон
• Издательство: Новое литературное обозрения
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-326-1

Захватывающий авантюрный роман с элементами игры, фантастики и эротики, повествующий о политических и любовных приключениях американского слависта в России. Действие происходит в многомерном художественном пространстве на протяжении пяти веков русской и мировой истории. Среди персонажей романа — реальные сегодняшние политические деятели, олигархи, киллеры, некроманты, прекрасные женщины и порочные дети, а также знаменитые завоеватели и правители от Ивана Грозного до Билла Клинтона.

Роланд Харингтон — американский славист русского происхождения, профессор Мадисонского университета, автор восемнадцати книг и более трехсот статей. В 1990 году удостоен приза Густава Фехнера за книгу «Венерические болезни в русском романе». Работал консультантом в трех администрациях, сопровождал Б. Клинтона и Дж. У. Буша на встречах в верхах с президентами России Б. Ельциным и В. Путиным. Р. Харингтон — член дирекции научного центра им. Президента Эндрью Джонсона, председатель американского общества почитателей Ивана Грозного, член Академии изящных искусств штата Иллинойс.

---

Пока трусили за турками, впопыхах представились друг другу.

— Ролик.

— Владик.

Но только я хотел пригласить ночного незнакомца прочитать лекцию у меня в университете, как он исчез с глаз моих домой.

Заметьте, я всегда был близок с силачами мира сего. Помню мою радость, когда после смерти Андропова на мировую арену выкатился Черненко — вылитый Войнович. Я любил его, но странною любовью. В первый раз увидел маленького генсека по телевизору, когда он выступил на похоронах своего предшественника. Константин Устинович вознижался на Мавзолее, звучно хлюпая носом у микрофона, то ли от похоронных эмоций, то ли от февральского мороза. В момент, когда он рассказывал о чистоте души Андропова, оратор чихнул в носовой платок. Красная площадь замер(з)ла от волнения. На глазах миллионов телезрителей генсек развернул белый квадрат и вперился в его содержимое. И тут я понял, что Черненко читает свои секреции как текст. Для него все материальное, все телесное являлось знаком! Упадочный СССР, смущенная чернь, разваливающаяся экономика, гнилая экология были для него вереницами иероглифов, мифами второго беспорядка, семиотической системой сокровенных сигналов. Это был эмпирик-экспериментатор, мудрец в действии. Он мог бы перевернуть представления мира о России! К сожалению, недолго мелькал он на Мавзолее. На смену ему пришел Горбачев, и черненковский текст пошел насмарку.

Полперестройки я веселился в кутежах и дебатах с Жириновским, но потом вождь люмпен-пролетариата мне надоел, и я поставил на нем выкрест. После падения коммунизма моя политическая деятельность вошла в новую фазу. Я бывал на «вы» с Примаковым, обходил стороной старозавра Зюганова. Затем меня заинтересовал красноярский крайслейтер Александр Лебедь. Этот тогда беспокойный политик мне импонировал. Высокий рост, мужской голос, мундштук в зубах и, самое главное, птичье имя, как у нашего милого хозяина. Аптроним! Лебедь представлял собой фольклорный тип витязя-десантника. Харизма во все тело! Мормонов однажды сволочами обозвал. Атас! Коллеги в университете возмущались, выступали в защиту религиозной свободы, а мне понравилось. В мою дверь часто звонят пронырливые мормоны, чтобы в свою веру совращать. На безбожника и поп бежит.

— Have you heard about the angel Moroni?[32] — вкрадчиво вопрошают сектанты.

— It’s all Greek to me,[33] — намекаю я на глупое имя крылатой бестии.

Я всегда могу мормона распознать. Иду по улице, смотрю направо, смотрю налево, вижу — мормон, и сразу кулаки зудят. Хочется ему морду разбить в кровь, так, чтобы от нее мокрое месиво осталось! Но остерегаюсь: эти еретики не курят, не пьют, и потому они здоровые балбесы. Мормонки, правда, смазливые, хотя впрочем пластмассовые. Вообще в Америке девки не такие хорошенькие, как здесь. Русские женщины, как кошки: мурлычут, ласкаются, любят, чтобы их гладили. Они бархатные. У американок лица и тела жесткие — первое из-за феминизма, второе из-за аэробики. Моя жена была такая твердая, что ночью в кровати я все время об нее стукался. В России считают, что американки красавицы, но их привлекательность — результат химии и хирургии. После летних каникул у половины моих студенток личики бинтами обмотаны. Среднезападные богачи делают своим дочкам на двадцать первый день рождения подарок: косметическую операцию. И бывшие уродки вступают во взрослую жизнь носом кверху!

Обращаюсь к хозяйке дома. Алло, мадам! В вашем круглом лице и теплом туловище есть нечто материнское. Скажу лучше. Вы напоминаете мне мою родную Харингтоновну. Поднимаю бутылку за вас. Пусть в этом доме всегда будет бабье царство!

Да, давно я не был в России. С 1996 года. Тогда прилетел, чтобы работать в Ленинке. Хотел написать книжку про Толстого, а написал про Достоевского. Вот такой оборотень! Впрочем, не думайте, что у меня всегда все получается. Моя жизнь пикник, но не праздник. Временами я сталкиваюсь с трудностями, и притом значительными. Завистливые коллеги пишут на меня доносы, мол-де Роланд Харингтон нарушает университетский устав, ведя лекции в обтягивающих шортах, пугая первокурсниц пляжным пахом. Но эти мелкие души не в состоянии разоблачить меня в глазах администрации. Я — популярный учитель. Звезда вуза, кумир кампуса. Zu viel Demut ist Hochmut.[34] Когда моя широкоплечая фигура пересекает Quad — центральную лужайку университета, — все вокруг замирает. Фризби и мячики, которыми студенты перекидываются забавы ради, как бы застывают в воздухе. «Hi, Professor Harrington»,[35] — раздаются восхищенные возгласы. А я свищу себе в свирель славистики, гуляя туда-сюда и en marchant d’un pas nonchalant[36] переманивая будущих агрономов и ветеринаров с сельскохозяйственного отделения на наше, славянское. Там, где раньше полдесятка троечников уныло читало романы Гладкова в переводе, теперь сотни отличников весело читают романы Пелевина в оригинале. «Каким образом сумел я добиться такого беспрецедентного успеха?» — спросите вы. Отвечаю. На лекциях рассказываю шок-истории. Студенты хлопают ушами, потом руками и интеллектуально в меня влюбляются.

В прошлом семестре преподавал курс «Русская цивилизация от норманнов до наркоманов». Оксюморока! В аудитории 700 человек, не в кого яблоко кинуть. Дылды в бейсбольных кепках морщат мускулистые лбы, девки резинкой чавкают и глазки мне строят, а я им сообщаю, что в царствование Ивана Грозного на Красной площади казнили ученого слона — подарок персидского шаха. Подарок привезли в Москву чрезвычайные и полномочные послы. Несмотря на дипломатический статус и близневосточный загар, заграничные гости были бледны от страха. Они как бы чувствовали, что Грозный — это Сталин вчера! Дрожащие дипломаты вручили царю верительные грамоты и пали ниц. Слон, однако, отказался преклонить перед тираном колени, хотя умел: он получил тренинг в тегеранском цирке.

Иван Васильевич за словом в гальюн не лез. Стукнул жезлом по ближнему боярину и говорит:

— Носатая зверюга знает, как оказать нам уважение, но не оказывает. Она может, но не хочет, следовательно, обладает свободой воли. Это lèse-majesté.[37] По кодексу Навуходоносора за такое преступление полагается вышка.

Лучи заходящего слонца окрасили площадь, персов, публику, правителя в зловещий красный цвет. Стрельцы подняли галебарды…

Долго они старались — бегали, прыгали, рубили, пилили, пока не выполнили царский приказ. Груды мяса, реки крови: парадигма русской истории! Студентам очень понравилось.

— В вашей версии эпизода с персидским посольством есть неточности. Хотя царь действительно велел убить несчастное животное, таких высказываний про оскорбление величества он не делал.

— C’est un point de détail.[38] Самое важное для историка — уловить дух эпохи. Что у меня и получилось.

Кстати, вы знакомы с моей книгой о каннибализме в русской культуре? В ней я рассказываю, откуда на самом деле происходит бефстроганов. Сейчас дам пояснение, не за столом будь сказано.

Что, гости уже разбегаются? Мать мою, вот незадача! На душе даже грустно стало.

Какую песню испортили…

Глава вторая

Младенчество. Детство. Отрочество. Юность. Мужественность

Матушка меня, как Мадонна, выкармливала. Лежу у нее на животе, сосу взасос сосок, а певунья-родительница колыбельные песенки мне мурлычит.

Баю-баюшки-баю,
Всех врагов твоих убью.
Пусть попробуют дитя
Порешить почем зазря.
Пусть попробуют залезть
В колыбельку, где ты есть.
К стенке я врагов припру,
Бритвой горло полосну,
Кровью сына напою!

Веки тяжелеют, глаза слипаются, по моему голому тельцу разливается сладкая истома. Финальная отрыжка — и я засыпаю розовой пиявкой на крутой материнской груди…

Когда я вылупился на свет, мы жили в Париже — городе светляков. Отец заведовал там филиалом семейной фирмы. Он был богат и в средствах не стеснялся. Только я в роддоме запищал, папан нанял негритянку-кормилицу, как в фильме «Унесенные ветром». Но матушка отказалась вручить ей драгоценного младенца. Еще с порога палаты прогнала черную Арину Родионовну.

— Сама буду сына единственного лелеять! — орала окровавленная роженица на всю Бастильевскую.

Папан озадачился, но покорился. Воля русской женщины оказалась сильнее прихоти американского миллионера. Мать-героиня отстояла право ребенка на естественное млекопитание.

Ее парижские подруги, плоские модницы и манекенщицы, потчевали своих малюток синтетической кашей-какашей, затыкали беззубые детские рты тоскливыми tétines.[39] Затеи галльского ума! Эти вертопрашки не понимали, как важно для беби пребывать в те(ле)сном контакте с горячей материнской плотью. Они твердили, что предлагать пацаненку перси представляет фрейдистскую опасность. «Il у a un risque que Roland devienne un petit garçon à sa maman, une femmelette»,[40] — пророчествовали кофти[41] — кассандры. Но мать посылала их куда подальше и ласково подавала мне высокую белую грудь. До семилетнего возраста, покуда в Штаты не переехали, сладким матушкиным молоком тешился!