Петр Болотников - Последний круг

• Название: Последний круг
• Автор: Петр Болотников
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Публицистика
• Год: 1975

Аннотация

Воспоминания и размышления о беге и бегунах.

Записано Стивом Шенкманом со слов чемпиона и рекордсмена Олимпийских игр, мира, Европы и Советского Союза, кавалера Ордена Ленина и знака ЦК ВЛКСМ «Спортивная доблесть», заслуженного мастера спорта Петра Болотникова.

Петр Болотников, чемпион Олимпийских игр 1960 г. в Риме в беге на 10 000 м, наследник великого Владимира Куца и, к сожалению, наш последний олимпийский победитель на стайерских дистанциях рассказывает о своей спортивной карьере.

---

А потом появился Владимир Куц. Уже в 1953 году он стал чемпионом страны на обеих дистанциях, год спустя — первым советским чемпионом Европы среди стайеров, причем, как стал: с мировым рекордом — 13.56,6 (тоже первым из наших бегунов), опередив Чатауэя, Затопека. В памяти любителей спорта остались яростные схватки Куца с Чатауэем и Пири, когда каждый поединок заканчивался рекордом мира, когда отвага, воля, смекалка выдающегося мастера противостояли не меньшим достоинствам соперников.

И вот Мельбурн.

Глава V. Жизнь ради бега

Прежде чем повести беседу об Олимпийских играх в Мельбурне, мне хотелось бы поговорить о тренерах. Тем более что как раз осенью 1956 года я начал тренироваться у Григория Исаевича Никифорова. Это было начало совсем нового этапа моей спортивной биографии. Но, думаю, до знакомства с Никифоровым не мешало бы достойно проститься с моим первым тренером — Петром Сергеевичем Степановым.

В свое время был Степанов знаменитым спортсменом, бегал с братьями Знаменскими, несколько раз был рекордсменом и чемпионом страны в стипль-чейзе. Когда я пришел к Петру Сергеевичу, у него была небольшая группа довольно сильных бегунов, человек двенадцать. Он ко всем относился очень ровно, предупредительно. Степанов — добряк, мягкий человек, боялся он нас перегрузить. Только у Никифорова понял я, что такое настоящие нагрузки. Насколько увеличились нагрузки при переходе от самостоятельной тренировки к тренировке у Степанова, настолько же они увеличились при переходе от Степанова к Никифорову. Резкий скачок. Но еще на предолимпийских тренировках под Киевом я понял, что Никифоров — это тот тренер, который способен подвести меня к высоким результатам гораздо быстрее, чем Степанов. Петр Сергеевич при всем моем уважении к нему не выжимал из Болотникова максимум возможного. Еще тогда, до Мельбурна, я подумывал о том, как бы потактичнее сказать Степанову о моем желании перейти к Исаичу. Но Степанов сам все понимал. Разговор у нас был довольно нелепый. Во всяком случае я выглядел в нем нелепо. Изложил я свое решение примерно так: вы, Петр Сергеевич, редко бываете на всесоюзных сборах, а Никифоров будет ставить в сборную только своих учеников. Поэтому мне лучше тоже стать его учеником. Степанов сказал, что действительно лучше перейти к Никифорову. И, по-моему, совсем на меня не обиделся. Сейчас просто страшно становится, каким типом я выглядел в его глазах. И себя показал, и на Исаича тень бросил. Но Петр Сергеевич, слава богу, умница. Он все понял, и даже понял, зачем я себя так показал: чтобы его не обидеть.

Бывают, конечно, случаи, когда один и тот же тренер ведет своего ученика от новичка до олимпийского чемпиона. У Виктора Санеева так было с Акопом Самвеловичем Керселяном. Но чаще всего так бывает в кино.

Обычно же, у одного тренера лучше получается работа с малышами, у другого — с разрядниками, а есть мастера, вроде Никифорова, Дьячкова, Петровского, Буханцева, которые, как никто, умеют подводить мастера к наивысшим предельным результатам. Это ювелиры, они шлифуют алмаз. Неразумно заставлять их работать с совершено сырым материалом.

Однако, кроме целесообразных переходов, вызванных необходимостью, есть и совершенно эгоистические. Но это уже в большей степени относится не к тренерам, а к руководству спортобществ, и это совсем другой разговор.

Что же касается Петра Сергеевича Степанова, то я навсегда сохранил к нему уважение и благодарность. Уже гораздо позднее, после многих лет разлуки, я не забывал навещать его, сувениры привозил из всяких поездок.

А знакомство наше с Исаичем началось со скандала. Перед Мельбурном нас, бегунов, разместили в санатории под Киевом. В один из первых дней после тренировки надел я галстук и поехал в город навестить друга, с которым в армии служил. Засиделись, заболтались, и остался я у него ночевать. Утром заходит Исаич в комнату, где мы жили с Ивановым. Видит — нет меня. Альберт на всякий случай сказал, что я побежал потренироваться до зарядки. Но тут же мы с Никифоровым сталкиваемся нос к носу. Невооруженным глазом видно, что тренировкой здесь и не пахнет: галстук, сорочки — все ясно. «Отчислен со сбора! — сказал Исаич. — Отправляйся в Москву!»

Что делать? В Москву ехать и обидно и стыдно. Не поехал. Ночевал где придется. Тренировался как сумасшедший. Сперва Исаич делал удивленные глаза: Ты, мол, еще здесь? А потом все-таки назначил прикидку мне, Чернявскому и Ануфриеву. И даже мне фору дал.

Потом он говорил, что отчисление — это была проверка. Как он увидел, что я не уехал, а, наоборот, тренируюсь отчаянно, сразу решил брать меня в Мельбурн.

А вообще очень трудно говорить мне об Исаиче. Он был отцом для меня. Родного-то я едва помню. Настоящим отцом, без всякого преувеличения. Даже именем подходил: он — Григорий Исаевич, я — Петр Григорьевич. (Младшего сына, между прочим, я Гришкой назвал.) Он был очень хорошим человеком, хотя и противоречивым человеком. И такие у нас были с ним отношения…

— Сложные?

— Нет, как раз несложные. Глубокие… Ты, по-моему, писал о Никифорове.

— Да, писал. Но…

— Что «но»?

— Поздно написал, вот что скверно. Очерк был опубликован уже после смерти Никифорова. Давай познакомим с ним читателей.

Очень позднее знакомство

В редакции одной газеты мне показали письмо. Чрезвычайно эмоциональный человек настаивал на сооружении памятника Артуру Лидьярду и на немедленном вручении этому новозеландскому тренеру Нобелевской премии. Мне показалось, что при некоторой наивности предложения в нем есть резон: человек, воспитавший выдающихся спортсменов и связавший со своим именем «бег от инфаркта», заслужил признательность современников.

Об этом письме вспомнилось в огромном зале Московского института физкультуры, тогда на всесоюзной конференции старший тренер сборной СССР по легкой атлетике И. А. Степанченок сказал: «От нас ушел Григорий Исаевич Никифоров, выдающийся тренер, человек, чье имя останется в истории спорта рядом с именем Лидьярда и Черутти».

…У двадцати зрителей в ленинградском алексеевском манеже во время зимнего первенства города я спросил, кто такой Никифоров. А потом этот же вопрос задал двадцати зрителям в московском манеже имени братьев Знаменских во время зимнего чемпионата страны. Большинство пожимало плечами. Некоторые говорили: «Кажется, тренер Куца». Другие, не задумываясь, отвечали: «Тренер Куца и Болотникова». А один парень сказал: «Это великий тренер. Его даже не с кем сравнивать».

Я пошел в Ленинградский институт физкультуры имени Лесгафта, где Григорий Исаевич работал сорок лет.

Петр Семенович Нижегородов, старший преподаватель института, достал из стола толстую тетрадь. «Вот, — сказал он, — список учеников Никифорова».

Олимпийские чемпионы: Владимир Куц и Петр Болотников. Знаменитые стайеры 50–60-х годов: Александр Артынюк, Евгений Жуков, Николай Пудов, Иван Чернявский, Иван Пожидаев, Юрий Захаров. Лучшие советские марафонцы: Сергей Попов, Иван Филин, Василий Гордиенко, Константин Воробьев, Василий Давыдов. Прыгуны, метатели, спринтеры старшего поколения: Эдмунд Рохлин, Артур и Александр Шехтель, Ольга Шахова, Тамара Орлова, Галина Ганекер. Леонид Григорьев. 25 заслуженных мастеров спорта. Ученики Никифорова 61 раз становились чемпионами СССР, 67 раз улучшали рекорды страны и 7 раз — рекорды мира.

Листаю блокноты, распухшие после встреч с теми, кто хорошо был знаком с Григорием Исаевичем, и не знаю, с чего начать.

Вот маленький Сергей Попов. На стокгольмском чемпионате Европы он так далеко оторвался от соперников, что за километр до финиша какая-то экзальтированная шведка надела ему на шею огромный лавровый венок победителя. Сергей так и бежал с этим венком на шее. А последний километр той трассы — крутой подъем. Наверху госпиталь. Говорили, что специально для тех, кто все-таки одолеет подъем. А Никифоров задолго до соревнований изучил трассу и готовил своих ребят точно на таком же профиле. Попов был тогда первым, а Филин — вторым.

«Заботливый был Григорий Исаевич, — рассказывает Попов. — Раньше мы тренировались по утрам натощак. А он стал готовить овсяный отвар. Встанет затемно, отварит овсяные зерна, процедит, сам по стаканам разольет, остудит. Очень полезная штука. Сам на рынок за творогом для нас ходил. Хозяйничал на кухне. К парной бане и массажу нас приучил».

Об этом знаменитом овсяном отваре, о всевозможных соках и вырезках, о строжайшем режиме сна, о бане, прогулках в лесу я наслышался предостаточно. Кое-кто воспринимает это как причуды старика. А вот точка зрения серьезная. «Во время подготовки Владимира Куца к Олимпиаде в Мельбурне, — говорит Гавриил Витальевич Коробков, возглавлявший тогда сборную страны, приехал я к Никифорову. Обстановка какая-то странная, под ногами цыплята желтенькие крутятся. «Это, — говорят мне, — Исаич для Куца цыплят разводит. У Володи с кислотностью неважно, я цыплята парные очень ему полезны». Казалось бы, мелочь, пустяк. Но Никифоров пустяков при подготовке спортсмена не признавал. Я вспомнил об этом случае, — продолжает Коробков, — совсем недавно, когда прочитал статью американского тренера Каунсилмена о его работе с пловцом Марком Спитцем. У Спитца был соперник, который готовился точно так же, как и он. Все у них совпадало — и тренировочные, нагрузки, и интенсивность занятий, все. Но тот парень поигрывал в картишки. Вроде пустяк. А в итоге это пустенькое увлечение украло у спортсмена те крупицы нервной энергии, которых ему не хватило, чтобы обыграть Спитца. И Никифоров, тщательно выверив все, клал на весы подготовки и парных цыплят, и отвар, и удобную постель. В конечном итоге эти граммы слагались в весомые золотые медали».