Евгений Богат - Ничто человеческое...

• Название: Ничто человеческое...
• Автор: Евгений Богат
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Философия
• Год: 1985

Нет ничего более ценного в мире, чем сам человек. Но что нужно для того, чтобы каждый человек мог проявить себя как личность? Какие нравственные черты характеризуют человека новой формации, личность социалистического типа? Как формируется духовно богатая, душевно щедрая, творческая, обладающая активной жизненной позицией личность, способная принимать самостоятельные нравственные решения в сложных жизненных ситуациях и нести ответственность за совершенные поступки? Обо всем атом рассказывают книги и брошюры серии «Личность, мораль, воспитание».

Книга писателя Евг. Богата рассказывает о богатстве мыслей и чувств нашего современника. В ней большое место занимают письма читателей, в которых раскрываются возвышенное отношение к долгу, бескорыстие, гражданственность советского человека. Автор пишет о становлении личности, воюет с мещанством, бездуховностью, жестокостью.

Книга выходит вторым, дополненным изданием по просьбе книготоргующих организаций. Рассчитана на массового читателя.

---

Тип универсализма формируется духом времени. Но существует все же одна любопытнейшая особенность: во все века и тысячелетия, начиная с баснословной Вавилонии и не менее баснословного Египта эпохи пирамид, универсальные личности имели то или иное отношение к искусству.

Универсализм менял обличье: в Египте фараонов — архитектура, в легендарном Вавилоне — астрономия, в эпоху античности — мудрость, в эпоху Возрождения — живопись, в XVII веке — философия, в XVIII — музыка, в XIX, особенно в России, — литература, в XX — во всем мире — наука…

Но во все века универсальные личности, будь то жрец в Вавилоне, зодчий в Египте, писатель в России, имели отношение к искусству не только как к любимому делу, но и как к стилю мировосприятия. Мне дорога мысль В. Ф. Одоевского о том, что искусство — не утеха, не роскошь, а необходимость. Если бы не искусство, человек бы погиб (по Одоевскому), не найдя ответы на вопросы, разрывающие душу и ум; если бы не искусство, человек не выдержал бы неизвестности о себе и о мире; искусство и познает, и угадывает, и исцеляет. Теперь самое время вернуться к вопросу о том, был ли универсальной личностью В. Шукшин, и ответить на него несколько иначе, чем я ответил в семидесятых годах. Да, Шукшин обладал чертами универсальной личности нашего времени и нашего общества. И не потому, что сочетал в себе режиссера, актера и писателя (хотя и это весьма существенно), а потому, что возрождал, воскрешал человеческое в человеке.

Универсальная личность стремится к познанию начала вещей. В восьмидесятые годы мы еще острее поняли, что «начало вещей» — человечность.

Мы стали особенно ценить и дорожить человечностью, как ценностью не только этической, но и социальной. Этим отмечена вся жизнь сегодняшнего нашего общества, и поэтому я и даю сегодня новый ответ на старый вопрос о Василии Макаровиче Шукшине.

Вопрос второй:

что общего между искусством и повседневностью?

— Казалось бы, что может быть общего между искусством, которое всегда праздник, всегда приобщение к чему-то очень яркому, неожиданному, и повседневностью, которая воспринимается нами как что-то сугубо будничное, однообразное, а иногда даже и унылое. И тем не менее между искусством и повседневностью существует очень глубокая связь. И от понимания этой связи, от понимания взаимодействия между искусством как праздником и повседневностью как нашим обыденным существованием зависит реальная жизнь, то, как мы делаем наши обычные дела, как мы живем.

Мне хочется, отвечая на этот вопрос, рассказать о каких-то очень конкретных и «земных» историях. Но перед этим надо, наверное, в самом общем виде определить: что такое искусство? Это — запечатленное в слове, или в звуках, или в красках очень высокое представление о человеке, о его силах и возможностях. В сущности, если попытаться выразить смысл искусства в нескольких словах, то этими словами и будут: «Человек может все».

Для человека нет ничего невозможного. В этом я вижу смысл искусства, и именно это и делает его необходимым в нашей обыденной, самой будничной жизни.

Через соприкосновение с образом, который создан художником, каждый из нас поднят на большую высоту.

Теперь коснусь каких-то конкретных, «земных» вещей для того, чтобы эта мысль стала более понятной.

Меня давно интересовали люди — их душевный строй, духовная устремленность, — люди, занятые какой-то однообразной работой. Однообразная работа бывает интересной, то есть такой, которая становится неинтересной только потому, что она повторяется изо дня в день. А бывает и изначально неинтересная, однообразная работа, в которой органично заложена какая-то большая монотонность. Начну с людей «интересной однообразной» работы. Помню медсестру в больнице, которая рассказывала мне, что поначалу ее увлекало желание активно помогать людям, облегчать их страдания, а потом изо дня в день одно и то же, одни и те же жалобы, нездоровые лица, разговоры. И стало ее охватывать уныние, и она уже думала уйти из больницы. Ей помог «Дон-Кихот» Сервантеса. Вообще надо отметить, что помощь человеку в повседневности со стороны искусства обычно бывает очень неожиданной. Вот что она мне рассказала. То, что Дон-Кихот вмешивался часто в какие-то фантастические ситуации, старался облегчить наряду с существующими страданиями и несуществующие, его огромная тоска по справедливости и желание поразить любое зло, желание настолько обостренное, что он был готов кидаться на ветряные мельницы, показало ей: она была, мягко выражаясь, неправа, когда, находясь один на один с совершенно реальными, невымышленными страданиями, постепенно стала утрачивать острое восприятие их, разучилась видеть людей, которые ждут от нее помощи. Я застал ее однажды ночью в больничном коридоре, сидящей над романом Сервантеса. Она его перечитывала. И я понял: если через минуту кто-то ее позовет, она без раздражения, без мысли, что ей помешали, будет делать все для человека, которому нужна.

Думаю, что влияние искусства заключается в том, что оно учит нас быть человечными. Однажды я беседовал с девушкой, которая управляла на стройке башенным краном. Это, вообще, работа интересная, сопряженная даже с известным риском, все-таки высота… Но постепенно однообразие стало и ее угнетать. Каждое утро подниматься по этой лестнице, выполнять одни и те же маневры…

Ей помогло тоже нечто совершенно неожиданное, не имеющее никакого отношения ни к крану, ни к ее работе и даже не имеющее отношения к нашей жизни. Ей помогла новелла Флобера «Простая душа» — о малограмотной простой женщине, которая работает на ферме, изо дня в день видит и делает одно и то же, и тем не менее глубоко радуется жизни и умеет найти в однообразии дней какое-то удовлетворение, потому что служит любимым людям. И вот девушка-крановщица подумала: «Если та женщина, которая в жизни не видела ничего, кроме хлева, коров, одной и той же дороги, умеет так радоваться жизни, то как же смею не радоваться жизни я, если каждый день открывает мне что-то новое. Вот достроили дом, въехали новоселы, изменился ландшафт, открылись какие-то новые дали…» Она стала жизнь воспринимать разнообразно и остро.

«Зерно искусства» упало в чернозем, что ли, повседневности. Такие зерна могут давать всходы только тогда, когда они падают в более или менее вспаханную почву. А вспахивает ее вся наша жизнь, ее этические законы. И надо помнить о том, что бывают «залежные земли» в человеческой душе, но целинных земель не бывает, потому что тысячелетия культуры, тысячелетия работы человеческой мысли и человеческой души отразились на каждом из нас.

Я говорил сейчас о людях «интересной однообразной» работы, но бывают, повторяю, работы и неинтересные, как бы отупляюще-однообразные. Помню рассказ одной стенографистки, которая жаловалась на то, что она уже стала как автомат. «Я совершенно не вникаю в то, что стенографирую, я машина». Интересно, что и к ней освобождение пришло от искусства, и тоже пришло совершенно неожиданно. От Шекспира.

Она стенографировала речи на одной конференции, посвященной очередному шекспировскому юбилею, и в отличие от обычного состояния, когда работала совершенно автоматически, вдруг в какую-то минуту вникла в то, о чем говорили люди на трибуне. А говорили они про то, что женщин волнует особенно. Про любовь в трагедиях и комедиях великого художника. Дома она открыла Шекспира, и после этого в ее работе многое изменилось. Она ощутила одну великую особенность Шекспира: что бы люди ни делали у него, о чем бы ни говорили, чем бы ни занимались, — это имеет отношение к каким-то большим событиям, к жизни мира, к судьбе человечества. И ей открылось, что ее скромный труд тоже имеет отношение к жизни мира, к судьбе человечества, потому что на совещаниях, когда она стенографирует, говорят, в сущности, о больших вещах: о спасении морей и океанов, о сохранении лесов, о воспитании детей… Работа ее получила какой-то высший смысл.

Вот что я думаю по поводу вопроса о взаимоотношении искусства и повседневности… Ну конечно, кроме такого конкретного, что ли, отношения к судьбе человека искусство имеет и более общее, более философское отношение, то есть оно открывает нам не только то, что мы должны делать сегодня (внимательно отнестись к больному, бережно поднять контейнер с кирпичом и т. д.), — оно нам открывает и наше отношение к миру, бесконечности, истории и вообще наше место во вселенной. И в этом глубинный смысл.

Вопрос третий:

как Вы относитесь к сентиментальности?

— Вот интересно: слова внутренне меняются не только в оттенках, но и в сути в зависимости от перемен в человеческих отношениях, от формирования новых нравственных ситуаций. Некогда обвинение в сентиментальности было немалой обидой. Это означало, что человек излишне чувствителен, подменяет подлинные чувства чрезмерной экзальтацией, что он не умеет адекватно относиться к явлениям жизни. Чаще, чем нужно, смеется и чаще, чем нужно, плачет. А сегодня именно этого нам и недостает.