Евгений Богат - Ничто человеческое...

• Название: Ничто человеческое...
• Автор: Евгений Богат
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Философия
• Год: 1985

Нет ничего более ценного в мире, чем сам человек. Но что нужно для того, чтобы каждый человек мог проявить себя как личность? Какие нравственные черты характеризуют человека новой формации, личность социалистического типа? Как формируется духовно богатая, душевно щедрая, творческая, обладающая активной жизненной позицией личность, способная принимать самостоятельные нравственные решения в сложных жизненных ситуациях и нести ответственность за совершенные поступки? Обо всем атом рассказывают книги и брошюры серии «Личность, мораль, воспитание».

Книга писателя Евг. Богата рассказывает о богатстве мыслей и чувств нашего современника. В ней большое место занимают письма читателей, в которых раскрываются возвышенное отношение к долгу, бескорыстие, гражданственность советского человека. Автор пишет о становлении личности, воюет с мещанством, бездуховностью, жестокостью.

Книга выходит вторым, дополненным изданием по просьбе книготоргующих организаций. Рассчитана на массового читателя.

---

Эпилог

Мысли и встречи

И до суда, и во время его, и после в городе об этом деле говорили повсеместно. Я записывал эти разговоры.

«Хочу поделиться моей тревогой относительно „невинного“ союза „и“. Дискуссии, в которых я участвовал, назывались: „НТР и человек“, „Достижения науки и формирование человеческой личности“, „Человек и техника“ и т. д. Наименования, казалось бы, актуальные и достаточно точные. Но я все чаще задумываюсь, почему, собственно говоря, „и“. Этим невинным и внешне логически оправданным „и“ мы как бы все время отделяем НТР от самого высокого и важного, ради чего она и совершается, — от человека. От мира человека. „Дело не в названии“, — возразите вы мне. Но ведь любая форма содержательна! Раз „и человек“, то напрашивается мысль, что возможно и без человека. Может показаться, что НТР есть нечто самодовлеющее. Конечно, хорошо, даже отлично, что мы все время соединяем ее с миром человека. Но надо, вероятно, не только соединять, а и видеть это в самой ее сущности, как нечто совершенно неотъемлемое от нее» (Иваненко Д. С., кандидат технических наук).

«Многие наши ведущие инженерно-технические работники настолько увлечены квартирами, автомобилями, рыбалками, что о детях думают мало. Отношение к ним чисто меркантильное: накормить, одеть, обуть» (неизвестная женщина в зале суда).

«Как я понимаю это судебное дело? Несколько девочек решили наказать Пантелееву — „разобраться с ней“, — потому что, как им передали, та говорила о них нечто обидное. И конечно же они не избили бы ее с такой жестокостью, если бы не появились мальчишки, то есть публика, на которую они и „работали“. Если бы это не стало зрелищем…» (Гордеева Л. Б., воспитательница детского сада).

«Вы почувствовали, какое большое место занимает в этой полудетской жизни перемывание костей: „она (Пантелеева) говорила“, „мне передавали“, „я слышала“… Как все это недостоверно!.. Откуда эта болезненная восприимчивость к тому, кто и что будто бы говорил или подумал? Не от нас ли, взрослых?..» (Рыжова Н. Н., ветеринарный врач).

«У нас на 100 тысяч жителей — более двух тысяч собак. Масса породистых кошек… Животное стало кумиром. К нему чисто языческое отношение… Обратите внимание, почти у всех действующих лиц ЧП есть собаки или кошки, которых они любят нежно…» (Павлов Д. В., инженер).

Получала редакция «ЛГ» и письма из этого города — чересчур эмоциональные; любопытно, что событие в лесопарке, само по себе исключительное, было в иных письмах расцвечено деталями, уже совершенно фантастическими, которые в судебном разбирательстве не подтвердились: городская молва явно переусердствовала. Когда Пантелеева лежала в больнице, там умирала от тяжелой болезни ее ровесница — тоже пятнадцатилетняя девочка. Городская молва, тревожно сосредоточенная на этом деле, отождествила ее с потерпевшей, то есть Пантелеевой. Весть о том, что жертва избиения в лесопарке умирает, еще больше взбудоражила страсти…

Поздно вечером, накануне последнего дня, когда судьи должны были удалиться в совещательную комнату, перед домом, где заседал суд, собралась большая толпа. Она шумела, она настаивала: «Расстрелять!» Вывели подсудимых, толпа заклокотала… Я понял, что широкоизвестное литературное выражение «На лице был написан ужас» отнюдь не эффектный литературный оборот: на лицах подсудимых был действительно написан ужас. Первый раз в жизни они поняли, что это такое — «разбираться не морально, а физически». «Назад! — остановил толпу лейтенант милиции. И в наступившей тишине яростно выдохнул: — Это же дети, дети…» И хотя самосуд неприемлем, дик, независимо от возраста его жертв, это пронзительное, это ранящее «дети!» подействовало на бурлящую толпу, как мощный удар электрического тока. Да, это были дети — ровесники юного города…

Город думал. Думали судьи, они на утро должны были решить участь подсудимых в совещательной комнате. Думали подсудимые, ожидая с понятным острым волнением решения собственной участи, думали родители. Думали все.

Люди думали и делали различные выводы. Виктор Мишутин написал Пантелеевой письмо о собственной вине и о том, что теперь, после пережитого, он будет иначе жить, иначе относиться к людям.

А брат Лиды Медведевой, студент Института вычислительной техники, подошел к прокурору на лестнице суда, после того как был объявлен суровый приговор, и заявил: «Ну вот, теперь вашу потерпевшую так изобьют, как никогда не били, и никто никогда не узнает кто». Это была серьезная и дерзкая угроза, и она, конечно, вызвала тревогу, которая уменьшилась лишь тем, что теперь появилась надежда: если рядом будут Мишутин и его товарищи, никто не посмеет тронуть и пальцем.

Через две недели я поехал к Медведевой и Говоровой. (Суд определил им меру наказания: несколько лет лишения свободы.)

Человек в заключении, особенно если это почти ребенок, не может вызывать чувства сострадания… Мы говорили о школе, о книгах, о музыке, о любви, о жизни…

Медведева была строга, скромна, тиха; в Говоровой уже не чувствовалось того страшного напряжения, которое было в ней и во время суда, и до него, и, наверное, жило давно, и искало постоянно острой разрядки…

Я кончаю повествование об этом деле… Оно, кажется мне, разрушает некоторые устоявшиеся уже до степени окаменения стереотипы. Назову три из них.

Стереотип номер один. «Трудные» подростки вырастают в неблагополучных семьях.

Стереотип номер два. В больших городах «трудным» вольготней, чем в маленьких, где все на виду.

Стереотип номер три. Любовь к животным непременно углубляет в ребенке любовь к человеку.

Написал «разрушает» и подумал: «А может быть, ничего не разрушено в действительности?» И стереотипы остаются в силе? И надо лишь иначе на все это посмотреть? Например, изменить, как и советовала судья Осипова, критерии благополучия и неблагополучия в оценке семей в соответствии с изменившейся за последние годы жизнью, и тогда мы подумаем о том, что неблагополучна не только та семья, где водка стоит на столе чаще, чем масло, но и та, где заботы о собственной машине не оставляют места для мыслей о воспитании собственного ребенка, где вещи теснят чувства…

Ничуть не поколеблена и известная формула Сергея Владимировича Образцова: тот, кто не любит животных, не может по-настоящему любить и людей. Не надо лишь делать из собак и кошек респектабельную утеху и поклоняться животным в ущерб любви к человеку — чувству более трудному и хлопотному.

Стереотипы и разрушены, и не разрушены — и зависимости от понимания их. Одно абсолютно ясно — надо осторожно и вдумчиво ими пользоваться, соизмеряя любую из старых формул с вечно меняющейся жизнью.

Осипова. Односторонне развитая личность — даже если речь идет об очень высоком интеллектуально-профессиональном развитии — нередко становится жестокой. Об этом я тоже думала при разборе данного дела.

Уроки «урока»

1

Более тысячи писем я получил после опубликования очерка «Урок». И было в этой тысяче одно — совершенно неожиданное. Из него я узнал, что верю в бога.

Это доказал с помощью быстродействующей электронной машины инженер В. Уваров.

Он поручил ЭВМ определить наиболее часто употребляемые в моих книгах термины, и машина выдала точную информацию:

«сострадание» (233 раза),

«удивление» (145 раз),

«сопереживание» (84 раза),

«восхищение» (70 раз),

«волнение» (25 раз).

Далее умная машина непреложно установила, что автор часто употребляет термины «чудо», «святыня», «кощунство», и все это дало основание инженеру Уварову для вывода: «Вы верите в бога, хотя и скрываете это».

Существование вне религии нравственности, обнимающей и чудо, и восхищение, и сострадание, и сопереживание, кажется властелину быстродействующей вычислительной машины невозможным.

Не исключено, что я отнесся бы к «системе доказательств» моей религиозности как к занятному курьезу, если бы письмо Уварова не совпало с письмами, которые я получал после опубликования судебного очерка «Урок», где эти же самые «термины» мелькали то и дело.

Строки из писем.

«Мы справедливо критикуем абстрактный гуманизм, но порой забываем, что в основе коммунистического гуманизма лежит немеркнущая человечность, уважение к достоинству личности.»

(Т. Воронова, Москва).

«Что нужно делать, чтобы чувства сострадания, справедливости, добра вошли в человека с детства?

…Чувства сопереживания, сострадания, гуманности должны воспитывать атмосфера семьи, нравственный микроклимат, который царит в ней. Должны воспитывать не нравоучительные речи, а поступки, поведение, отношение к людям, событиям, то есть то незримое, что делает семью семьей, дом домом. В семье должна царить атмосфера благоговения перед всем святым, что есть в жизни: перед Родиной, перед памятью о погибших на войне и вообще перед памятью о тех, кто жил красиво до нас.»