Ганс Носсак - Дело дАртеза

• Название: Дело дАртеза
• Автор: Ганс Носсак
• Жанр: Проза

---

- Я спросила папу, на что были нужны людям подобные эстрады, и он показал мне на что. Папа готов объяснять с неистощимым терпением, когда его о чем-либо о таком спрашивают. Мне пришлось взойти и живописно облокотиться на решетку, а папа стоял внизу и декламировал: "То соловей не жаворонок был..." Я рассмеялась, но лицо у папы оставалось серьезным, я даже смутилась. А еще такая эстрада весьма полезна, чтобы учиться сходить с лестницы и не оступиться или не запутаться в своем длинном шлейфе. Правда, у меня длинного шлейфа в жизни не было.

В спальне и душе ничто как будто не привлекло внимания агента. Само собой разумеется, карманы и швы многочисленных костюмов д'Артеза агент тщательнейшим образом прощупал, таков порядок, в этом на агентов можно положиться. Бачок унитаза и электрический отопительный котел также не были забыты. Лица, производившие обыск, пришли в квартиру под видом монтеров, якобы проверить исправность электропроводки.

Так как никаких бумаг в квартире найдено не было, власти, естественно, задались вопросом, где же д'Артез их хранит, должны же как-никак быть у него полисы, договоры, банковские отчеты, а возможно, и завещание. В квартире ничего такого отыскать не удалось, даже личной переписки, к примеру писем дочери, писавшей отцу по меньшей мере раз в месяц, которой д'Артез так же исправно отвечал. Протоколист слышал как-то от Ламбера, хотя и совсем по другому поводу, что письма, боже упаси, хранить не следует, это ведет только к осложнениям. Был ли д'Артез того же мнения и потому уничтожал всю свою почту, сказать трудно. Что же касается документов, то на этот вопрос нетрудно ответить. У д'Артеза был свой импресарио, хранивший его договоры и деловую переписку, а прочие документы д'Артез сдавал на хранение нотариусу. Американской тайной полиции в ту пору не с руки было предпринимать обыск у доверенных лиц д'Артеза: подобные обыски потребовали бы канительных юридических и дипломатических обоснований, к тому же американцам, видимо, не хотелось привлекать к этому делу внимание. В самой же квартире отыскались только два документа, как раз в упомянутом кожаном бюваре. Надо полагать, выгравированный на нем герб фон Коннедорфов - а что герб принадлежит именно этому семейству, тайная полиция выяснила из книги по геральдике - ввел д'Артеза в искушение набросать эскиз герба для семейства Наземанов или даже для фирмы "Наней". На большом листе он весьма искусно изобразил различные элементы гербов то ли забавы ради, то ли для разрядки. Рамку он скопировал с коннедорфского герба: вверху шлем с султаном, по краям драпировка в виде приподнятого занавеса, а внизу жерла пушек, алебарды и прочие принятые в таких случаях эмблемы. Для самого герба имелось два наброска, над которыми американская тайная полиция порядком ломала голову. На одном - четыре ряда колючей проволоки (barbed wire, как записано было в докладе), зацепившись за которую вверху, точно вымпел, развевается дамский чулок в форме лежащего вопросительного знака, точкой же ему служит самолет. Над эскизом д'Артез начертал девиз: "Ad aspera" [к терниям (лат.); от "Per aspera ad astra" "Через тернии к звездам"]. Второй эскиз воспроизводил полосатый костюм каторжников и заключенных концлагерей, висящий на плечиках на стенке. Под ним - открытую могилу или открытый гроб, из которого к одежде тщетно тянется рукой мертвец с огромным носом. Девиз этого герба гласил: "In hoc signo vinces" ["Сим знаменем победиши" (лат.)]. Но в данном случае д'Артеза, казалось, взяло сомнение, ибо рядом он собственноручно пометил: "А не лучше ли "non olet" [не пахнут (лат.)], чтобы не сочли за кощунство?"

Излишне говорить, что латинские девизы в докладе были добросовестнейшим образом переведены, чтобы расшифровать их возможный тайный смысл. Ознакомившись с докладом, господин Глачке буркнул: "Да он свихнулся". Если от американцев вряд ли можно было ожидать, что они были хорошо знакомы с обстоятельствами экономического расцвета фирмы "Наней", то господину Глачке, по сути дела, следовало бы понимать намеки д'Артеза. Но для него концерн подобного масштаба был просто-напросто табу.

Фотокопию с другого найденного в квартире, в том же бюваре, документа, не то припрятанного среди промокашек, не то забытого там, даже подкололи к докладу, равно как и заключение эксперта-химика о бумаге и чернилах, а графолога о почерке. Что касается бумаги, то, судя по материалу и способу изготовления, возраст ее с несомненностью установили но меньшей мере в сто, а то и в сто двадцать лет. И так как небольшой этот лист с одного края был совсем недавно обрезан, возникало предположение, что это вырванная из старой книги чистая страница. Чернила же, напротив, хоть и казались выцветшими, были современного изготовления. Очевидно, перед употреблением их в целях мистификации развели водой. С той же несомненностью в графологическом заключении был опознан почерк лица, известного под псевдонимом д'Артез, несмотря на наивную попытку, как говорилось в том же заключении, писать косым почерком, со старомодными росчерками. Все это уже само по себе вызывало подозрение, не говоря уже о тексте, который гласил:

"Предъявитель сего вправе пользоваться моим именем для соблюдения наших общих интересов. Буде же он по причине великого множества войн или любого другого умопомешательства, охватившего наш континент, ощутит усталость, почувствует, что больше не справляется со своей задачей, ему в добавление к вышесказанному дозволено передать означенную доверенность без предварительного запроса другому, по его мнению подходящему, лицу.

Любое неправомерное использование моего имени с целью вызвать психическое потрясение следует беспощадно разоблачать.

Меня заботит не мимолетное счастье достигнутого успеха. Гений есть дар, стиснув зубы, преодолевать лихую годину.

Мы всецело полагаемся на Вас.

Д'Артез, Париж, 8 авг. 1850 г."

Из доклада уяснить невозможно, как поступила с этим текстом американская тайная полиция. Господина Глачке, конечно, прежде всего остановили в тексте слова "мы" и "наших". Слова эти, считал он, подтверждают его догадку, что перед ним документ некой тайной организации, по всей видимости, с пацифистскими тенденциями. А что д'Артез сам себе выдал полномочие, доказывало только изощренность обманных методов, практикуемых мнимой организацией.

- Обратите внимание на выражение "беспощадно разоблачать". Из него позволительно сделать вывод о злодейских умыслах, - сказал господин Глачке.

Протоколист со своей стороны списал для себя текст и частенько его перечитывал. Из какой-то робости он удержался и не стал расспрашивать Ламбера, который наверняка мог бы дать ему кое-какие разъяснения. В разговоре с Эдит Наземан протоколист также не упомянул этот текст.

Был ли этот документ просто забавой подобно эскизам? И отчего вообще существовал такой документ, тогда как ни единой личной записки или лично принадлежащей д'Артезу вещи обнаружить не удалось? Отчего листок этот лежал, словно позабытый, между промокашками бювара? Отчего д'Артез не носил это полномочие с собой? Быть может, он в глубине души желал, чтобы полномочие его было обнаружено и передано другому лицу исключительно волей случая?

Чтобы покончить с тогдашним обыском, упомянем лишь коротко, что и о прочих привычках подозреваемого были, разумеется, наведены справки. Д'Артез имел обыкновение по утрам выпивать в кафе "Старая Вена" на Курфюрстендамме две чашечки кофе и просматривать газеты; чаще всего он сидел там один, и только время от времени к нему ненадолго подсаживались добрые знакомые, случайно разглядевшие его с улицы. Обедал он, если не был занят на съемках - а снимался он часто, - неизменно в "Пари бар", и опять-таки обычно один, по свидетельству официантов, но, конечно, был знаком с другими завсегдатаями бара, и ему случалось с ними беседовать.

Изредка, и то лишь угощая иностранных гостей, д'Артез обедал в "Мезон де Франс", куда имел доступ благодаря связям с французским телевидением.

Послеобеденное время д'Артез обычно проводил у себя дома. И чем бы он ни занимался, он неизменно наносил, не более, правда, чем получасовой, визит госпоже фон Коннсдорф. Вся жизнь старой дамы пришла бы в расстройство, если бы я изменил этому обыкновению, пояснил он дочери и добавил: послеобеденные часы и вообще-то нелегкие, тут уж ничего не попишешь.

Вечером он ужинал в "Фазаньей хижине", непритязательной пивной, куда, однако, захаживали два-три молодых писателя. Д'Артез был с ними знаком и подсаживался к их столику. Как отмечалось в докладе, в литературных дискуссиях он участия не принимал, а только слушал. О дружеских отношениях его с тем или иным посетителем ничего известно не было. Случалось, что ночью, после спектакля, д'Артез заглядывал в ресторан "Полная кружка", что на Штейнплац, и у кольцевой стойки выпивал чашку бульона из бычьих хвостов. При этом он любил поболтать с Чарли, известным барменом, о событиях дня и городских сплетнях. Американский агент, видимо, не раз сиживал рядом с д'Артезом у стойки, в докладе приводились даже отрывки разговоров. Чарли будто бы сказал однажды, Икс-де добрался со своей новой книгой до 278 страницы, а Игрек отдыхает в Таормине. Д'Артез же ничего на это не ответил. И в том и в другом случае речь шла о выдающихся писателях. Большинство гостей были с Чарли на "ты", но не д'Артез - не в его это обычае. Судя же по тому, что протоколист позднее узнал от Ламбера, д'Артез, возможно, давно распознал сидящего рядом агента как такового.