Луи Буссенар - Ледяной ад

• Название: Ледяной ад
• Автор: Луи Буссенар
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1991
• ISBN: 5-86218-001-X

В романе «Ледяной ад» говорится о французском ученом, который открыл новый химический элемент, способный указывать на присутствие золота в недрах земли. Со своими друзьями он отправляется в Клондайк, чтобы на практике испытать изобретение.

Кроме поисков и добычи золота группе смельчаков приходится сразиться с преступниками сообщества «Красная звезда».

_{Художник Александр Махов}

---

— А, вот и грог готов! Как мы рады, что вы вернулись и что все обошлось благополучно!

— Грог — дело доброе, — произнес Лестанг, — но всему свое время. Позвольте мне прежде всего познакомить вас с моим другом Серым Медведем, которому известна тайна «Матери золота», тайна, которой он готов поделиться с нами!

— Ах, так его зовут Серый Медведь! Какое странное совпадение! — воскликнул журналист, кидая испытующий взгляд на вновь прибывшего — типичнейшего представителя краснокожей расы, с горбоносым, как на древнеримских монетах, профилем, с железными мускулами, с телом, точно вылитым из бронзы, с глазами черными, как уголь, и блестящими, как алмаз. Одет он был в простую охотничью блузу, индейские штаны с бахромой и мокасины, а на плечах носил шерстяной плащ, заколотый спереди длинной косточкой.

«Да… закаленный человек, — подумал про себя Редон, — в такой мороз и так налегке!»

На шее индейца висело любопытное ожерелье из медвежьих когтей.

— Это ожерелье вождя! По нему узнают человека отважного, героя! — пояснил Лестанг, давно уже знакомый с нравами и обычаями краснокожих.

— А ведь и мы, Лестанг, герои и героини: мы здесь убили двух серых медведей! — произнес один из молодых людей.

Девушки в это время разносили кипящий грог. Индеец, постоянно живший среди канадских охотников и научившийся понимать по-французски, воскликнул:

— Ах! Брат мой убил двух гризли? Брат мой — великий вождь!

— О восторг! Он говорит языком героев Купера и Эмара! — воскликнул журналист. — Нет, уважаемый краснокожий, не я могу похвастать сим славным подвигом, в отличие от этой молодой девушки, мадемуазель Дюшато, моего товарища Леона Фортена — отважного галла, воина, ученого знахаря, да вот этого юноши, — указал он на Жана, — прирожденного траппера и вольного охотника!

Заинтересованный индеец попросил подробно рассказать все, как было. Леон тотчас же согласился удовлетворить его любопытство, и мудрый атна почувствовал невольное сердечное влечение к этим незнакомцам, совершившим тот же подвиг, каким сам он снискал славу соплеменников и звание великого вождя.

Затем мало-помалу разговор перешел к вопросу, наиболее занимавшему всех, — к вопросу о золоте. Встретив дружеский прием и ласку бледнолицых, угрюмый краснокожий и сам стал дружелюбным и общительным, — рассказав, что «желтого железа» там, куда они пойдут, много-много.

— Так много, что вот настолько от земли! — вождь поднял руку на добрые три четверти аршина от поверхности пещеры. — Тянется оно далеко-далеко! — Индеец принялся шагать большими шагами, приговаривая: «Вот настолько и еще, и еще…»

Очевидно, речь шла о пласте золота невероятных, колоссальных размеров.

— Нет сомнения, это и есть «Мать золота»! — воскликнул Лестанг.

— Да, да! — произнес Редон, которому вдруг стало жарко.

— Надо посмотреть, так ли это? — заметил вполголоса Леон. — Во всяком случае, такие месторождения — нечто невиданное. Скажите, краснокожий брат мой, далеко ли отсюда это место?

— На расстоянии приблизительно восьми дней пути.

— Да, но каких дней? Как теперь, в пять минут солнца и света и трех часов сумерек, или же летних дней, когда солнце стоит двадцать четыре часа над горизонтом?

— Не слишком длинных и не слишком коротких дней! — серьезно отвечал индеец.

— Ну, если так, отправимся теперь же! — произнес журналист. — Впрочем, вы, может быть, утомились с дороги?

Вождь рассмеялся, как будто Редон высказал какое-нибудь детски забавное и совершенно невероятное предположение.

— Утомился? Я не знаю, что значит это слово, хотя и понимаю, что другие так называют! Готов сию же минуту идти куда надо!

— Тогда, отдохнув часов десять, мы тронемся в путь.

__________

Так как путешествие должно было продолжаться всего каких-нибудь двадцать дней, то решено было часть багажа и запасов оставить в пещере, где их зарыли в мелкий сыпучий песок, представлявший собой почву пещеры. Затем, облачившись в костюмы эскимосов, наши друзья стали запрягать собак в сани и, когда все было готово, весело пустились в путь, рассчитывая недели через три, в крайнем случае, через месяц вернуться назад и провести в Медвежьей пещере всю остальную часть зимы. Поезд тронулся по твердому, хрусткому снегу. Мороз был настолько силен, что, несмотря на меха и постоянное движение, кровь стыла в жилах.

— Пятьдесят градусов ниже нуля! — пробормотал журналист, взглянув на термометр, прикрепленный к первым саням.

— Да вы не туда смотрите! Смотрите лучше на индейца: глядя на него, не поверишь в мороз! — проговорил Лестанг.

Действительно, Серый Медведь проделывал довольно своеобразную гимнастику. Отойдя немного в сторону (вероятно, из чувства стыдливости), он разделся донага и стал кататься по снегу, кувыркаясь, подскакивая и ныряя с удивительным проворством; и это на морозе, от которого трескаются камни, трещат и превращаются в щепки громадные деревья. Поль Редон смотрел и не верил своим глазам, а между тем Серый Медведь, вдоволь набарахтавшись и накувыркавшись, проворно надел свой несложный наряд, накинул на плечи плащ и, бодрый, улыбающийся, присоединился к остальным.

— Ну что? — спросил его Редон.

— Даже жарко теперь! — отвечал индеец.

Путешественники с завистью смотрели на вождя — победителя не только серого медведя, но и врага еще более страшного по имени «мороз». Им всем было холодно! Малейшее прикосновение к чему-либо металлическому заканчивалось плачевно. Это испытал на себе Леон: вечно озабоченный своей буссолью, он вздумал еще раз убедиться, окончательно ли она испортилась. Сняв на мгновение перчатку, Фортен достал прибор из внутреннего кармана меховой куртки, рассчитывая, что мороз не сразу остудит его металлическую оправу. Но, увы! Не успев произвести желаемый опыт, он ощутил страшный ожог пальцев, кожа пристала так крепко к металлу, что ее пришлось отдирать. Несмотря на сильную боль, Леон поспешно натянул перчатку и продолжил свой эксперимент.

Теперь стрелка вращалась и дрожала, но все-таки упорно останавливалась на одном и том же месте, указывая на Медвежью пещеру, которую наши путешественники покинули шесть часов тому назад.

Удивленный до крайности, Леон положил свою буссоль обратно в карман и долго оставался задумчив и молчалив. Куда ведет их этот индеец, по-видимому, совершенно уверенный в себе? Следует ли так слепо доверяться ему? Уж не хочет ли он завести их в какие-нибудь дебри, чтобы завладеть санями и упряжками, несравненно более драгоценными для него, чем самые громадные глыбы золота? «Кому верить, — спрашивал он себя, — индейцу или его непогрешимой до сих пор буссоли?»

Наконец, Леон пришел к заключению, что его стрелка после необъяснимого, странного повреждения там, в Медвежьей пещере, хотя и стала снова действовать, но уже в обратном направлении, как это бывает иногда и с компасом после сильной грозы.

Истомленные трудным и длинным переходом, наши путники сделали привал под защитой снеговой стены, нанесенной недавним бураном. Голодные, а главное, мучимые жаждой, они с нетерпением ждали горячего грога, который готовили тут же на маленькой керосиновой печке. Жажда, даже еще большая, чем та, какой страдают путники в песчаных пустынях, здесь, в пустынях ледовых, тем более ужасна, что искушение утолить ее горстью снега представляется постоянно, но стоит только ему поддаться, и минутное облегчение превращается в настоящую нестерпимую пытку: все внутренности начинают гореть, слюна пересыхает, язык прилипает к гортани, словом, человек испытывает такие мучения, какие не поддаются никакому описанию.

Наши друзья, зная это, с нетерпением дожидались дымящегося напитка. Благодаря печке в шатре установилась приятная для путников температура: всего минус десять. Расположившись на меховых мешках, служивших одновременно и постелями, и коврами, по-татарски сложив ноги, они с особым удовольствием принялись за скромный ужин. Разговор не клеился: все были измучены; в печку подлили топлива, и затем каждый, зарывшись в свой тройной меховой спальный мешок, постарался заснуть. Индеец же, которому была не по душе атмосфера шатра с запахом керосина, приютился под открытым небом между собаками, сбившимися в кучу, и только по настоянию друзей согласился укрыться медвежьей шкурой. Но ему было жарко, он время от времени вставал, чтобы освежиться, и затем снова ложился на свое прежнее место.

После восьмичасового сна краснокожий разбудил приятелей-канадцев, и те принялись за стряпню; затем мало-помалу пробудились и остальные. Жан, босой, без перчаток, с непокрытой головой, вышел из шатра.

— Куда ты, Жан? — встревоженно спросила его сестра.

— Иду снегом растираться! Это прекрасно: разом и чистым будешь и согреешься, — ответил он и, действительно, спустя некоторое время возвратился в шатер румяный, пригожий, остальным было просто радостно на него смотреть. Индеец отнесся к юноше с нескрываемым одобрением и, подойдя, крепко пожал руку. Сели за завтрак, с утра у всех на душе было весело, ели с охотой, особенно Поль Редон. Леон, заметив это, сказал: