Альманах - «На суше и на море». Выпуск 2

• Название: «На суше и на море». Выпуск 2
• Автор: Альманах
• Издательство: Государственное Издательство Географической Литературы
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1961

Это второй выпуск художественно-географического сборника «На суше и на море». Как и первый, он принадлежит к выпускаемым издательством книгам массовой серии «Путешествия. Приключения. Фантастика».

Читатель! В этой книге ты найдешь много интересных рассказов, повестей, очерков, статей. Читая их, ты вместе с автором и его героями побываешь на стройке великого Каракумского канала и в мрачных глубинах Тихого океана, на дальнем суровом Севере и во влажных тропических лесах Бирмы, в дремучей уральской тайге и в «знойном» Рио-де-Жанейро, в сухой заволжской степи, на просторах бурной Атлантики и во многих других уголках земного шара; ты отправишься в космические дали и на иные звездные миры; познакомишься с любопытными фактами, волнующими загадками и необычными предположениями ученых.

Обложка, форзац и титул художника В. А. ДИОДОРОВА

http://publ.lib.ru/publib.html

---

Иногда Лохова охватывало безразличие: «Не все ли равно, — думал он, — часом раньше, часом позже придет смерть. Зачем оттягивать ее?» Но он тут же гнал прочь ненужные, расслабляющие мысли. «Драться до конца! Сдаются только трусы», — стиснув зубы убеждал он себя.

Люба заснула, сжавшись в комочек, всякий раз при взгляде на нее сердце Николая болезненно сжималось. Порой ему казалось, что Люба умерла. Он вскакивал, бросался к ней, щупал пульс на тонкой холодной руке и успокаивался, почувствовав слабое биение крови.

Лохов не сразу заметил, как изменилось направление волн. Ветер дул по-прежнему, не ослабевая, но волны становились все мельче. Это были уже не пологие валы, гулявшие в открытом море; теперь волны шли длинными цепями с острыми пенистыми гребнями. Вершины волн подламывались, загибались вперед.

«Отмель, — понял Николай, и у него появилась надежда. — Если отмель, значит, близко земля. Только не пронесло бы мимо!»

Прошло еще несколько минут — и Лохов увидел низкую и длинную полоску суши.

— Земля! Любаша, земля! — во весь голос закричал он, тряся девушку за плечи. — Любаша, земля!

Вскоре ял мягко ткнулся носом в песок. Люба и Николай выпрыгнули в воду, доходившую до колен, и побрели к берегу, таща за собой шлюпку. Волны, набегавшие сзади, несколько раз накрывали их с головой, но они не обращали на это внимании.

Перед ними была суша, было спасение…

Могучие русские реки, текущие на север, пробивают свой путь сквозь таежные дебри. Много древесных стволов выносят эти реки в северные моря. На низких берегах материка и прибрежных островов часто попадаются бревна, стволы, сучья, полузасыпанные песком. И те, кому приходилось бывать в безлесных северных краях, не раз, греясь у костра, благодарили реки за их чудесные дары.

Николай и Люба, положив шлюпку на борт и подперев ее палками, устроили защиту от ветра и дождя. Плавник, собранный на берегу, разгорался долго, но когда подсох — вспыхнул жарким пламенем.

Лохов разыскал небольшое болотце. Вода в нем была солоноватая, но все же пригодная для питья. Напившись вдоволь и согревшись у костра, Николай решил просушить одежду. Он остался в одних трусах, подвинулся ближе к костру, чувствуя, как разливается тепло по его иззябшему телу. От развешанной на палках одежды густо шел пар. Глаза смыкались. Заметив, что Люба сияла только ватник, он подумал, борясь со сном: «Меня стесняется… Заснет в мокром…»

— Сушись… Считай, что меня здесь нет, — промолвил он и уже сквозь сон добавил чуть слышно: — Разбуди, когда огонь…

Проснулся Николай от холода. Костер догорел, угли подернулись пеплом. Люба в одном платье спала сидя, прислонившись спиной к шлюпке и улыбаясь во сне. Лохов подбросил дров и пощупал одежду — она просохла. Сапоги сжались, затвердели. Николай с трудом натянул их.

Дождь перестал. По небу медленно плыли грязные, клочковатые облака, кое-где виднелись голубые просветы. Туман рассеялся. Серое море было пустынно. Решив осмотреть местность, Николай направился к ближайшему холму. Под ногами чавкала болотистая тундра.

На холме высился видимый издалека знак государственной топографической сети — треногое сооружение из крупных, грубо отесанных бревен, скрепленных успевшими заржаветь железными болтами. Наверх вела крутая лесенка. Лохов поднялся по ней. То, что он увидел, не обрадовало его. Со всех сторон расстилалось море. С вышки был виден весь небольшой продолговатый островок. Вдоль берега тянулись песчаные отмели, островок порос коричневатым мхом, кое-где блестели, как зеркала в темной оправе, небольшие озера.

Лохов знал, что здесь сотни таких островков, люди редко заглядывают на них. С тяжелым сердцем спустился он вниз. Воды на острове много. Но еда? Хлеба и шоколада им хватит лишь на два-три дня.

Шагая к шлюпке, Николай смотрел по сторонам, разыскивая что-либо съедобное. Но в тундре не было ни ягод, ни грибов — не наступило время.

Люба еще спала. Прикрыв ее ватником. Лохов разрезал на маленькие ломтики оставшийся хлеб, долго смотрел, задумавшись, на плитку шоколада. Вспомнив, что Люба не знает о шоколаде, он засунул плитку в карман. В пустом желудке остро сосало от голода. Чтобы заглушить его, Николай напился воды.

Девушка проснулась. Почувствовав на себе ее взгляд, Николай улыбнулся ей:

— Тепло тебе?

— Ага… Как на печке.

— Одевайся, Любаша. Все сухое… Глаза у тебя блестят. От огня, что ли?

— От радости! — засмеялась она, поправляя растрепавшиеся волосы. — Правда, от радости! Вот сейчас знаешь, что мне в голову пришло? Я до двенадцати лет с отчимом жила. Бил он меня, Коленька, и как бил! Сапожной колодкой по щеке, — Люба нахмурилась, ее острые плечики нервно дернулись. — Хлебом каждый день попрекал. Плакала я много. А потом убежала в другой город. Зайцем в поезде ехала… Когда меня в детский дом взяли, такая радость была, будто из мрачного подземелья на свет вышла. И теперь такое же чувство у меня. Берег, сухо, тепло…

Лохов легонько погладил ее тонкие волосы, притянул к себе. Она засмеялась тихим, счастливым смехом.

— А я ведь смелая? Да, Коля?

— Смелая, смелая, — ласково проворчал он, касаясь губами завитков ее волос. Ему так хотелось сейчас, чтобы его маленькая подруга не знала ни огорчений, ни страданий, так хотелось сделать ее жизнь безоблачной, ясной! И хотя на душе у него было тяжело, он не торопился сообщить, что они находится на острове, не хотел омрачать ее радость.

Николай считал себя «тертым калачом». Он окончил ремесленное училище, работал на заводе, служил в армии. Потом демобилизованный сержант с русым чубом снова пришел на завод, по вечерам занимался в техникуме. За спиной остались уже два года скитаний на дальнем Севере. О себе Лохов не беспокоился. Он был здоров и полон сил. Совсем другое — эта хрупкая девочка. Ей довелось уже увидеть много горя. И он, готовый отдать все для ее счастья, ничем не мог помочь ей.

— О чем задумался? — спросила она.

— Часы вспомнил, — сказал Николай первое, что пришло на ум.

— Ведь ты не обиделся тогда? Правда?

Люба с тревогой заглянула ему в лицо. Она всегда следила за выражением глаз, когда спрашивала о чем-нибудь.

— Нет. Только зачем ты свой характер показывала?

— Не характер, Коля. Ну, понимаешь, ведь я никто для тебя. И вдруг — такой подарок!

— Как это никто? — изумился Лохов. — Ведь ты будешь моей женой? —вырвалось у него. — Будешь, Любаша?

— Буду, — тихо сказала она.

Николай легко приподнял ее, поцеловал белесые, чуть заметные брови. Люба крепко закрыла глаза.

— Ты такой строгий, — едва слышно сказала она. — Я давно люблю тебя. А сказать боялась…

В этот день Николай забыл обо всем. Он радовался тому, что они одни, что никто не мешает их счастью. Если иногда в голову его и закрадывались тревожные думы, он отмахивался от них. Этот день был одним из самых чудесных дней в его жизни, и он не замечал ничего, кроме блестящих глаз Любы, ставшей ему самым родным человеком.

— Жена! — вслух повторял Лохов с удивлением вслушиваясь в это слово, звучавшее теперь как-то особенно, будто наполнилось новым, не известным ему доселе смыслом. — Жена. Ты понимаешь, Любаша?!

Люба, улыбаясь, закрывала ему ладошкой рот, приподнявшись на локте, подолгу смотрела на него.

— Тебе неловко так, Люба.

— Не мешай. Дай насмотреться. Вот родинка возле уха. А я не видела раньше…

— Ну смотри, смотри! Только не торопись. Успеешь наглядеться. Надоем еще…

— Не надоешь. Ведь ты у меня один на всем свете. И вся любовь моя — тебе одному.

Вечером Николай все-таки решился сказать Любе о том, что они на острове. К его удивлению, Люба восприняла это очень спокойно. Мысли и чувства ее были сейчас заняты другим

— Ну что же, — сказала она. — Ведь нас искать будут.

— Будут, — подтвердил Николай, пытаясь понять, действительно ли она не волнуется или просто скрывает свою тревогу, чтобы не огорчать его.

Лохов вскипятил воду в консервной банке, положил перед Любой кусочек хлеба и совсем маленький кусочек шоколада.

— Видишь, какая у нас свадьба, — пошутил он. — Даже шоколад к чаю…

— Замечательно! — засмеялась Люба. — Когда у нас будут дети, мы расскажем им. Мы с тобой вроде Робинзонов.

— С небольшой разницей, — грустно усмехнулся Лохов. — У Робинзона было ружье, на острове водилась дичь. А у нас, — он сделал жест рукой, — у нас хоть шаром покати.

— Но нас двое и о нас помнят там, на берегу, — возразила Люба, откусывая крохотную дольку шоколада. — На, возьми, — протянула она половину кусочка. — Это твое.

— Что, шоколад? Я уже съел.

— Правда? — серьезно спросила она. — Честное слово?

— Честное слово! — без колебаний ответил Николай.

Это совместное чаепитие было у них первым и последним. Наутро Лохов, проснувшись раньше Любы, ел в одиночку, чтобы она не заметила его хитрость. К шоколаду он не притронулся, а крошечный кусочек хлеба — свою долю — разрезал пополам. Одну половинку съел, а вторую спрятал в брезентовый мешок. Только после этого Николай разбудил Любу.