Ромен Гари - Тюльпан

• Название: Тюльпан
• Автор: Ромен Гари
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-89091-287-9

Роман-фантасмагория: в послевоенной Америке беженец из Европы задумывает банальную аферу — но в результате становится великим пророком, новым Ганди или Христом…

---

— Над кем же вы смеетесь, друг мой?

— Над собой.

XVII Он принимает себя всерьез

Наутро мистер Джонс нашел лавочку синьора Черубини закрытой, и ему даже не понадобилось пенсне, чтобы прочесть огромную надпись, сделанную мелом на ставне: «Все в ряды общества „Молитва за Победителей“! Да здравствует эмансипация человечества, ура!»

Движение между тем разворачивалось в Англии молниеносно. Леди Чам, супруга известного министра в отставке сэра Арчибальда Чама, которая была Президентом Комитета материальной и моральной поддержки русских мулов, спонтанно взяла на себя руководство ассоциацией. Синьор Черубини бросился к ней и предложил свои услуги. Но тут же леди Поуп, супруга хорошо известного министра в отставке сэра Джона Поупа, сестра министра в отставке сэра Эшли Бёрда и дочь министра в отставке сэра Портуза Бёрда, решительно отказалась от скучного поста Президента Комитета помощи бездомным собакам, закусила удила и громко потребовала для себя чести возглавить новое гуманистическое движение. Синьор Черубини не колебался ни минуты и всецело предоставил себя в ее распоряжение. Незамедлительно леди Типпс, супруга хорошо известного министра в отставке сэра Бернадетта Типпса и мать будущего министра Джонатана «Джамбо» Типпса, которая была Президентом организации, поставившей своей целью пристроить в Великобритании всех брошенных германских кошечек, которых бомбежки союзных войск оставили без крова, заботы и ласки, решительно приняла на себя руководство движением. Синьор Черубини слегка растерялся, но, тем не менее, предоставил себя полностью в ее распоряжение. Леди Поуп высказала протест, написав в «Таймс» письмо, где в резкой форме заявила, что «во времена, когда стольким бездомным кошечкам не хватает буквально всего, совершенно недопустимо видеть, как щедро осыпают милостями вражеских кошек. Неужели мы ничему не научились? — драматически завершала леди Поуп. — Неужели ничему никогда не научимся? Неужели всегда будем повторять былые ошибки?» Противостояние обострилось, когда жены министров-лейбористов, которые со времени закрытия коалиции довольствовались довольно серыми должностями вроде председательниц Комитета по борьбе с туберкулезом, или Фронта борьбы с безработицей и трущобами, или, что еще хуже, Комитета взаимопомощи европейских матерей, — подняли мятеж и потребовали, чтобы их допустили к руководству новым движением. Синьор Черубини потерял сон и за неделю похудел на двадцать фунтов, стараясь скоординировать весь этот взрыв благотворительности. Чрезвычайным облегчением для него стало то, что семь адмиральских дочек, каждая из которых была любимой ученицей Махатмы и жила и постилась у него под крылышком, взяли Центральный комитет организации в свои руки. С этого момента движение окончательно приняло размах Крестового похода. Для его бойцов немедленно были связаны восемнадцать тысяч пар носков, а в Трафальгарском сквере прошла гигантская демонстрация, так что специальное отделение Скотланд-Ярда в составе двух полицейских, ростом шесть футов два дюйма и шесть футов три дюйма соответственно, с трудом сумело сохранить порядок и должно было даже прибегнуть к грубой силе, чтобы сдержать толпу и помешать ей бушевать возле Парламента. Демонстрация со свойственным лондонской толпе неистовством мгновенно обернулась кровопролитием: уже через полчаса площадь была усыпана трупами голубей, не успевших вовремя укрыться на колонне Нельсона. Наутро город оказался покрыт листовками с протестом голубиного отделения Общества защиты братьев меньших, и в «Таймс» были направлены сорок два возмущенных письма, в один голос клеймивших полицию, неспособную обеспечить защиту всех британских подданных без различия вида и расы. Тут же имущие классы Объединенного Королевства объявили о сборе средств, на что неимущие классы в который раз откликнулись с энтузиазмом. Все это время лавочка синьора Черубини была закрыта; мистер Джонс встречал иногда своего друга: худой и бледный, тот крался трусцой, как побитый пес. Потом он пропал вовсе. Однако прислал приятелю весточку, сообщив, что переселился поближе к своей работе — к главному кварталу Ассоциации, в личный особняк мисс Женвины Тремор-Спад, дочери известного адмирала.

«К сему прилагаю ключи от моей лавочки; следите, чтобы крысы не съели салями. Скажите моим клиентам, что пришел мой черед потрудиться во имя лучшего общества. Горгонзолы надо каждый день проветривать по несколько минут, после чего класть обратно в мешочки. Паоло я забрал с собой. Тюльпан и Братство! Пьетро Черубини».

Примерно к этому же времени, как говорят историки (см., в частности, профессора Завадиакаса, «Последние дни Тюльпана»), относится великолепная, по сей день хранящаяся в Музее человека хроника встречи Тюльпана и делегации американской интеллигенции. Кажется, если не точно, — во всяком случае, вероятность высока, — что это была последняя делегация, которую принял Махатма, и это еще раз подчеркивает священный и трагический характер документа. Сохранившаяся нетронутой пленка запечатлела Тюльпана, сурового, покрытого пеплом, окруженного людьми в касках и форме сотрудников спальных вагонов «Пан-Америкэн». Глава делегации произносит речь. К сожалению, система воспроизведения звука сильно испорчена временем и теперь слова разобрать невозможно; сохранились лишь некоторые отрывки речи, восстановленные благодаря новейшим техническим средствам: «Дорогой Махатма! Позвольте мне от имени всей американской интеллигенции и особенно от имени всех цветных граждан этой страны выразить вам, дорогой Махатма, радость и гордость, которую мы испытываем, видя вас среди наших…»

Далее следует невразумительный треск, после которого идет такое заключение: «Дорогой Махатма! Ваш пример в некотором роде особенно показателен для нас, цветных служащих Общества спальных вагонов и железных дорог „Пан-Америкэн Ltd.“. Веря в сближение народов путем совместного развития транспортных предприятий, мы не принимаем изоляционизма убеждений и решили, дорогой Махатма, поднести вам этот букет тюльпанов как красноречивый знак неколебимого решения оказать единовременную материальную помощь всем нашим европейским братьям, без различия рас, пола и вероисповедания».

Далее опять следует треск, и остаток сообщения можно считать безнадежно утраченным для человечества.

XVIII «И-а!» на глетчере

Тюльпан сидел посреди чердака возле кровати на старом коврике. Четки замерли в его ослабевших пальцах. Блаженная улыбка освещала его лицо. Ему мерещилось неописуемое. Перед ним, где-то в пространстве, ночная бригада газеты «Глас народа» блуждала по глетчеру. Биддль кутался в новенькую тигровую шкуру; на Флапсе, Гринберге и Костелло была форма военных корреспондентов, совершенно изодранная и обгоревшая. Они медленно брели в безлунной ночи, стуча зубами, жались друг к другу, чтобы хоть немного согреться и не чувствовать себя такими одинокими.

— Биддль.

— Чего?

— Где ты взял эту шкуру?

— Купил в «Вулворте» за секунду до взрыва. Только я протянул продавщице деньги, как весь мир взлетел на воздух… — И, погладив мех, он с удовлетворением заключил: — Она мне досталась даром.

С минуту они тащились молча.

— За нами идет мамонт, — объявил Биддль.

— Все возвращается на круги своя, — пробормотал Гринберг.

Флапс остановился.

— Куда мы идем? — всхлипнул он. — Откуда? Почему мы здесь?

— Гоген, — веселился Биддль, — картина маслом.

— Я больше люблю Пикассо, — сказал Гринберг. — Он все предсказал.

— Что он предсказал? — спросил Флапс. — Кто такой Пикассо?

— Тип один, вроде Нострадамуса, — сказал Гринберг. — Пророк, которого немного трудно понять. Он все это предсказал в своих натюрмортах. Плуто, хороший Плуто. Лежать, лежать, Плуто. Хороший, хороший, хороший Плуто.

— Ненавижу людей, которые зовут своих мамонтов Плуто, — сказал Флапс.

И вдруг разрыдался.

— Господи, смилуйся надо мной! — ревел он. — Верни мне мои герани, мою канарейку на окне, розовых амуров на занавесках, верни мой табак и мои марки, мою теплую ванну и какао по утрам…

— Глупость, — заключил Гринберг, — все, что за двадцать веков христианство смогло дать человеку, — это глупость!

— Вижу межевой столб, — объявил Биддль.

— Ага! — обрадовался Гринберг. — Добрались. Наконец-то!

— Там написано: «Евреям вход воспрещен!»

— Пойдем отсюда? — предложил Гринберг. — Наверняка нам в другую сторону.

— Говори за себя, — вмешался Флапс. — Ну что? Мы пришли. До свидания, Гринберг.

— До свидания.

— Постойте, там еще есть надпись, на этом столбе, — сказал Биддль и прочел: «Negroes keep out»[35].

— Нельзя оставлять старину Гринберга одного, — решил Флапс. — Пошли дальше?