Виллард Корд - Инкуб

• Название: Инкуб
• Автор: Виллард Корд
• Жанр: Фэнтези

В ту призрачно-бледную ночь, когда новый Наблюдатель Санкт-Петербурга - Гэбриел Ластморт - вмешался в судьбу утратившего вкус к жизни молодого поэта, пробудились слуги чумы, потревоженные этим незваным вторжением.

 Тогда, приглашённый на смерть, Гэбриел, не таясь, бросил вызов чуме, отравляющей Город, желая изгнать из его души скрежет безумия - столь похожего на голод, изнуряющий демонов страсти - инкубов.

 Но Город желал иного...

---

 - Я найду его.

 - Нет. Всё, что он хотел – отнять меня у тебя. Но не ценою смерти...

 - Зачем тогда он приходил?

 - Рассказать о тебе… о Лондоне… о пожаре... Мне кажется… я знала об этом давно. Но никогда не верила, что ты хотел причинить эту боль. Просто ты был такой же, как он… сейчас... И в глубине души он сильно завидует тому, что ты научился.

 - Неужели он?

 - Надеялся, что я могу научить и его... Но между нами… есть музыка. А с ним – лишь притворство любви...

 ***

 Последние капли часов дождевого песка… Инкуб видел, она умирала – медленно увядала, как водный цветок, сорванный неумелой рукой. Девять лет он любил её нежно, как дочь, помогал растить новые корни, и боялся, что кто-то другой причинит ей тяжёлую боль.

 В горящем доме – тогда – застыв меж родительских тел, она не плакала и не кричала, словно видела свой конец. В покрытом копотью платье забралась на стул в окруженной кострами гостиной, чтобы в последний раз, неловко, как раньше, приподнять клап и коснуться бемольной струны фортепианных невзгод: четыре ноты, проглоченные гулким стоном охваченного огнём инструмента, которые она всегда нажимала украдкой от других, игравших Скарлатти и Генделя в мажорах постельных тонов.

 Случалось, отец её слышал, и часто кричал: «Оставь пианино в покое! Хватит уже играть эту мелодию! Грусть и безвкусица! И как у меня могла родиться столь музыкально неловкая дочь!». Но музыка привлекала её сильнее иных искушений, и снова ждала, чтоб украдкой сыграть свой мотив. 

 Четыре ноты о чём-то далёком, высоком, заоблачном и тоскливом, как уходящее детство, беззвучные слёзы, завядший цветок – лилия, рождённая в неволе, чтобы стать украшением ваз чьих-нибудь золотистых чертог. Она играла их снова и снова, сильнее и громче, заставляя страдать пианинные струны, не замечая ожогов, один за другим под страстн;е легато кусавших её белую кожу, накаляя горячим дыханием кровь…

 И больше никто не кричал: «Оставь пианино в покое!». Впервые, маленькая Лиллиан играла открыто, чувствуя, как музыка оживает внутри неё, расправляет звенящие крылья, словно демон – инкуб – неожиданно давший ей эту свободу в безумье голодных огней.

 - Сыграй мне, Гэбриел…

 "Мелодию, что возвратила тебя ко мне, связала пламеневшей струною."

 ***

 Сирены полицейских машин звучали всё ближе, сбивая мелодию скрипки. Опустив смычок, Инкуб вновь посмотрел на разбитое зеркало рядом с кроватью, усмехнувшись осколкам своего отражения (на разрывах щеки замечая пулевой шрам). Лиллиан заснула, успокоенная пением струн, и он, погрузившись в немую печаль, понимал: этот сон украдёт с её губ последние тайны дыхания. И, с музыкой вместе утихнув, скользнёт за черту.

 ***

 Он ушёл до прихода людей. Прощаясь, прыгнул с окна на одну из ближайших крыш. Там, стоя под вечным дождём, перед залом разбитых зеркал, он думал, что этот мир всё же не для него, решив, что не станет бежать от собственной смерти.

 "Зеркало. В тебя смотрятся все.

 И каждый находит изъяны в своём отражении.

 Кто-то разбивает его... кто-то становится им... кто-то рисует другое…"

 Теряя контроль над собой, с трудом сочетая слова, Лиллиан лишь смогла прошептать склонившейся над ней в слезах Реми ван Хартен:

 - Шкатулка… под зеркалом… вложи её… в руки… мне.

 _________

Беглец

 _________

 Плавучий дом на сутулом изгибе залива готов был отправиться вновь в свой случайный круиз. Он часто блуждал по извилистым талиям рек, собирая разбитые грёзы бродяг, потерявших себя в очертаниях нег искорёженной прозы. Беглец, как и все на борту, забылся во сне, запечатав двери наружу; рыдающий битым стеклом по ревущим полам.  

 Его видели в разных местах, даже пытались войти, но не знали дороги – старый дом брал с собой только тех, кто не мог умереть, но свихнулся от вечности пыток. В бессознательном мире обшарпанных залов, среди пыли пустующих полок и виселиц бронзовых люстр, одиночки, сорвавшие жилы, находили искомый приют – тюрьму, куда бежали загнанные звери. "Их покорил Петербург…"

 Вглядываясь в трещины окон, пленённых обманчивой дымкой розовеющих стен, Гэбриел Ластморт провожал навсегда зверя, так несчастно погубившего Лиллиан. Тот, невидящим взором, заполненным яростной пылью, молил исступленье покинуть, прикончить его. Но призраки дома лишь забавлялись золотистыми прядями мокрых волос, завивая на щепки под рокот чечёточной рати.

 "Лоран де Лиз, не знавший отчужденья и отказа, привыкший к блестящему взгляду, вожделеющему, завлекающему в постель – шкатулку покорённых сердец. Нарцисс, коллекционирующий почитание… Не думал ты, что способен любить. Не готов был делить Её с тем, кто Ей дорог."

 Инкуб отвернулся. Спрятав руки в карманы плаща, направился прочь, покидая слепые причалы. Ветхий дом, накренившись телом, недовольно тряхнул сединой… но напрасно ждал, угрюмо скрежеща кастаньетами пальцев. Тёмный силуэт званого, но своенравного гостя исчезал за беспутицей швов, отказавши небрежно вояжу заброшенной коды. А незрячий беглец, потускневший за трещинами – решётками окон – поник на борту.

 "Завлечённый в шкатулку другим, похожим на него, коллекционером лунатической страсти: сомнамбул волнений, экзальтирующих на распутном ветру'."    

 _________

Человек и Кошка

 _________

 Вернувшись в мансарду, миновав дремавшего в обнимку с Гёссе Якоба, Наблюдатель налил в бокал виски, встречая закат у раскрытого настежь окна. Только сейчас, с рожденьем вечерних огней, Санкт-Петербург, насладившийся жертвами дня, отпускал грозовые тревоги, закручивал краны дождей, взбивал гипнотической костью перины туманов. Тихий, обманчивый, болезненно-вялый город белых ночей распускал свои крылья над зевающей, скользкой Невою; а на небе, удивительно ясном теперь, над клубящимся тленом проспектов едва заметно поправляла наряды Луна, расчётливо примеряя помады в зеркальном трюмо, желая предстать на виду в роковом променаде.

 Мягкий сумрак мрачнел, и в пятна гагата падали тени домов; фиалковый занавес неба улёгся в гранитовой урне марганцевым тленом; измождённые улицы нацепили янтарные шали… Наблюдатель внимал, снова слушая зов – петербургские стоны, рвущие шрамы придуманной людям реальности – признавая, что Городу сладок горчащий напиток чумы.

 Покачав головой, он коснулся бокалом окна, и звонкое эхо раскатилось по крышам, роняя осколки в прогалины между мостов… промолвив: «Инкуб, за тебя», - осушил терпкий маревный виски, пуская по тропам ноздрей обжигающий пар… и так и остался сидеть у окна, спустя долгие годы внезапно почувствовавший себя по-настоящему одиноким – одним, сочиняющим беды под волчьей луной.

 ***

 Чёрная кошка, скользнув на окно, тихо, прокравшись за сцену задумчивости, мягким, бархатным языком лизнула его руку, мурлыкнув довольно, пробуждая от самообмана морфийных камей. Глаза в глаза, обхватив страстно лапками шею Инкуба, она прошептала:

 - Ты не один. Иди ко мне. Я давно ждала тебя…

 И вместе они шагнули с обрыва смятения. 

 За фасадом развенчанных храмов, подчиняя судьбу, два демона, похожих на человека и кошку, предавались пороку. И горящий миндальный ликёр тёк по венчикам розовых губ…

 _________

Лунный Ноктюрн

 _________

 Луна, прикрываясь сатиновой шалью седых облаков, неспешно скользила по небу – куртизанкой ленивых ноктюрнов, лакая кальвадосы свеч над усталой, сопящей землёй. В распахнутых окнах мансарды дремали высокие клёны – их платья приливами ветра тишайше шумели, иногда задевая оборками листьев крыши ближайших домов. На подоконнике чёрная кошка играла, как будто катая Луну, словно маленький мутный клубок. А та усмехалась, полная сидром куртуазной томливости, лорнируя из-под длинных ресниц сквозь линзы гепардовых снов. Заблудшая леди холодных ночей прокуренных розмариновым дымом вела себя вдаль мимо закрытых дверей, тяжёлых портьер, пустующих улиц, на восток, где в приютах Аида, она растила свой сад амарантовых слёз. Но не спешила сегодня. Тайком проникала по свету серебряных нитей в открытые окна мансарды и, словно сама была кошкой, пушилась на мягкой постели под стоны пьянящих ревю'. Куталась в шёлк под крылом пламенеющей страсти.

 В соцветии боли, играя в четыре руки роялями тел на Луне солевые ноктюрны, они были близки как никогда, и ни с кем – похожие на человека и кошку. В другую такую ночь, возможно, они бы даже не встретились. Брели бы каждый под своей Луной, роняли кисти, запивали тени. Ведь именно такая жизнь и являлась их настоящим – переменчивая и непостоянная, словно будни ночного светила, столь же одинокого, как и они. И эта жизнь не казалась проклятием, или счастьем. Да и вряд ли кто-то особо задумывался. Просто сегодня они были вместе. Испарялись на клавишах рондо[186]. Рвали струны – одну за другой.