Томас Пинчон - Радуга тяготения

• Название: Радуга тяготения
• Автор: Томас Пинчон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58248-8

Грандиозный постмодернистский эпос, величайший антивоенный роман, злейшая сатира, трагедия, фарс, психоделический вояж энциклопедиста, бежавшего из бурлескной комедии в преисподнюю Европы времен Второй мировой войны, — на «Радугу тяготения» Томаса Пинчона можно навесить сколько угодно ярлыков, и ни один не прояснит, что такое этот роман на самом деле. Для второй половины XX века он стал тем же, чем первые полвека был «Улисс» Джеймса Джойса. Вот уже четыре десятилетия читатели разбирают «Радугу тяготения» на детали, по сей день открывают новые смыслы, но единственное универсальное прочтение по-прежнему остается замечательно недостижимым.

---

Однако лорд Болторард Осмо наконец смог целиком посвятить себя Новопазару. В начале 1939-го Осмо нашли в ванне пудинга из тапиоки в доме Некоей Виконтессы — лорд таинственно задохнулся. Кое-кто разглядел в этом руку Фирмы. Прошли месяцы, началась Вторая мировая война, прошли годы, из Новопазара — ни словечка. Пират Апереткин спас Европу от Балканского Армагеддона, о котором грезили старики, слабея в постелях пред величием оного, — хотя от Второй мировой, конечно, не спас. Но к тому времени Фирма дозволяла Пирату лишь крошечные гомеопатические дозы мира — в самый раз, чтоб не рухнули его бастионы, но не хватит, чтобы его отравить.

□□□□□□□

У Тедди Бомбажа — обеденный перерыв, только обед сегодня — бе-э, раскисший банановый сэндвич в вощанке, который Тедди уложил в стильный вещмешок из кенгуриной шкуры и уместил меж всяко-разных причиндалов — карликовой шпионской фотокамеры, баночки воска для усов, жестянки лакричных, ментоловых и перечных «Пастилок для пасторалей», солнечных очков в золотой оправе а-ля генерал Макартур, отпущенных по рецепту, парных щеток для волос, каждая — в форме пылающего меча ВЕГСЭВ[4], кои маменька заказала ему у «Гаррарда», а Бомбаж полагает изысканными.

Цель его этим моросливым зимним полуднем — серый каменный особняк, ни крупный, ни историчный до того, чтоб фигурировать в путеводителях, чуть в глубине, чтоб не видели с Гроувнор-сквер, несколько в стороне от официально натоптанных столичных троп войны и коридоров власти. Едва смолкнут пишмашинки (в 8:20 и прочие мифические часы), если в небе не летают американские бомбардировщики, а на Оксфорд-стрит прореживается уличное движение, снаружи доносится писк зимних птиц, толпящихся деловито у кормушек, сооруженных девочками.

Плитняк от хмари весь осклизл. Стоит темная, трудная, оголодавшая по табаку, болеголовая, изжоговая середина дня, миллион бюрократов усердно проектируют смерть и некоторые даже это сознают, многие уже впились во вторую или третью пинту или хайбол, отчего здесь разливается некое отчаянье. Но Бомбаж, входя в обложенные мешками с песком двери (о да, провизорные пирамиды, что возведены ради потворства приплоду любопытных богов), ничего этого ощутить не в силах: слишком занят перебором правдоподобных откоряк на случай, если его вдруг поймают, — не то чтобы он ловился, сами понимаете…

Девушка за стойкой — добродушная очкастая служащая ВТС[5] — чпокает жвачкой и взмахом руки отправляет его вверх по лестнице. Шерстяные взмокшие адъютанты на перегонах — к штабным собраниям, ватерклозетам, часу-двум пития по серьезу — кивают на ходу, Бомбажа вообще-то не видя: примелькавшееся лицо, приятель этого-как-его-там, они кореша по Оксфорду или где, того летёхи, что работает в АХТУНГе…

Старое здание покромсали военные трущоботворцы. АХТУНГ — это Администрация хозяйственно-технических управлений Норд-Германии.

Прокуренный бумажный гадюшник в данный момент практически пуст, черные пишмашинки высятся надгробьями. Пол — изгвазданный линолеум, окон нет; электросвет желтушен, дешев, безжалостен. Бомбаж заглядывает в кабинет, отведенный его старому приятелю по колледжу Иисуса, лейтенанту Оливеру Муссор-Маффику, прозвище — «Галоп». Никого. Галоп и янки обедают. Хорошо. Стало быть, камеру выни-май, гибкую лампу зажигай, подправим-ка абажурчик…

Должно быть, такие клетушки раскиданы по всему Е-ТВД[6]: лишь три замурзанные обшарпанно-кремовые стенки из фибролита и никакого собственно потолка. Галоп делит ее со своим американским коллегой — лейтенантом Энией Ленитропом. Их столы — под прямым углом друг к другу, поэтому взглядами коллеги встречаются, лишь неуклюже скрипнув градусов на 90. Стол Галопа чист, а у Ленитропа кошмарный завал. Не расчищали до первоначальной древесной поверхности с 1942 года. Все разлеглось приблизительно слоями на основе бюрократической смегмы, что неизменно оседает на дно и состоит из миллионов крохотных красных и бурых кудряшек старательной резинки, карандашных стружек, высохших пятен чая или кофе, потеков сахара и «Хозяйственного молока», изобилия табачного пепла, тончайших черных хлопьев, снятых и сброшенных с ленты пишущей машинки, разлагающегося библиотечного клейстера, ломаных таблеток аспирина, искрошенных в пудру. Выше следует разброс канцелярских скрепок, кремней от «зиппо», резинок, проволочных скобок, окурков и мятых сигаретных пачек, заблудших спичек, булавок и кнопок, перьев от ручек, карандашных огрызков всех цветов, включая дефицитные гелиотроп и умбру, деревянных кофейных ложечек, пастилок для горла «Скользкий вяз» от компании «Тэйерз», что шлет Ленитропу мама Наллина из самого Массачусетса, кусков клейкой ленты, бечевки, мела… над этим — слой забытых меморандумов, пустых продовольственных книжек цвета буйволовой кожи, телефонных номеров, неотвеченных писем, изодранных листов копирки, накорябанных аккордов для гавайской гитары к дюжине песенок, включая «Джонни-Пончик нашел себе розу в Ирландии» («У него и впрямь есть броские аранжировки, — сообщает Галоп. — Он что-то вроде американского Джорджа Формби, если можно себе такое представить», — но Бомбаж решил, что лучше не представлять), пустой бутылки из-под тоника для волос «Кремль», потерявшихся кусочков от разных паззлов, на которых изображены часта янтарного левого глаза веймаранера, зеленых бархатных складок вечернего платья, сланцево-голубых прожилок далекого облака, оранжевого нимба взрыва (а может, и заката), заклепок в обшивке «Летающей крепости», розовой мякоти внутренней поверхности бедра, принадлежащего надувшей губки красотке с плаката… несколько старых Еженедельных Разведотчетов «G-2»[7], лопнувшая струна от гавайской гитары, свернувшаяся штопором, коробки клейких бумажных звездочек множества оттенков, детали фонарика, крышка от обувного крема «Самородок», в которой Ленитроп время от времени разглядывает свое нечеткое забронзовевшее отражение, сколько угодно справочников из библиотеки АХТУНГа, что дальше по коридору, — немецкий технический словарь, «Особое руководство» Мининдела или «Городской план» — и, если только не сопрут или не выкинут, «Новости мира» тоже где-то непременно завалялись: Ленитроп — преданный читатель.

К стене у стола Ленитропа пришпилена карта Лондона, коей сейчас и занят Бомбаж — фотографирует крохотной камерой. Вещмешок открыт, и клетушка постепенно заполняется запахом переспелых бананов. Зажечь ли чинарик, чтоб так не воняло? воздух не очень колышется, поймут, что здесь кто-то был. У него уходит четыре кадра, щелк-чиррики-щелк, бат-тюшки, какие мы с тали умелые, — только кто сунется, камеру в мешок плюх, а там банановый сэндвич смягчит падение — что предательский звук, что вредную перегрузку, все едино.

Жаль только, тот, кто финансирует эту маленькую проказу, не раскошелился на цветную пленку. Может, смотрелось бы иначе, думает Бомбаж, хотя спрашивать вроде и некого. Звездочки, наклеенные на карту Ленитропа, охватывают весь возможный спектр, начиная с серебристой (помеченной «Дарлина»), которая делит созвездие с Глэдис, зелененькой, и Кэтрин, золотой, после чего глаз переметывается на Элис, Делорес, Ширли, парочку Салль — они тут в основном красные и синие — в кластер у Тауэр-Хилла, фиолетовую плотность вокруг Ковент-Гардена, небулярный поток в Мейфэре, Сохо, дальше к Уэмбли и до самого Хэмпстед-Хита — во все стороны расползается эта глянцевая, разноцветная, тут и там шелушащаяся небесная твердь, Каролины, Марии, Анны, Сьюзены, Элизабеты.

Но цвета, быть может, случайны, некодированны. Возможно, таких и девушек-то нет. Со слов Галопа, после недель ненавязчивых вопросов (мы знаем, что вы с ним вместе учились, но вовлекать его слишком рискованно) Бомбаж способен лишь отрапортовать, что Ленитроп начал трудиться над этой картой прошлой осенью, примерно тогда же, когда стал выезжать по заданию АХТУНГа на осмотр мест ракетно-бомбовых налетов — видать, в своих странствиях смерти располагая возможностью выкраивать время на волоченье за юбками. Если имеется причина для нанесения звезд каждые несколько дней, мужик ее не растолковал — и не похоже, что это самореклама, ибо Галоп — единственный, кто вообще на эту карту глядит, да и то больше с добродушием антрополога: «Такой безобидный конек у янки, — докладывает он своему другу Бомбажу. — Может, чтоб никого не забыть. У него и впрямь довольно причудливая светская жизнь», — после чего заводит историю о Лоррейн и Джуди, констебле-гомосексуалисте Чарлзе и пианино в мебельном фургоне, или об эксцентричном маскараде с участием Глории и ее сексапильной мамаши, ставках в одну «лошадку» на игру между Блэкпулом и Престоном — Норт-Эндом, неприличной версии «Тихой ночи» и благоприятном тумане. Но ни одна из этих баек никак не способна просветить тех, к кому Бомбаж ходит с докладом…