Самир Сельманович - Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина

• Название: Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина
• Автор: Самир Сельманович
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Религия
• Год: 2010
• ISBN: 978–5–699–42643–0

ЖИТЬ В ОДНОМ МИРЕ…

Миллионы людей предпочитают безличную духовность определенной религии, миллионы ставят свою религию выше других, миллионы просто ни во что не верят.

Эта книга — дерзкий вызов всем нашим представлениям о духовности, вере и атеизме. Ее с восторгом приняли представители всех величайших религий.

Это оригинальный рецепт жить счастливо в мире, где есть «свои» и «чужие». Уже сегодня эта история изменяет мир! Здесь все по–настоящему.

«Поразительная книга, в которой сочетаются воспоминания, озарения, мудрость, страсть и сострадание».

Маркус Борг, религиовед

«Сельманович, сын мусульманина и христианки, был воспитан в традициях ислама, но позднее обратился в христианство, хотя и не утратил почтения к мусульманской вере… Читатели этой книги обнаружат, что перед ними открываются новые важные перспективы их собственной религии, чужих религий и даже их отсутствия».

Дейзи Хан, исполнительный директор Американского общества распространения ислама (ASMA)

«Самир совершил то, что казалось невозможным — написал книгу о Боге, которая выглядит свежо. Книгам о Боге, вере и религии в наше время грош цена, но эта исполнена надежды и энтузиазма. И абсолютной честности».

Карл Медеарис,. писатель

«В мире, где религиозные традиции слишком часто упорствуют на давно утративших актуальность позициях собственной исключительности и правоты, эта песнь любви, обращенная к Богу всего сущего, — долгожданный труд, полный надежды и оптимизма».

Раввин Марсия Прагер

Сзмир Сельманович — писатель, доктор философии, оратор, консультант и общественный деятель. Он родился и вырос в семье этнических мусульман, в атеистической городской среде Загреба — столицы Хорватии.

---

Мы не можем просто «любить Бога».

То, что отдаляет нас друг от друга, отдаляет и от Бога.

То, что соединяет нас друг с другом, связывает и с Богом.

Бог непосредственно связан с другими, и пока мы не примем их, мы никогда не докажем свою преданность Богу.

Моя вторая молитва

Моя первая молитва преобразила мою жизнь. Я пробормотал ее на скамье в дальнем углу территории военной части, когда осознал, что Бог любит меня. Я просто сказал: «Бог», и мой мир навсегда изменился.

Еще одна молитва, преображающая жизнь, прозвучала на богослужении в христианской церкви Нью–Йорка. Способы толкования Библии и подходы к богословским вопросам, которых придерживались в этой общине, отличались от моих. В моей душе шла борьба. Я придерживался мнения, что все, кто не согласен с взглядами моей церкви, заблуждаются — значит, их следует поправить. Это мой долг! Мы узнали об этом из евангелий, мы должны быть учителями, а другие христиане — учениками. Поэтому, стоило мне зайти в другую церковь, как тревога буквально изводила меня, напоминая о догмах, которые я считал своим долгом защищать.

Но в этой церкви, в это воскресенье Возлюбленный вновь посетил меня. Служба была ничем не примечательна. Прихожане страстно и уверенно пели христианские гимны. Утомленная моим беспокойством о догмах, моя душа потянулась к пению этих людей. Мне захотелось запеть вместе с ними. И не просто запеть, а так, словно Богу нравится мой на самом деле скверный голос! Сразу узнанная волна благодарности окатила меня, когда я осознал: какими бы иными ни были эти люди, они мои братья и сестры — дар Бога, предназначенный для меня. В этот момент груз слов, накопившихся за десятилетие защиты моей религии, свалился с моих плеч. Ох, и глуп же я! Как я мог не принимать этих людей? Мне хотелось обнять и перецеловать ничего не подозревающих прихожан, как в ту ночь, когда меня впервые поцеловала Вера.

А потом вдруг мне захотелось уйти.

Влекомый невидимой рукой Возлюбленного, я поспешно вышел из церкви на оживленный манхэттенский перекресток с островком безопасности для пешеходов посередине. Стоя в толпе людей, я посмотрел вверх, на небо в просвете между высотными зданиями, и произнес вторую молитву, которая навсегда изменила мою жизнь: «Наш Бог». Вот именно.

— Наш.

Произнося это слово, я признавал, что Бог не только «мой». Что ни я, ни моя церковь, ни христианство не заведуем Богом.

— Наш.

Мне представилась монгольская семья, стоящая перед юртой — эту фотографию я видел в National Geographic, Я смотрел на кривые ноги отца–наездника, темные волосы его жены, лица двух ребятишек. А они смотрели на меня.

Мне представился имам, которого я никогда в жизни не видел — пышнобородый, живущий где–то в моем городе, служащий в мечети, возможно, на расстоянии нескольких минут ходьбы от моего дома. Его рука ласково коснулась моего плеча.

Мне представилась учительница из государственной начальной школы, убежденная буддистка. Она отдавала себя без остатка, работала дни напролет, медитировала, чтобы поддерживать в себе силы, и обучала мою дочь всему, что важно в жизни.

Когда я возносил молитву Господу, все они стояли вокруг меня.

Я начал молитву, которой научил нас Иисус: «Отец наш…»

К кому относилось это слово «наш»?

После первой молитвы, когда я произнес: «Бог», обратный путь к неверию оказался отрезанным. Бог должен был остаться в моей жизни. После второй молитвы, когда я произнес: «Наш Бог», повернуть обратно к неверию было уже невозможно. Другим предстояло навсегда остаться в моей жизни.

Эпилог Моя история — и, возможно, ваша

Когда я служил пастором в деятельной и дружной церковной общине «Кроссуок» (CrossWalk) в Южной Калифорнии, мои родители с сестрой приехали в гости из Хорватии. Они и прежде бывали в США, и мы навещали их в Хорватии, но эта поездка обещала быть совсем не такой, как прочие. По прошествии двадцати лет мои родные наконец согласились посетить мой христианский мир.

Едва ли не целыми днями мы готовили еду. Трое гостей лакомились роскошными блюдами американской кухни, аромат сытной еды вызывал воспоминания о том времени, когда мы были одной из счастливейших семей на земле.

Однажды в воскресенье, глядя, как мама ставит в духовку аппетитный вишневый штрудель, я подумал, какой постаревшей и изнуренной она выглядит. Но ее глаза сияли радостью ярче, чем когда–либо. Похоже, за последние двадцать лет нашей семейной борьбы ее сердце только выросло. Она превращала боль в благословение и раздавала его родным. От кого–то я услышал, что «благодать умеет не придавать значения». В таком случае моя мама была исполнена благодати, ведь она долгие годы не придавала значения непростительно эгоистичному поведению — моему и отцовскому. Что стало бы с нами, если бы не она?

Выглянув в окно нашей гостиной, я увидел отца: он, почти полвека олицетворявший непреодолимую движущую силу нашей семьи, терпеливо красил нашу веранду. Все, за что он брался, он делал добросовестно и с радостью, и любил вкусно поесть. Кем бы я был, если бы не он? Как бы я научился страстно любить жизнь, если бы его страсть не горела, освещая мне путь, если бы его цельность не вдохновляла меня?

Пока мама и отец увлеченно занимались домашними делами, которые нашли себе сами, моя сестра Бисера прилегла на диван вздремнуть. Я окинул взглядом ее стареющее тело. Двадцать лет она заботилась о родителях, пока они тревожились обо мне, и при этом успевала строить свою прекрасную семью. Моя сестра всегда была в семье источником веселья и здравого смысла. Я думал: «Она заслужила долгий и сладкий сон. Каково бы нам пришлось без ее стойкости?» Мне хотелось, чтобы мои дочери выросли похожими на нее.

За четыре недели, пока продолжался их визит, мы успели поговорить обо всем — кроме веры. Мы научились делать вид, будто религию можно оставить в другой комнате, как запертое на замок чудовище, которое лучше не тревожить. Все четыре недели каждые выходные мы с женой и двумя дочерями ходили в церковь, а наши гости оставались дома. И все время, пока мы были в церкви, мы думали о них, а они — о нас.

Потом мне вспомнилось то, что случилось двадцать лет назад, когда я вошел в отцовский кабинет, чтобы впервые сообщить ему о своей вере в Бога. И меня вдруг осенило: почему бы не сделать то же самое еще раз? Только на этот раз я могу пригласить отца в свой кабинет. Так я и поступил. Едва он вошел в мой кабинет, где мы остались вдвоем, я спросил:

— Хочешь посмотреть мою церковь и узнать, чем я там занимаюсь?

Отец отвернулся к окну.

— Ты же знаешь, как я к этому отношусь, — ответил он. — Не могу себя пересилить.

— Тебе и не придется, — возразил я.

— Не хочу, чтобы все подумали, будто я одобряю твою веру, — объяснил он.

— Наши религиозные убеждения тут ни при чем. Просто я тебя прошу. Потому что я люблю тебя, а ты любишь меня. Я хочу, чтобы ты увидел, из чего складывается моя жизнь, — я знал, что этот приезд моих родителей в другое полушарие наверняка станет последним, и добавил: — Отец, ты стареешь. Может, это твой последний шанс увидеть мой мир изнутри.

Помолчав, он ответил: «Ну хорошо» и тихо вышел из моего кабинета, все еще явно потрясенный после стольких лет.

В гостиной его с беспокойством ждали мама и сестра. Обе были посвящены в мои планы, обе бесшумно молились за меня и отца, повторяли слова, не относящиеся ни к какой религии. Через пару дней мы обсудили подробности. Мои гости должны были прийти на богослужение, но не ради музыки, а ради «лекции»: заставить себя произнести слово «проповедь» они так и не смогли. Им оно казалось слишком странным.

В следующие выходные в моей церкви был наплыв посетителей, собралось около семисот человек. Дьяконы оставили места для моих родных, прибывших с опозданием, чтобы послушать «лекцию». Они появились, как только отзвучала музыка. Сестра шепотом переводила маме и отцу на хорватский. Я назвал свою проповедь одним словом — «Любовь».

Поприветствовав собравшихся, я начал:

— Вот мой первый и самый непосредственный опыт любви, — на большом экране появился увеличенный проектором черно–белый снимок свадьбы моих родителей. Затем — их снятые с близкого расстояния лица, сияющие счастьем и любовью. Я представил их медовый месяц еще несколькими снимками, в том числе сделанным в автоматической фотографии: они целовались, обнимались, смеялись и никак не могли наглядеться друг на друга.

— Это любовь, — сказал я.

— А вот это — догадайтесь, кто?

На снимке мальчуган в комбинезончике сидел на ступеньках типового многоквартирного дома. Глаза маленького Самира блестели, их переполняли удивление и радость.

— Я живу на свете благодаря тому, что мои мама и отец любили друг друга.

Затем я показал несколько собственных снимков: на одном из них я усмехался. Это была усмешка человека, способного привести цитату из Библии по любому случаю, прервать любой разговор не о Боге и сменить тему — усмешка ревностного защитника Бога на земле.