Кейт Аткинсон - Чуть свет, с собакою вдвоем

• Название: Чуть свет, с собакою вдвоем
• Автор: Кейт Аткинсон
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2012

Кейт Аткинсон прогремела уже своим дебютным романом, который получил престижную Уитбредовскую премию, обойдя многих именитых кандидатов — например, Салмана Рушди с его «Прощальным вздохом мавра». Однако настоящая слава пришла к ней с публикацией «Преступлений прошлого» — первой книги из цикла о кембриджском частном детективе Джексоне Броуди. Роман вызвал бурю восторга и у критиков, и у коллег по цеху, и у широкого читателя, одним из наиболее ярых пропагандистов творчества Аткинсон сделался сам Стивен Кинг. За «Преступлениями прошлого» последовали «Поворот к лучшему» и «Ждать ли добрых вестей?», не менее полнфоничные и вызвавшие не менее восторженную реакцию. И вот наконец впервые по-русски выходит следующий роман — «Чуть свет, с собакою вдвоем». После всех приключений в Кембридже и Эдинбурге Броуди возвращается в свой родной Йоркшир. Удалившийся, казалось бы. на покой частный детектив пытается выследить обчистившую его банковский счет липовую жену и отзывается, сам того не желая, на внезапное письмо из Новой Зеландии: «Меня удочерили, и я бы хотела спросить: вы не могли бы что-нибудь выяснить о моих биологических родителях?» Но сказать оказывается легче, чем сделать: ни в каких архивах родители Надин Макмастер не значатся, как и сам факт удочерения. Обзаводиться собакой Броуди тоже вовсе не планировал, а вот поди ж ты. Но чего он меньше всего ожидал от себя — так это что увлечется поэзией…

---

Проснулась в темноте, сколько проспала — непонятно. Показалось, что снова дома, в своей постели. Отнюдь не сразу вспомнила, что она в коттедже «Синий колокольчик». Тилли скучала по лондонскому гулу — он ее убаюкивал. А тут темно. Слишком темно. Темно и тихо. Неестественно.

Тилли села и прислушалась, но тишину ничто не нарушало. Временами Тилли различала в ночи тишайшие шорохи, скрипы и всхлипы, словно вокруг коттеджа вовсю кипела таинственная дикая жизнь. Иногда просыпалась от ужасного пронзительного вскрика, — видимо, какую-то зверушку приканчивала лиса. Тилли всегда представляла лис в клетчатых жилетах и бриджах, в шляпе с пером. Видимо, это из детской книжки. В детстве она видала диораму с чучелами зверей, переодетых людьми. Лани в платьях и мантильях, олени — денди или сквайры, музыкальный квартет с миниатюрными инструментами. Кролики были слугами в чепцах и фартуках. Малюсенькие крольчата лежат в постельке, уснули навечно — сердце разрывается. Зрелище отвращало, но и завораживало и в воображении Тилли жило потом многие годы.

Но сегодня ни кроличьих полек, ни мышиных кадрилей, лукавый мистер Лис не покоряет целый курятник — тишина так глубока, так темна, словно звучит иное измерение, а не выключили шумы в этом.

Тилли неуклюже выкарабкалась из постели, подошла к раскрытому окну. Раздвинула занавески — надо же, в окне спальни коттеджа напротив горела свеча. Иисус велит сиять чистым ясным светом[89]. У кого-то бдения, кто-то сигнал подает? Поздно ложатся, рано встали? В свече прочитывался некий смысл помимо огня, но Тилли его не понимала. Как свеча в ночи гореть и светить при этом.

Потом невидимая рука взяла свечку и унесла от окна. Полыхнули тени, зависли по стенам, и комната вновь погрузилась во тьму.

Снова проснулась. Бежала за маленькой девочкой, все бежала, бежала, по бесконечным коридорам, вверх-вниз по лестницам, никак не могла догнать. А потом она стала маленькой девочкой и держала за лапку крольчонка. Они бежали что есть духу, рука в лапе, спасались от гигантской трески. Треска плыла по воздуху, гибкая, сильная, серебристое тело хлыстом билось об углы на поворотах. Вот ведь чепуха какая — поневоле задумаешься, откуда берутся сны. Крольчонок ужасно закричал, когда большие уродливые губы трески сомкнулись на его хвостике. Крольчонок, поняла Тилли, — это ее ребенок. Тот, которого она потеряла много лет назад. Проснулась, услышав, как чей-то голос произнес: Кто-то ведь должен помочь, Матильда. Треска, что ли, заговорила? С таким светским акцентом — от трески не ожидаешь светского акцента. Конечно, не ожидаешь, что треска вообще заговорит. Лишь снова задремывая, Тилли поняла, что это голос преподавательницы из театрального колледжа Фрэнни Эндерсон.

* * *

Трейси выудила из сумки венские трюфели. Купила в «Торнтонсе», в прошлой жизни. В жизни иной. До Кортни. До эры Кортни.

Включила телевизор. Трюфели растаяли и слиплись. На вкус, впрочем, такие же — главное не смотреть. «В Британии есть таланты» давно закончились. Она поискала кино по кабельному — из пристойного нашелся только неуместный в текущем сезоне «Эльф»[90]. «Эльфа» она записала на «Скай-плюс» для Кортни. Нажать красную кнопку «запись» — все равно что слово дать. Они, конечно, тут не задержатся и посмотреть не успеют, но ведь важно внимание.

Если б жизнь Кэрол Брейтуэйт не оборвалась так внезапно, она бы, может, сидела сейчас на диване, задрав ноги, со стаканом и сигаретой, листала бы шестьсот каналов, не находя ничего достойного просмотра. Вряд ли в прошедшие годы ей выпала бы интересная жизнь — но кому она выпала? Однако Кэрол Брейтуэйт давно умерла. Казалось бы, исчезла навеки — но нет, имя-то осталось. Дверца шкафа распахнута, коробку вытащили, подняли крышку. Зачем Линде Паллистер говорить о Кэрол Брейтуэйт?

Линда всю жизнь проработала в службе опеки, наверняка повидала худшее, на что способны люди. Трейси видела худшее, да еще с горкой. И все, что видела, ее замарало. Грязь, одно слово — грязь. Массажные салоны и стрип-клубы — это еще цветочки, а ягодки — жесткие DVD, на которых люди совершают друг с другом невыразимое. Безнравственность любого сорта — мозг плавится. Молоденькие девчонки, продающие души вместе с телами, дешевые бордели и сауны, невероятные пороки, девчонки на крэке, за десятку готовые на все. На что угодно. Арестовываешь девочек за приставания, видишь, как они возвращаются прямиком на улицы; иностранки, которые думали, что едут работать официантками и няньками, а оказались под замком в убогих номерах, целыми днями обслуживают одного мужчину за другим; студентки, работающие в «клубах для джентльменов» (ха!), чтобы расплатиться за образование. Свобода слова, либеральные доброхоты, права личности — пока больше никто не страдает. Бу-бу-бу. И вот до чего дошло. Рим при Нероне.

Зло ведь не знает границ. Что тут поделать? Начать с одного ребенка.

1974 год: канун Нового года

Ужин с танцами в «Метрополе», все в смокингах. В помощь каким-то детям — больным, глухим, слепым. Рэй Стрикленд так и не разобрался — знал только, что дорого.

— Благотворительность начинается дома, — говорила его жена Маргарет. Рэй не совсем понимал. Маргарет была женщина добрая. — Пасторская дочка, — говорила она. — Нас учили, что мы обязаны помогать тем, кому повезло меньше.

— Мне, значит, шутил Рэй.

Маргарет сама из Абердина. Познакомились десять лет назад, как-то вечером, в отделении скорой помощи — Рэй еще носил форму и допрашивал какого-то пьяного, который с кем-то подрался. Маргарет была медсестрой, приехала стажироваться в Святом Иакове, хотела «посмотреть Англию». Рэй сказал, что Лидс — это еще не Англия, хотя сам дальше Манчестера пока не бывал. До знакомства с ним Маргарет планировала уехать миссионеркой во тьму далеких земель. Потом они решили пожениться, и все — он стал ее миссией, ее личной тьмой далеких земель.

Ухаживая, он обычно встречал ее после дежурства, и они заскакивали в старую «Кладбищенскую таверну» через дорогу что-нибудь выпить. Таверну сто лет назад снесли. Рэю половинку легкого «Тетлиз», Маргарет — лимонадный шенди, для нее тогда радикальный, ибо воспитывали ее в воздержании. Рэя, разумеется, тоже — западный йоркширец, методист, в молодости подписал клятву и все такое. Клятва давно нарушена.

В другой жизни Маргарет была бы святой или мученицей. Не в плохом смысле — не так, как знакомые мужчины говорили про жен: «Святую из себя корчит» или «Тоже мне мученица, жертва хозяйства». Рэй ценил ее доброту. Надеялся, что эта доброта передастся и ему. Каждый вечер ему чудилось, будто днем он потерпел неудачу.

— Не говори глупостей, — утешала Маргарет. — Ты делаешь мир лучше, хоть и по чуть-чуть.

Напрасно она в него верила. Его жизнь полнилась угрызениями, изо дня в день он ждал разоблачения. И даже не знал, что же натворил.

Он огляделся — Маргарет нигде не было.

Шишки надутые. Судьи, бизнесмены, адвокаты, члены совета графства, врачи, полицейские — целая толпа полицейских. Все сливки общества выдвинулись на позиции, дабы попрощаться со старым годом. Воздух колыхался, точно суп, — сигары, сигареты, спиртное, духи, и все перемешалось с вонью фуршетных объедков. Морские коктейли, тарелки с ветчиной, курицей и яйцами карри, картофельный салат, вазы с фруктовыми десертами. Рэя замутило. Старший суперинтендент Уолтер Истмен потчевал его всевозможными купажами. Они все пили по-черному — Истмен, Рекс Маршалл, Лен Ломакс.

— Ты один из нас, малец, — сказал Истмен, — давай-ка пей, как мы пьем. — (Кто такие эти «мы»? Масоны, полиция, члены гольф-клуба? Может, просто мужчины.) — В гору пойдешь, — сказал Истмен. — Сейчас констебль, не успеешь оглянуться — а уже инспектор.

Шишек в зале, конечно, пруд пруди. Почему Рэй — застенчивый, в пингвиньем костюме, пришлось взять напрокат в «Братьях Мосс», — здесь и очутился. Истмен уговорил купить билеты.

— Тебе, малец, полезно водиться с теми, кто повыше.

Истмен, он протеже Истмена.

— Это ведь хорошо, — сказала Маргарет. — Разве нет?

Женщины разодеты в пух и прах, сплошь атлас и стразы, заманивают мужей и женихов на танцевальный пятак, где те ворчливо ворочаются, вяло изображая фокстроты и спотыкучие квикстепы, мечтая вернуться к своим покуркам и пинтам. Истмен умеет вальсировать и этим гордится — на редкость легконог для такого крепыша. Настоял на том, чтобы Маргарет «сделала с ним кружок» по пятаку.

— Славная у тебя женушка, — сказал он.

— Да знаю.

Рэй проследил за его взглядом — Маргарет сидела у дальней стены. Полуночно-синие кружева, мягкие волосы свежезавиты и твердокаменны. Тридцать лет, но шестидесятых как будто и не заметила. Такая скромница рядом с другими, оголившими плоть, — овцы прикидываются ягнятами. А Маргарет наоборот — ягненок в овечьей шкуре. Женская скромность восхищала Рэя. Ему бы на своей матери жениться, но та не пошла бы за такого размазню. Опоры под ногами нет, вот в чем его беда-то.