Юрий Рубцов - Мехлис. Тень вождя

• Название: Мехлис. Тень вождя
• Автор: Юрий Рубцов
• Жанр: Публицистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5781-4

Книга посвящена деятельности одного из ближайших и многолетних сподвижников Сталина — Льва Мехлиса, бывшего подлинным alter ego — вторым «я» вождя.

На се страницах читатель встретится со Сталиным и Молотовым. Ворошиловым и Берией, Жуковым и Тимошенко, Горьким и Фадеевым, десятками других знаменитых и рядовых персонажей советской истории 20–50-х годов XX века. Действие происходит то в кремлевском кабинете вождя, то на поле боя где-то под Керчью; картина пленума ЦК ВКП(б) сменяется сценой бессудного расстрела генералов осенью 1941 года; трагедия народа, сполна хватившего лиха войны и голода, соседствует с роскошью, которую позволяла себе советская знать.

Был ли Мехлис воплощением зла или просто олицетворял свое противоречивое время? На эти вопросы отвечает книга доктора исторических наук Юрия Рубцова, созданная на основе архивных документов, которые еще недавно находились на секретном хранении.

---

Потенциал «умиротворения» был, однако, довольно быстро исчерпан. Во внутренней политике вновь возобладало «закручивание гаек», наступала пора «большого террора» 1937–1938 годов.

По меньшей мере с февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 года высшее политическое руководство СССР объясняло причины репрессий необходимостью уничтожения в преддверии войны «пятой колонны» — лиц, социальных групп и организаций, недовольных советской властью и готовых пойти на союз с антикоммунистическими силами за рубежом. Эта версия пронизывает обвинительные заключения всех политических процессов 30-х — начала 50-х годов, ее активно развивали советские историки, до конца жизни на ней настаивал один из инициаторов и активнейших участников репрессий Молотов.

Представления Сталина и поддерживавших его руководителей о наличии некоей «пятой колонны» были далеки от реальной действительности. Присутствие в стране сил, могущих изнутри эффективно поддержать внешнего агрессора в случае нападения на СССР, не подтверждается историческими фактами (не считать же таковым подтверждением многочисленные фальсифицированные процессы над «врагами народа»). Но это не делает проблему понимания природы, причин, движущих сил репрессий проще. В. З. Роговин, например, видел их социально-политический смысл в окончательном разрыве сталинизма с идейно-политическим наследием Октябрьской революции. Он отстаивает (вслед за Троцким) версию контрреволюционного, термидорианского переворота со стороны Сталина, видя специфику истребительного похода против большевизма в том, что он велся сталинской кликой под прикрытием большевистской фразеологии и символики. В отличие от него, Д. А. Волкогонов, A.C. Ципко и другие считали сталинизм прямо вырастающим из большевизма, отсюда выводятся и корни «большого террора».

Автор разделяет точку зрения тех исследователей (О. В. Хлевнюк и другие), которые не сводят причины репрессий 30-х годов лишь к злой воле лидера ВКП(б). Это был сознательно организованный и спланированный в масштабах государства процесс, проводившийся под контролем и по инициативе высшего руководства СССР в целях коренного обновления правящей элиты.[47]

Репрессивная политика, бывшая с 1917 года необходимым условием жизнеспособности системы, фактором социальных отношений и инструментом социальных преобразований, в ее сравнительно мягких формах к середине 30-х годов перестала устраивать Сталина и его ближайшее окружение. Она давала лишь ограниченные возможности для преодоления скрытого сопротивления мощного слоя номенклатуры, стремившейся хотя бы к относительной самостоятельности. Вождь избрал путь кадровой чистки, дабы выдвинуть слой новых руководителей, обязанных своей карьерой именно ему, а поэтому и полностью ему преданных.

Уничтожая миллионы соотечественников, диктатор и его окружение попросту боялись утраты или ослабления собственной власти. Свои узко корпоративные интересы они выдавали за интересы народа, и проявление любой, даже конструктивной, оппозиционности своей политике объясняли массам, как наличие пресловутой «пятой колонны».

В «большом терроре» Мехлис сразу же занял заметное место. Его выступление на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года, с которого, по существу, начались массовые репрессии, было во многом этапным. Следовало публично дать понять вождю, что на него, главного редактора «Правды», тот может положиться сполна. По значимости поднятых вопросов оратор сравнил пленум с партийным съездом, «изящно» допуская, что это видят далеко не все: «Предстоит большая прочистка мозгов, чтобы люди это поняли».

Выступление носило провокационный характер. Без веских оснований Мехлис говорил о «необычайной засоренности» редакций газет всех уровней бывшими меньшевиками, эсерами, членами различных оппозиций. Под видом «описок и опечаток», нагнетал обстановку оратор, троцкисты ведут оголтелую критику партии, дискредитируют высшее руководство.

Потом, подчеркнув «особую скромность» Сталина, о чем читатель уже знает, Мехлис обрушился с обвинениями в потворстве подхалимажу на руководителей областных партийных организаций Э. К. Прамнэка (Горький), К. В. Рындина (Челябинск), И. Д. Кабакова (Свердловск), П. П. Постышева (Киев). Еще более зловеще прозвучали обвинения в неправильном реагировании на сигналы «Правды» о засилье троцкистов в адрес Б. П. Шеболдаева (Азово-Черноморский край) и М. М. Хатаевича (Днепропетровская область). Не лишним будет сказать, что все они были в скором времени репрессированы.

В свойственной ему манере оратор обрушился и на уже обреченного противника, раскритиковав Н. Осинского (В. В. Оболенского), бывшего «левого коммуниста», в том, что он раньше расхваливал Бухарина, а теперь под предлогом научной работы собирается «отсидеться» в то время, как партия развернула борьбу с «врагами народа».

Погромный, разнузданный тон речи, судя по всему, пришелся по вкусу Сталину. На свой благодушный вопрос: «Про «Правду» что-нибудь скажете?», он получил следующий, в иной обстановке граничивший бы с дерзостью ответ: «Если мне потом слово дадут», и одобрительно воспринял его. Это может означать лишь одно: по мнению вождя, Мехлис успешно осваивал роль пропагандистского рупора предстоящих репрессий.

На «теоретическом фронте»

Время работы в «Правде» стало периодом наиболее активной «теоретической» и публицистической деятельности Льва Захаровича. Понятие «активная» носит, правда, относительный характер. Крупных монографических работ он не создал. Невелико и число его статей в научных журналах, в различных сборниках: за 1930–1937 годы их насчитывается не более двух десятков.

Следует оговориться, что автору не известен ни единый случай, когда бы Мехлис публично заявлял о своих претензиях на роль партийного теоретика. Он, однако, охотно выступал как пропагандист, популяризатор речей и выступлений Сталина, решений высших партийных органов, вступал в полемику с участниками антисталинских оппозиций.

К слову, в ноябре 1935 года главный правдист стал доктором экономических наук, причем от подготовки диссертации был любезно освобожден. Этот царский подарок — ученую степень без защиты диссертации — ему преподнесло бюро президиума Коммунистической академии. Что ж, это было в духе времени: всемирно известных ученых — Н. И. Вавилова, H.H. Лузина, A.B. Чаянова, H.A. Чичибабина (тот список длинен) — травить, а липовых, зато преданных режиму, докторов наук — плодить. В связи с эти нельзя не вспомнить о том, что семья Мехлиса многие годы трогательно дружила с незабвенной Ольгой Лепешинской, подручной «народного академика» Т. Д. Лысенко в искоренении отечественной генетики.

Статьи и брошюры Мехлиса, претендовавшие на статус теоретических, носят эпигонский характер. В них обильное цитирование классиков марксизма-ленинизма и, разумеется, Сталина, трескучая фразеология, бесконечные обвинения в адрес идеологических «диверсантов», «контрреволюционных контрабандистов», «врагов народа всех мастей». Проблематика в основном сводилась к следующему: успехи социалистического строительства, классовая борьба, обоснование необходимости ликвидации остатков эксплуататорских классов, положение на «идеологическом фронте» (в области исторической науки, литературы, подготовки идеологических кадров).

В вопросах экономики Мехлис должен был разбираться, казалось бы, в наибольшей степени, учитывая базовое образование, полученное в ИКП. А на самом деле? Вот статья «Вторая пятилетка и ликвидация классов», опубликованная позднее отдельной брошюрой и посвященная итогам XVII партийной конференции (апрель 1932 года). Исполнена она в духе неумеренных восторгов по поводу успехов: «Вопросы социалистического строительства подняты партийной конференцией на исключительно большую теоретическую высоту», ее решениям «о построении социалистического общества во второй пятилетке чужды «сочинительство» утопических систем и прожектерство, с которыми наша партия не имеет ничего общего».[48] Но, сам себе противореча, тут же впадает в осуждаемое прожектерство, доказывая с помощью вороха цифр, что уже в 1932 году первая пятилетка будет выполнена досрочно за четыре года. А в новой статье, давая оценку январскому пленуму ЦК ВКП(б) 1933 года, подведшему итоги пятилетки, говорит о ее досрочном выполнении, как о свершившемся факте.

Современные историки и экономисты убедительно доказали, что выполнение планов первой пятилетки, тем более объявленное как досрочное, в действительности представляет собой пропагандистский миф. Плановые показатели валовой продукции промышленности даже без учета роста оптовых цен были выполнены не более чем на 94 процента. Пятилетка не была выполнена по выплавке чугуна и стали, производству проката, минеральных удобрений, добыче железной руды, производству электроэнергии, выпуску тракторов и автомобилей и другим важнейшим показателям. Безусловно, руководители ВКП(б) прибегли к мифу о ее досрочном выполнении вполне сознательно, ибо обнародование реальных показателей было равносильно признанию авантюристичности политики «большого скачка», что окончательно подорвало бы доверие масс к политическому режиму. Во имя его сохранения и велась откровенная дезинформация населения.