Юрий Рубцов - Мехлис. Тень вождя

• Название: Мехлис. Тень вождя
• Автор: Юрий Рубцов
• Жанр: Публицистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5781-4

Книга посвящена деятельности одного из ближайших и многолетних сподвижников Сталина — Льва Мехлиса, бывшего подлинным alter ego — вторым «я» вождя.

На се страницах читатель встретится со Сталиным и Молотовым. Ворошиловым и Берией, Жуковым и Тимошенко, Горьким и Фадеевым, десятками других знаменитых и рядовых персонажей советской истории 20–50-х годов XX века. Действие происходит то в кремлевском кабинете вождя, то на поле боя где-то под Керчью; картина пленума ЦК ВКП(б) сменяется сценой бессудного расстрела генералов осенью 1941 года; трагедия народа, сполна хватившего лиха войны и голода, соседствует с роскошью, которую позволяла себе советская знать.

Был ли Мехлис воплощением зла или просто олицетворял свое противоречивое время? На эти вопросы отвечает книга доктора исторических наук Юрия Рубцова, созданная на основе архивных документов, которые еще недавно находились на секретном хранении.

---

В этих целях работал огромный пропагандистский аппарат, у руля которого среди других функционеров находился и Мехлис, применявший целый набор средств: от прямого введения читателей в заблуждение до подмены политэкономических понятий и спекуляции на факторе классовой борьбы. При этом надо особо подчеркнуть: Лев Захарович во всем этом неизменно шел за своим духовным наставником.

«Политические итоги пятилетки нельзя сводить только к цифре выпуска валовой продукции за четыре года», — заявлял он, ссылаясь при этом на генерального секретаря, который в докладе на январском пленуме вопреки исторической правде утверждал: в стране (имеется в виду дореволюционная Россия) не было черной металлургии, автомобильной и авиационной промышленности, ряда других отраслей, а в СССР они созданы. Мехлис, не смущаясь, утверждал ту же неправду, хотя несколькими абзацами выше с жаром бичевал «поганенькую ложь» «лакеев империализма».

Там, где его собственная ложь была бы слишком очевидной для масс, он прибегал к подмене понятий. Утверждение, что СССР превратился «из страны мелкотоварного производства в страну самого крупного земледелия» он подкреплял цифрами, приведенными Сталиным на XVII партконференции: в колхозах-де объединено 60 процентов крестьянских хозяйств, и колхозное производство охватывает 80 процентов посевных площадей. Но ведь само по себе обобществление земельного клина и инвентаря единоличников — не показатель эффективного товарного производства. Превращение в страну «самого крупного земледелия» могли подтвердить лишь цифры, характеризующие соотношение доли колхозов, с одной стороны, и индивидуальных крестьянских хозяйств, с другой, в производстве сельскохозяйственной продукции. Но из-за крайне невыгодного сочетания этих цифр они ни в докладе Сталина, ни в статье Мехлиса не приводились, их заменяли показатели падения роли частного сектора в целом в народном хозяйстве.

Не приводилось и абсолютных цифр, которые могли бы свидетельствовать о действительной экономической выгоде колхозного производства перед единоличным: их не было в природе, о чем автор, естественно, предпочитал умалчивать. Их обнародование было бы для инициаторов и пропагандистов «революции сверху» признанием полного поражения. С 1928 по 1932 год валовой сбор зерна упал, в первую очередь из-за силового разрушения частных крестьянских хозяйств, с 73,3 млн т (при плановых наметках роста до 105,8) до 69,9 поголовье лошадей уменьшилось с 32,1 млн голов до 21,7, поголовье крупного рогатого скота — с 60,1 млн голов до 38,3. В 1932 году голод охватил территорию с населением 25–30 млн человек, из них от 3 до 4 млн (по другим данным — 7 млн.) погибло. В то же время за границу было вывезено 1,8 млн тонн зерна в целях получения валюты для закупки промышленного оборудования.[49]

Главным показателем уровня развития социализма Мехлис точь-в-точь вслед за Сталиным сделал не производительность труда, не благосостояние народа, а степень административного обобществления (точнее — огосударствления) производства. Вопрос «кто кого» сталинистами решался, таким образом, путем перевода его из сферы экономической и социальной в сферу административнорепрессивную.

Мехлис весьма путано, противореча сам себе, делал попытку выйти на политэкономические обобщения, обосновать преимущества расширенного производства при социализме. Он писал о реальной возможности увеличить обеспеченность населения потребительскими товарами в 2–3 раза уже во второй пятилетке. Напомним: о росте обеспеченности товарами широкого потребления, как реальном факте, он вел речь в разгар массового голода и расцвета карточной системы, введенной не во время войны, в дни мира! Иначе, как крайним политическим цинизмом, это назвать нельзя.

При этом Лев Захарович вынужден признать, что «все же мы ощущаем недостаток почти во всем. Не хватает чугуна, стали, топлива, проката, тракторов, комбайнов, одежды, обуви и т. д.». Такое признание вроде бы свидетельствует о способности автора к трезвости взгляда и реальной оценке ситуации. Но на поверку это оказывается лишь видимостью. Объяснение сплошного дефицита он сводил к росту населения, размаху нового строительства и повышению покупательского спроса населения (последнее очень сомнительно, учитывая приведенные выше факты). Но главная причина опять-таки оставалась за рамками рассуждений. В основе всеобщего дефицита, как и в целом невыполнения пятилетки, лежали одни и те же факторы — пренебрежение со стороны руководства страны интересами народа, насильственные методы управления общественными процессами, искусственное подстегивание темпов роста, когда не брались в расчет ни реальные возможности, ни имеющиеся и довольно ограниченные экономические ресурсы.

Обнародовать данный факт — значило бы признать авантюристичность «большого скачка», на что главный редактор «Правды» пойти, само собой разумеется, не мог. Поэтому объяснение причин дефицита он быстренько перевел из экономической в плоскость классовой борьбы. «Что касается предметов потребления, то здесь немалую роль, как и на всех участках социалистического строительства, — нагнетал он, — играет сопротивление кулачества». В повышении классовой бдительности, необходимости «добить кулака и его агентуру» Мехлис видел главное условие даже для повышения урожайности (соблюдение агротехники, семенную работу и т. п. факторы он, очевидно, считал в данном случае второстепенными).

Бросается в глаза, что, опять-таки ни на шаг не отступая от сталинских указаний, Мехлис усиленно развивает положения о нарастании классовой борьбы, неустанно призывает к политической бдительности, предупреждает о саботаже кулачества, пытающегося «взорвать колхозы изнутри». «Мы идем к окончательной ликвидации классов через обостренную классовую борьбу, к социалистическому обществу через укрепление диктатуры пролетариата, — писал он. — В Советском Союзе классовая борьба принимает иные, модифицированные формы, отличные от существующих при капитализме. Но ошибочно думать, что она потухает, что мы вступили в полосу плавного хода развития».[50]

Нет необходимости сглаживать реальные трудности, которые переживала страна в те годы, но очевидно, что классовая борьба раздувалась правящей элитой искусственно, в узкокорыстных целях, предусматривавших ликвидацию полцтических противников, сокрытие крупных провалов в политике и экономике.

Добиваясь этих целей, руководство партии прямо изменяло марксизму. На то, что Сталин во многом порвал с марксизмом-ленинизмом, что его взгляды представляли собой «софистическую подделку под ленинизм», обращали внимание еще его политические оппоненты, в частности Мартемьян Рютин. Современные историки существенно дополняют эту характеристику: сталинизм «маскировался под ортодоксальный марксизм-ленинизм», как идеология носил схематический, вульгарный и догматический характер и жестко сопрягался с прагматической сталинской политикой, которая, «в зависимости от обстоятельств, способна была поворачиваться на 180 градусов».[51]

Мехлис же, видя, как его духовный наставник Сталин, провозглашенный единственным толкователем марксизма-ленинизма, ревизовал эту теорию в зависимости от сиюминутных потребностей, не только не возражал против этого, но и всячески поддерживал такую практику. Он пропагандировал колхозы как основную форму кооперации в сельском хозяйстве и приветствовал курс на форсированную коллективизацию. Это был не только прямой отход от ленинских указаний, на которые, кстати, по поводу и без повода ссылался Сталин, но и прямое заимствование у его злейшего врага Троцкого.

Мехлис также всячески популяризировал сталинский тезис о «возможности построения полного коммунистического общества в одной стране» и грубо нападал на тех, кто его оспаривал. Опять-таки вопреки теории марксизма он, воспроизводя сталинские положения (кстати, также заимствованные у Троцкого), видел «диалектику нашего развития… в том, что мы идем к отмиранию государства путем укрепления диктатуры пролетариата», а «разговоры о необходимости ослабления диктатуры пролетариата ввиду ликвидации классов, отмирания государства и т. д.» характеризовал как оппортунистические, классово враждебные пролетариату.[52]

Публикации Мехлиса были проникнуты особой заботой о победе сталинизма на «теоретическом фронте». Тех, кто не понимал, что «развернутое социалистическое строительство включает в себя борьбу на всех (подчеркнуто Мехлисом. — Ю. Р.) участках теоретического фронта», он объявлял «гнилыми либералами» и сторонниками «надклассовой теории».

В своих публикациях Лев Захарович оценил положение дел как «тревожное» на всех главных участках этого «фронта» — в подготовке идеологических кадров, развитии обществоведения, в первую очередь в исторической науке, в литературном процессе. «На каждом участке нашего хозяйственного и советского строительства» он констатировал «недостаток идеологически крепких теоретических кадров, вооруженных марксистско-ленинской методологией, способных преодолевать всякие буржуазные и мелкобуржуазные теории и теорийки, под каким бы флагом они ни преподносились».[53]