Анастасия Руденская - Шаман. Скандальная биография Джима Моррисона

• Название: Шаман. Скандальная биография Джима Моррисона
• Автор: Анастасия Руденская
• Издательство: Funky Inc.
• Жанр: Музыка, музыканты
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-903912-68-1

Джим был первым. В своем призыве к поколению 60-х «творить будущее». В своей бесшабашности и смелости. В своей нещадной борьбе с комплексами общества, наконец.

Он был похож на пламя — манил, обжигал, горел ярко, быстро и дотла. Он поселил огонь в сердцах миллионов. Бунтарь и провокатор, революционер и шаман, Король Ящерица, поэт и просто романтик, он пришел в этот мир, чтобы донести до нас слова Великой Истины.

---

— Ты врешь. Мы все вместе и я, в частности, приносим тебе огромный доход. Ты не сможешь этого сделать.

— Послушай, Моррисон, репутация группы сильно испорчена твоим поведением. Люди начинают задумываться, в уме ли ты и стоит ли прислушиваться к тому, что ты проповедуешь. Рейтинги падают. Мне не нужны лишние проблемы. Очень прошу тебя задуматься, пока не поздно…

Заложники жизни

— Я не хочу умереть во сне, или в старости, или от передозировки, я хочу ощутить, что такое смерть, попробовать ее на вкус, почувствовать ее запах. Смерть дается только однажды. Я не хочу пропустить ее.

— Ты совсем не боишься шагнуть за предел?

— Нет. Я жду этого как радости, как освобождения.

— А жизнь? Ты боишься жизни?

— Все мы в плену. У этого мира, у времени, у жизни. Жизнь — это только испытание, только проверка на прочность. Тем, кто ее выдерживает, достается самая легкая и прекрасная смерть. Я не боюсь жизни — я боюсь боли, плохо переношу ее. Иногда мне кажется, что я уже умер.

— А я нахожу в боли наслаждение. В боли физической, в боли душевной. Боль — признак жизни. Только она дает понять, что ты еще умеешь что-то чувствовать.

Патриция взяла Джима за руку и со всей силой впилась ногтями в его ладонь:

— Чувствуешь? Чувствуешь боль?

— Да… — с трудом выговорил Джим.

Патриция довольно улыбнулась:

— Значит, ты еще жив.

Мужик из Зазеркалья

Он жадно вглядывался в отражение и не узнавал себя. Из зеркальной глади на него смотрел располневший и небритый тип с красными опухшими глазами. Грязные спутанные волосы, помятое испитое лицо, мрачная ухмылка… Куда делся наглый, молодой и красивый парень?

Что осталось от него? Даже руки казались какими-то чужими, незнакомыми, грубыми. Он дотронулся до отражения и почувствовал только равнодушную прохладу зеркала. Джим прислонился горячим лбом к этой гладкой поверхности и посмотрел в глаза тому, другому. Они стояли вплотную, лицом к лицу. Внезапно Джимом овладело невероятное желание вдребезги разбить морду угрюмому мужику из зазеркалья. Он ненавидел его в тот момент. Моррисон отстранился от зеркала, занес руку и врезал прямо в переносицу своему противнику. Тот взорвался от боли и разлетелся на кусочки. Летящие в лицо осколки, хлынувшая кровь, ярость, неожиданно сменившаяся тоской, шок, уступивший место невероятной боли… Джим зажал кровоточащую руку, мягко сполз по стенке и бессильно заплакал, завыл от подступивших к нему вплотную боли и ужаса. «Больше не осталось ничего. Меня самого не осталось…»

Последняя нота

В тот день Джим явно переборщил с виски. На сцену он вышел, сильно шатаясь. Хоть света было и немного, он надел огромные солнечные очки, закрывавшие половину лица. Он не хотел никого видеть и не хотел, чтобы видели его. Густые усы и борода тоже помогали укрыться от всех. Так он чувствовал себя почти в безопасности. Ему было страшно наедине с этим гигантским стадионом, с этой невнятной, размазанной гущей. Сотни, тысячи лиц, рой пчел, муравейник. Он боялся, презирал и ненавидел этих маленьких тварей. Все стадо вместе и каждого по отдельности. Весь этот зверинец орал, свистел, хлопал в ладоши. Они чего-то требовали, чего-то ждали от загадочной и инфернальной звезды по имени Джим Моррисон. А звезде больше всего на свете хотелось сейчас убежать, спрятаться, заткнуть уши, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать и не знать этого кошмара. Осипшим и срывающимся голосом он сказал в микрофон:

— Вы столько раз видели мое обнаженное сердце… Что еще вы хотите от меня? Вам недостаточно? Вы хотите видеть мое тело, урвать от него кусок посочнее? — стадион одобрительно завизжал и заревел. Вымученная усмешка скользнула по рядам. — Вы хотите этого? Ну что ж, смотрите….

Стоящие позади Моррисона Рей, Джон и Робби успели увидеть только спущенные до колен штаны Джима. Уже через пару секунд обзор закрыли широкие спины полицейских. Это был финальный аккорд концерта. Это была последняя нота «Дорз».

This is the end

— Ты хоть понимаешь, что ты натворил, ублюдок? Сукин ты сын! Ты осознаешь, что ты сделал? — Ротшильд в бессильной злобе грохнул об пол еще один хрустальный бокал, — Ты выкинул в помойку репутацию группы, мою репутацию! Ты угробил миллионы долларов, ты нагадил в душу миллионам людей, в конце концов! Ты обманул их всех. Они верили тебе, а ты рассмеялся им в лицо! Считай, что все контракты уже порваны, все договоры расторгнуты, связи испорчены. Ничего не осталось, ничего! Понимаешь?! — Пол с отчаянием и яростью посмотрел на Моррисона. Тот сидел, медленно раскачиваясь на стуле из стороны в сторону и отрешенно глядя в одну точку перед собой.

— Я ведь предупреждал тебя. Я говорил тебе тысячу раз: завязывай. Ты не слушал, и вот, что из этого вышло. Мы прогорели. Ты даже не представляешь, каких нервов и денег мне стоила твоя бездарная выходка. Я еле спас твою задницу, Моррисон. Можешь не благодарить. Хотя, возможно, мне не следовало этого делать. Исправительные работы могли бы отучить тебя от дурных привычек… — Пол на мгновение умолк. — Ты понимаешь, что все катиться псу под хвост? Это конец, Джим. Это конец.

Джим поднял на Пола мутный блаженный взгляд и, расплываясь в кривой улыбке, произнес:

— Да. Это конец. Все закончилось. Хорошо.

Пол не нашел, что ответить.

Господи, помоги мне!!!

«Я ненавижу свое отражение, свои фотографии, пленки с записями. Я порвал и стер все, что было в доме. Все, что могло хранить меня и напоминать обо мне. Недавно был в больнице. Врачи, как обычно, сказали, что мне стоит немедленно бросить курить и употреблять алкоголь, и выписали одни препарат. Он якобы должен помочь мне чувствовать себя лучше. Пью эти таблетки каждый день. И с каждым днем становится только хуже. Я не могу больше писать ни стихи, ни музыку. Меня поглощает это болезненное состояние, оно высасывает из меня все соки. Сил нет больше ни на что. Я будто бы в коме. И не жив, и не мертв. Господи, помоги мне. Господи, помоги мне… Господи, помоги мне! Сделай же хоть что-нибудь! Если я уже стою на пороге, то пусть смерть поскорее заберет меня. Мне страшно. Мне плохо и страшно. Господи, помоги мне!!!»

Письмо с другой стороны Луны

«Он плохо переносил боль. Но боль для него, как и для многих других, была источником творчества. Мне кажется, он думал, что если ему не будет больно, то он перестанет творить… И он причинял боль другим, потому что боялся, что ему самому будет больно. Ему было трудно принять любовь, потому что у него ее никогда не было, и он не считал себя достойным любви. Я получила от него восемь или десять открыток и писем за те три месяца, которые он провел в Париже. Многие из них были воодушевленные и радостные — другие были пронизаны безысходностью. Последнее, написанное им письмо, я получила через несколько дней после его смерти. Он писал о том, как устал и как скучал по мне. «Моя постель холодна без тебя» — сказал он мне. Слезы выступили у меня на глазах, я плакала и до сих пор плачу». Патриция Кеннели, из интервью для журнала «Американские Легенды».

Они расстались, как и встретились, ночью. Та трещина, тот надлом, который появился в нем, та неизбывная тоска заставили его снова погрузиться в одиночество. Джим просто сказал, что устал, собрал вещи и вышел под дождь. Позабыв про гордость, она бросилась за ним босиком и в одном халатике…

Последнее прощание

— Уходи, но помни: дверь всегда открыта.

— Я вышел из нее и не хочу заходить обратно. — Почему?! — в ее темных глазах сверкнули слезы отчаянья.

— Потому что знаю, что рано или поздно придется уйти. Я не могу оставаться и не хочу мучить ни тебя, ни себя, — сурово произнес Джим и бросил намеренно холодный взгляд на Патрицию. Он увидел перед собой не ведьму, не стерву, не коварную женщину-вамп…

Он увидел растерянную девочку, которую хотелось прижать к себе, долго-долго гладить по голове и никуда не отпускать. Растрепанные волосы, заплаканное лицо… Она была чиста и прекрасна в тот момент. Чуть дрогнув, он сказал:

— Ты же сильная. Гораздо сильнее меня. Соберись!

— Уходи… Только я все равно не буду закрывать дверь… Я буду тебя ждать. Сколько нужно и даже дольше.

Проклиная себя, Джим заставил сорваться с губ страшные и жестокие слова:

— А я закрою… Чтоб не дуло. А то простудишься еще. Не хочу, чтобы ты болела.

Он повернулся к ней спиной.

Больше они никогда не видели друг друга.

Вперед к новой жизни

— Мистер Моррисон, я надеюсь, вы адекватно оцениваете сложившуюся ситуацию? И вы, и я, мы оба понимаем, что дело уже заведено, и вы можете угодить за решетку за непотребное поведение и нарушение общественного порядка. Это очень серьезно. Вы же не хотите оказаться в тюрьме, не так ли? Я предлагаю Вам переехать в другую страну. Например, во Францию. У них с США нет договора на экстрадицию по уголовным делам с сексуальным подтекстом. Что скажете по этому поводу, мистер Моррисон?