Георгий Миронов - Легенда-быль о Русском Капитане

• Название: Легенда-быль о Русском Капитане
• Автор: Георгий Миронов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1965

ОТ АВТОРА

В основу этой повести положен истинный случай, происшедший во время Великой Отечественной войны на фашистском артиллерийском полигоне Ордруф, в Тюрингии, близ города Веймар. Офицер-танкист в своем последнем бою честно и до конца исполнил долг советского гражданина, воина и патриота.

Событие это — при всей его легендарности — совершенно достоверно. Но два десятка лет, отделившие нас от войны, от неравного, трагического боя на Ордруфском полигоне, убрали одни, прибавили другие штрихи к портрету героя, а сам подвиг окутали дымкой легенды, наподобие тех, которыми так богата вся тысячелетняя история нашего народа.

Капитан был юношей моего поколения, и я написал его таким, какими когда-то видел многих наших сверстников, навсегда оставшихся молодыми…

---

Лесок гремел, весь напоенный разноголосым птичьим гомоном. Природа, как и люди, уставшая от войны, выбрала час, чтобы заявить о себе миру. Заливались, перещелкивали, взахлеб радовались какие-то птахи. Звенел ручей. Невдалеке басисто руководила хором кукушка.

Лесной оркестр играл торжественную мелодию жизни, короткого, но уверенного в себе счастья.

Николай с сожалением подумал о том, что ему, городскому жителю, так мало выпадало минут для сближения с этим чудесным, почти незнакомым миром. Он не знает имен певцов, не знает, о чем разговаривают они в этом лесном уголке, отвоеванном ими у войны. Через час или два лесок, уже закодированный на множестве карт, опять станет военным объектом, заполыхает, задымится, затрясется от разрывов. Вокруг сонного глухого разъезда, прилепившегося к леску, все заполыхает, он утратит мирный облик, согнется под тяжелой лапой войны, светленькие домики распадутся, обуглится, почернеет зелено-желтая трава, строгие светлые рельсы скрутятся и встанут дыбом.

Босой, распоясанный, с непокрытой головой, Николай пошел в глубь леса, трогая руками тонкие стволы деревьев, доверчиво протянутые ему навстречу ветви кустов. Наклонясь, он срывал какие-то робкие светло-желтые и блекло-лиловые цветки и жадно вдыхал их едва уловимый аромат. Чувство восторга перед этой открывшейся милой, незнакомой жизнью наполнило все существо юноши дрожью восторга и удивления. Он улыбался, он весь тянулся навстречу незнакомому страстному зову природы.

Вдруг он ошеломленно остановился. А что, если эти минуты в последний раз, что, если пришло прощание — с жизнью, с Родиной, возникшей в образе этого поющего леска?.. Ему дается в последний раз обнять все это и уйти туда, откуда никто не возвращается.

Несколько минут Николай простоял, сраженный этой горькой мыслью, очень похожей на предчувствие. Но лесной оркестр гремел так мощно и призывно, так хорошо было ощущать себя молодым, здоровым, бодрым, что юноша стряхнул минутное оцепенение и снова двинулся вперед. С веток и кустов вспархивали птицы. Лесная мышь, отбежав в сторону, глядела на него без страха. Посвист птиц охватывал быстро идущего человека со всех сторон. Добрый и доверчивый лесок торопился рассказать ему о всех чудесах предрассветного часа, спешил представить своих обитателей и хозяев, требовал внимания, участия и ответной доброты.

В тишину утра ворвался стрекот приближавшегося мотоцикла. Очарование природы мигом исчезло. Капитан бежал по лесу, уже разбуженному войной. Бойцы погромыхивали оружием, котелками, негромко переговаривались, выполняя несложный обряд солдатских сборов.

У опушки, где стояли его машины, комбат увидел своих танкистов. Подбежал, неся портупею и сапоги, Илюшка Наумов, самозабвенно выполнявший обязанности ординарца. Илюшка принес котелок с водой, и танкисты смотрели, как их командир, фыркая, умывается. Одевшись, капитан оглядел всех.

— Нам приказа не было? — спросил он Анциферова.

— Пока нет, товарищ комбат.

На трудных дальних дорогах от Нижне-Донецка до этого безымянного разъезда капитан Ермаков потерял три машины из шести и пятерых своих товарищей танкистов. Но по-прежнему его подразделение в сводках стрелковых частей, которым оно придавалось, именовалось батальоном и получало задачи, которые были по плечу танковому батальону. Таков суровый, но справедливый закон войны: живые должны сражаться и за себя и за погибших.

— Ну что ж, товарищи, война войной, а поесть надо, — весело проговорил комбат. — Пожуем, что бог послал, и закурим.

— А если наоборот? — в тон командиру спросил Демин.

— «Три наряда вне очереди — полы драить».

Это была сакраментальная фраза. Раненный еще в боях за Украину батальонный старшина Соловьев однажды, крепко рассерженный, закричал так на совершившего проступок красноармейца. Соловьева любили и боялись не одни бойцы и сержанты. Он отучил курить перед завтраком весь батальон. Для подчиненных у него хранились специальные противогазы, в которых старшина заставлял бегать «курцов» до седьмого пота, до удушья, пока они не срывали с себя маски. Сам Соловьев, когда-то отчаянный курильщик, перед самой войной женился на молоденькой и хорошенькой фельдшерице Наде, не терпевшей табачного дыма, и долго потом предлагал «следовать моему примеру» — бросать курить. Его предложение стало предметом постоянных шуток. «Следовать примеру» относилось не только к курению, а и к женитьбе… Это было доброе мирное время, ставшее почти легендой. Мало оставалось в бригаде старых танкистов, помнивших гарнизонную жизнь близ литовского городка, историю оловьевской женитьбы накануне войны, знаменитую контратаку их мехкорпуса вечером 22 июня… Николай Ермаков еще юным лейтенантом участвовал на своей «тридцатьчетверке» в приграничных боях; под Москвой и под Орлом он уже командовал танковой ротой, а перед самым отступлением принял батальон.

Многие видели в его удачливой военной карьере лишь внешнюю сторону — очередные звания, повышения в должности, ордена, уважение начальников… Но то была не более как внешняя сторона, открытая всем, лишь в людях ничтожных вызывающая зависть и вожделенное желание преуспеть, «как он».

Другая, глубинная сторона жизни и личности капитана Николая Ермакова была историей неуклонного и скорого мужания характера в совершенно исключительных условиях военного года. Эта сторона открывалась не всем, а лишь людям, близко знавшим его, воевавшим с ним бок о бок весь этот год или даже несколько дней, потому что на войне, где время так «спрессовано», так насыщено событиями, за один час, за один бой нередко можно узнать о человеке больше, чем за годы мирной жизни.

— А где Дорощук и Тетерин? — спросил комбат, оглядев своих танкистов.

— Они, товарищ капитан, обратно в колхозники подались, — под общий смех проговорил Демин. — Тут недалеко нашли вагончик стана тракторной бригады, а в нем запчасти разные. Они и решили все это закопать и вешку выставить. Дорощук ваш говорит: «Придут люди пахать и найдут все. Зачем добру пропадать?» Сейчас он под вагончиком яму роет, а Сашка Тетерин все в масляные тряпки заворачивает. Запасной солидол почти начисто забрали. Я им говорю: «Тут, может, через день немцы будут хозяйствовать», а они сопят и свое дело делают…

— А что, очень здорово придумали, — сказал капитан. — Честное слово, если бы я догадался, точно так же сделал бы. Может, пойдем им поможем сообща, вместо физзарядки?

Демин с деланным огорчением махнул рукой: теперь уже танкисты смеялись над его недогадливостью.

— Они уже, наверное, заканчивают. Дорвались до любимой работенки — на ходу подметки рвут…

— Слыхали, товарищ капитан, пехота болтает, будто танки немецкие прорвались, на Узловую идут, — промолвил один из танкистов.

И тогда все заговорили наперебой:

— Говорят, не меньше сотни.

— И пехота на грузовиках.

Надо было бы ответить шуткой, хотя картина, по-видимому, соответствовала действительности, но тут подбежал связной:

— Товарищ капитан, вас комдив к себе требует.

Невысокий полковник в пенсне стоял среди группы командиров. Увидев танкиста, он быстро повернулся к нему.

— Капитан Ермаков по вашему приказанию явился.

Солдатский телеграф сообщал правду, хотя и несколько преувеличивал силы врага. Танковая группа в составе примерно семидесяти танков в сопровождении пехоты на грузовиках и бронетранспортерах под прикрытием авиации прорвалась вчера днем через наши боевые порядки. Она идет, по всей видимости, мимо разъезда, на Узловую. Опасность трудно преувеличить. Полковник повел рукой: никто не увидел в леске ничего, кроме деревьев, но все знали — от Узловой прямая дорога к нефтяным, промыслам, на них целятся немцы. Они могут быть здесь с минуты на минуту. Их надо задержать любой ценой.

— Я занял оборону перед разъездом, — закончил полковник, пытливо глядя на танкиста. — Вы мне не подчинены, у вас своя боевая задача, но обстановка меняется порой раньше, чем поспевает приказ. Я не считаю себя вправе отменять распоряжения вашего начальника. Решите сами, можете ли вы сейчас выполнять боевую задачу вместе со мной.

Капитан оценил деликатную сдержанность этого полуприказа-полупросьбы. На него с надеждой смотрели десятки глаз. Полковник снял пенсне и, щурясь, протирал их. Его близорукие глаза без стекол выглядели усталыми и беспомощными.

— Я в вашем распоряжении, товарищ полковник.

Люди зашевелились, повеселели. Полковник одобрительно кивнул.

— Александр Иванович, — повернулся он к стоявшему рядом командиру, — дайте карту.

— Я предлагаю, товарищ комдив, — проговорил капитан, — оставить мои танки в засаде. Здесь горловина, отличная отсечная позиция. Вправо через насыпь они не полезут, а мы их атакуем с фланга. Вряд ли они рассчитывают на такую дерзость. Удар может оказаться неожиданным и очень эффектным.