Иван Панкеев - Копья летящего тень

• Название: Копья летящего тень
• Автор: Иван Панкеев
• Издательство: Терра - книжный клуб
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02015-Х

В книгу вошли произведения двух отечественных авторов, работающих в разных стилях, но в одном направлении и доказывающих, что славянское воображение способно не только осознать традиции английской «готики», но создать собственный «мягко»-готический роман в России.

---

Легкое серебристое покрывало, обволакивающее меня голубоватой аурой…

Я стояла в подъезде, прижав к щеке пропитанный кровью платок. Слезы, смешиваясь с грязью и кровью, падали на замусоренный подоконник, все мое тело вибрировало от безудержной, похожей на судорогу дрожи.

— Ты видишь, как я опозорена, Лилиан… — тихо сказала я.

Поднявшись на третий этаж, я открыла ключом дверь. В квартире было темно и тихо, родители уже спали. Что они скажут, увидев утром мое исцарапанное, покрытое синяками, пожелтевшее и постаревшее лицо? Заявят в милицию? Но разве милиция не является частью этого мира?

«Лилиан…» — послала я мысленный сигнал и сама удивилась этому. Последнее время мы хранили при себе свои сомнения и тайны. Может быть, это была своего рода самозащита? Или, скорее, нежелание разрушать нашу ни на что не похожую дружбу… Дэвид Бэст! Нет, он не стоял между нами! Он… объединял нас! У каждой из нас было свое особое отношение к нему. Наверняка все складывалось так потому, что и я, и Лилиан понимали, что дважды пережить такую влюбленность невозможно.

«Лилиан… — мысленно звала я ее —…помоги мне! Меня никогда еще не били лицом об асфальт…»

И Лилиан тут же откликнулась. Она тоже бодрствовала в этот поздний час. Может быть, она сидела у окна и смотрела в сторону моего дома?

«Вчера Дэвид спрашивал о тебе, — услышала я ее ровный, чистый голос, — он хочет погулять с тобой по городу, он знает, где растет замечательная сирень. Он сказал, что считает тебя не только самой умной из своих русских знакомых, но и самой красивой…»

Я понимаю, что Лилиан безбожно врет, но не мешаю ей делать это. Терпеливо выслушав все до конца, посылаю ей обратный сигнал: «Неужели он считает меня умной?»

Лилиан смеется.

Я тоже.

«Он не сказал тебе, что моя красота затмевает, так сказать, мой ум?» — живо интересуюсь я.

«Нет, он этого не сказал, — снова смеется Лилиан, — просто он хочет погулять с тобой по городу…»

Голос Лилиан исчезает. Я смотрю на себя в зеркало. Запавшие, обведенные чернотой глаза, грязная, изорванная одежда… У меня осталось еще немного сил, и я посылаю в темноту отчаянные сигналы: «Дэвид. Дэвид».

Но апрельская ночь, впитывая в себя мои безмолвные крики, молчит.

40

Что, если Дэвид Бэст и в самом деле хочет погулять со мной по городу?

При одной мысли об этом у меня захватывает дух. Конечно, я знаю, что Лилиан врет. Но это такая сладкая ложь! Волна моей влюбленности поднимается до небес. Я ощущаю в себе столько сил, что могла бы, наверное, одним рывком перемахнуть не только через Воронежское водохранилище, но и вообще через любое водное и сухопутное препятствие, отделяющее меня от Дэвида Бэста.

Вот только что мне делать с моей физиономией, так некстати постаревшей сразу на десять лет? С моими синяками, кровоподтеками, царапинами и ссадинами? Все это выглядит так по-домашнему, по-русски: мордой об асфальт!

Но Лилиан права: мой ум всегда затмевал мою красоту. И я иду к Себастьяну. Если этот загадочный индиец смог освободить от стафилококковой слизи мой полуеврейский, полу-какой-то там еще нос с помощью легкого прикосновения пальцев, то с моими царапинами он уж точно справится.

Но прежде чем приступить к делу, мне пришлось съесть две большие тарелки индийского риса, сдобренного дюжиной ядовитых приправ.

— Нравится? — сочувственно спрашивает Себастьян, в очередной раз наливая мне воды.

Я молча киваю. Я готова вытерпеть еще и не это. Ведь не пойду же я гулять по городу с Дэвидом Бэстом, имея при себе такую, с позволенья сказать, морду лица?!

Себастьян пошел мыть руки. Я достала сигарету, но потом передумала. Во-первых, мой отец всегда беснуется, улавливая исходящий от меня запретный запах, а во-вторых… давали о себе знать четыре стакана воды, выпитой по случаю обеда с Себастьяном. И я вышла в коридор, свернув направо, в туалет…

На темно-зеленой стене была нарисована мелом непристойная картинка. Но самым непристойным на этой картинке были густые, клочковатые брови, поразительно напоминавшие знаменитые брови ныне здравствующего вождя. Подняв валявшийся на полу кусок мела, я некоторое время стояла в раздумье, склонив голову набок, словно перед каким-то шедевром Эрмитажа. Потом подошла поближе, напрягла свою фольклорную память и написала рядом с картинкой:

Прошла зима, настало лето,
Теплее сделалось грачу,
Спасибо Партии за это
И Леониду Ильичу…

За моей спиной деликатно кашлянула совершенно незнакомая мне девица. Стукачка! Исполнительная, смиренная, пропитанная скукой и пылью комсомольского задора. Одна из тех идиоток, которым никогда не суждено дорасти до понимания собственного убожества. И вот теперь она стояла позади меня и бесстыдно разглядывала изображение самоудовлетворяющегося партийного вождя. Заметив в моей руке кусочек мела, она торопливо вышла.

Я бросилась к окну, стала дергать шпингалет, но рама оказалась прибитой к каркасу гвоздями. Выбить стекло? К примеру, ударом ноги…

— Минуточку… — послышался за моей спиной хорошо знакомый мне, чуть ли не родной голос.

Оглянувшись, я увидела стоящего возле двери Виктора Лазаревича Коробова. Меня ничуть не удивило его появление: кабинет декана по работе с иностранцами находился в здании общежития, почти рядом с туалетом. Меня удивило то, что Виктор Лазаревич и не думал делать вид, будто мы не знакомы. Шагнув обратно в коридор, где его поджидала со скучающим видом стукачка, он доверительно, я бы даже сказала, интимно, спросил:

— Кто написал эти… стихи?

Ситуация складывалась явно не в мою пользу, но я, тем не менее, не смогла удержаться от высокомерной улыбки. Я даже почувствовала нечто вроде гордости по поводу того, что именно я, а не кто-то другой, нацарапал на стене туалета эти простые и понятные слова.

— Я видела, как она держала в руке мел, — сонно произнесла стукачка.

Виктор Лазаревич посмотрел на меня так, словно я только что спрятала за унитаз краденую валюту.

— Ты? — коротко спросил он.

Я молча кивнула.

И мы пошли с ним по пыльному, скучному, провонявшему подгорелым свиным жиром коридору, мимо подозрительно посмотревшего на меня вахтера, мимо гипсового бюста лысого мужика, большую часть жизни проведшего в тюрьме…

— Ну? — глядя на меня в упор из-за массивного полированного стола, спросил Виктор Лазаревич. Его сытое, обычно непроницаемое лицо выражало теперь брезгливую скуку. — Тебе понятно, как все это называется?

Еще бы! Антиправительственные лозунги, распространение порнографии…

— Я буду вынужден сообщить об этом твоему начальству, — с искренним, почти родственным сочувствием сказал он, печально взирая на меня своими выпуклыми, ближневосточными глазами. — Я давно уже замечаю за тобой… — он шумно вздохнул, — …какое-то болезненное восприятие жизни. Ведь тебя никто не обижает, не так ли?

Я кивнула. Сломанную оправу я заменила другой. Такой же дымчатой. Тоже несоветской.

— Что у тебя со щекой? — участливо спросил он.

Сказать, что я нечаянно свалилась с унитаза?

— А голова у тебя не болит? — продолжал он, подаваясь вперед и ощупывая прозорливым деканским взглядом подозрительную царапину у меня на лбу.

Сказать ему, что даже мысль о каком-нибудь философском понятии вызывает у меня нестерпимую боль чуть выше левого виска? Да, меня забавляет этот процесс: мысль, нечто, так сказать, нематериальное, порождает сугубо материальное явление — боль. Мысль порождает боль! Сказать ему об этом? Сказать ему, что в голове у меня дыра, через которую в мой мозг может залезть все, что угодно?

— Болит… — нехотя признаюсь я, с сожалением думая о том, что лучше бы мне сейчас сидеть у Себастьяна и пить индийский чай с запахом натурального розмаринового мыла…

С удовлетворением откинувшись назад в своем деканском кресле, Виктор Лазаревич с облегчением произнес:

— Я это сразу понял. Еще в тот раз, когда ты облила меня газированной водой!

Сказав это, он с равнодушным видом отвернулся от меня, давая тем самым понять, что мне нечего больше делать в его кабинете.

* * *

И вот я снова сижу в комнате Себастьяна. Тот же самый, что и в прошлый раз, мыльный чай. Интересно, этот чай когда-нибудь у него кончится? Та же самая загадочная индийская улыбка. Глаза у Себастьяна почти черные, но в них живет какой-то трепетный свет. Его тонкие, смуглые ладони приближаются к моему лбу, не касаясь его, к моим вискам, подбородку, глазам… Это длится всего несколько секунд, но этого достаточно: мое лицо пылает, кожу приятно пощипывает, словно я сижу в сауне. Полоса солнечного света падает на лицо Себастьяна, и в его черных глазах появляется зеленоватый отсвет… Отсвет глубин Ганга.