Георг Вильгельм Фридрих Гегель - Учение о бытии

• Название: Учение о бытии
• Автор: Георг Вильгельм Фридрих Гегель
• Издательство: Типография М.М. Стасюлевича
• Жанр: Философия
• Год: 1916

К 200-летию «Науки логики» Г.В.Ф. Гегеля (1812–2012)

Первый перевод «Науки логики» на русский язык выполнил Николай Григорьевич Дебольский (1842–1918). Этот перевод издавался дважды:

1916 г.: Петроград, Типография М.М. Стасюлевича (в 3-х томах — по числу книг в произведении);

1929 г.: Москва, Издание профкома слушателей института красной профессуры, Перепечатано на правах рукописи (в 2-х томах — по числу частей в произведении).

Издание 1929 г. в новой орфографии полностью воспроизводит текст издания 1916 г., включая разбивку текста на страницы и их нумерацию (поэтому в первом томе второго издания имеется двойная пагинация — своя на каждую книгу). Единственным содержательным отличием двух изданий является текст предисловий в первом томе:

1916 г.: Предисловие к русскому переводу, стр. VII–XXII;

1929 г.: От издательства, стр. VII–XI.

В переводе Н.Г. Дебольского встречаются устаревшие на сегодня слова, формы слов и обороты речи.

Особенности электронного издания:

1. Состоит из трех файлов — по числу книг в произведении. В первом файле приводятся предисловия обоих изданий. В третьем файле не приводится алфавитный указатель ко всему произведению (стр. 219–222 бумажного издания).

2. Текст печатается с пагинацией, номер страницы указывается в ее начале нижним индексом в фигурных скобках.

3. Весь текст приводится в современной орфографии (например, в отличие от издания 1929 г. используется твердый знак «ъ» вместо апострофа «’»). Слово «Бог» и относящиеся к нему местоимения (напр., «Он») пишутся с большой буквы. Ударение над русской буквой о передается с помощью буквы европейского алфавита ó.

4. Немецкие слова и выражения приводятся в старой орфографии печатных изданий (напр., «Seyn»).

5. Разрядка текста заменена курсивом (курсив, используемый в бумажных изданиях крайне редко, сохранен).

6. Формулы с дробями приведены к линейному виду. В качестве знака умножения используется звездочка (*).

7. Греческие слова и выражения приводятся без диакритических знаков.

8. Проверка выбранного шрифта: греческая альфа (α), буквы немецкого алфавита (äöüß).

---

С. Отталкивание и притяжение

а. Исключение одного

Многие одни суть сущие; их существование или отношение одного к другому не есть отношение, оно для них внешне; — отвлеченная пустота. Но они сами суть это отрицательное отношение к себе, как к сущему другому, — указанное выше противоречие, бесконечность, положенная в непосредственности бытия. Тем самым отталкивание находит непосредственно то, что им отталкивается. Определяемое так оно есть исключение; одно отталкивает от себя лишь многие не им произведенные, неположенные одни. Это отталкивание, взаимное или всестороннее, относительно, оно ограничено бытием одних.

Множественность прежде всего не есть положенное инобытие; ее граница есть лишь пустота, лишь то, в чем нет одних. Но они также суть в границе; они суть в пустоте, или иначе их отталкивание есть их взаимное отношение.

Это взаимное отталкивание есть положенное существование многих одних; оно не есть их бытие для себя, по коему они различаются, как многие, лишь в чем либо третьем, но их собственное сохраняющее их различие. Они отрицают одно другое взаимно, полагают одно другое, как такое, которое есть лишь для одного. Но они вместе с тем также отрицают бытие только для одного; они отталкивают эту их идеализацию и суть. Таким образом разъединяются моменты, которые в идеализации просто соединены. Одно в своем бытии для себя есть также для одного, но это одно, для коего оно есть, есть оно само; его отличение от себя непосредственно снимается. Но во множественности отличенное одно имеет бытие; поэтому бытие для одного, как оно определено в исключении, есть бытие для другого. Каждое из них таким образом отталкивается другим, снимается и становится чем-то, что есть не для себя, а для одного и притом для другого одного.{100}

Бытие для себя многих одних обнаруживается тем самым, как их самосохранение через посредство их взаимного отталкивания, в котором они взаимно снимаются и полагают другие одни, как их простое инобытие; но вместе с тем оно (самосохранение) состоит в том, чтобы отталкивать эту идеализацию и полагать одно сущим не для другого. Но это самосохранение одних через их взаимное отрицательное отношение есть скорее их разложение.

Одни не только суть, но самосохраняются через их взаимное исключение. Во-первых, то, в чем они должны находить прочную опору своего различия вопреки их отрицанию, есть их бытие и именно их бытие в себе в противоположность их отношению к другому; это бытие в себе состоит в том, что они суть одни. Но они суть все; они в своем бытии в себе суть одно и то же вместо того, чтобы находить в нем прочную основу своего различия. Во-вторых, их существование и их взаимное отношение, т. е. их положение самих себя, как одних, есть взаимное отрицание; но последнее есть равным образом одно и то же определение их всех, через которое они полагают одно другое скорее, как тожественные; также как через то, что они в себе суть одно и то же, их полагаемая через других идеализация есть их собственная, которую они также мало отталкивают. Они суть поэтому по бытию и положению лишь одно утвердительное единство.

Тот взгляд на одних, что по обоим своим определениям, как поскольку они суть, так и поскольку они относятся одно к другому, они оказываются одним и тем же и обнаруживают свою неразличимость, есть наше сравнение. Но надлежит также посмотреть, что в их взаимном отношении положено в них самих. Они суть, — это предположено в сказанном отношении, — и суть лишь постольку, поскольку они взаимно отрицаются и эту свою идеализацию, свое отрицание, отстраняют от себя, т. е. отрицают свое взаимное отрицание. Но они суть, лишь поскольку отрицают, и таким образом, поскольку отрицается это их отрицание, отрицается их бытие. Правда, поскольку они суть, они не отрицаются чрез это отрицание, оно для них внешне; это отрицание другого отскакивает от них и касается лишь их поверхности. Но только чрез отрицание других они возвращаются в самих себя; они суть лишь это опосредование, этот их возврат есть их самосохранение и их бытие для себя. Поскольку их отрицание не производит ничего, они через то сопротивление, которое оказывают сущие, как таковые или как отрицающие, не возвращаются в себя, не самосохраняются и не суть.

Было уже ранее замечено, что одни суть одно и то же, что каждое из них есть также одно, как и другие. Это не есть только наше отношение, внешнее сопоставление, но отталкивание само есть отношение; одно, исключающее одно, само относится к ним, одним, т. е. к самому себе. Отрицательное отношение одних друг к другу есть таким образом лишь совпадение с собою. Это тожество, в которое переходит их отталки{101}вание, есть снятие их различия и внешности, вследствие которых они должны были взаимно одно другое исключать.

Это объединенное самоположение в одном (Sich-in-Ein-Eines-setzen) многих одних есть притяжение.

Примечание. Самостоятельность, в которую обостряется сущее для себя одно, есть отвлеченная, формальная самостоятельность, сама себя разрушающая, высшее, упорнейшее заблуждение, принимающее себя за высшую истину, являющееся в конкретной форме, как отвлеченная свобода, чистое я, и затем далее, как зло. Это свобода, которая ошибочно находит себя в том, чтобы полагать свою сущность в такой отвлеченности, и льстится найти себя чистою в этом бытии при себе. Выражаясь определеннее, эта самостоятельность есть заблуждение, состоящее в том, чтобы смотреть, как на отрицательное, на то и относиться, как к отрицательному, к тому, что есть ее собственная сущность. Таким образом она есть отрицательное отношение к самой себе, которое, стремясь найти свое собственное бытие, разрушает его, и такое ее действие проявляет в себе лишь ничтожество этого действия. Примирение состоит напротив в признании того, против чего направляется отрицательное отношение, за свою сущность и в том, чтобы не удерживать, а прекратить отрицательный характер своего бытия для себя.

Существует старинное изречение, что одно есть многое и в особенности, что многое есть одно. По этому поводу надлежит повторить то замечание, что истина одного и многого, выраженная в изречениях, является в несоответственной форме, что эта истина должна быть понимаема и выражаема, лишь как становление, как процесс, отталкивание и притяжение, а не как бытие, положенное в словесном выражении, как покоящееся единство. Выше было упомянуто о диалектике Платона в «Пармениде» по поводу вывода многого из одного, именно из предложения: одно есть. Внутренняя диалектика понятия уже изложена; как внешнюю рефлексию, всего легче понять диалектику того предложения, что многое есть одно; а внешнею она должна здесь оставаться постольку, поскольку ее предмет, многие, остается во взаимной внешности. Это сравнение многих одного с других тотчас же показывает, что одно определено совершенно так же, как и другое; каждое есть одно, каждое есть одно из многих, исключающее другие, так что они совершенно одно и то же, имеют совершенно одинаковое определение. Это факт, и вся задача состоит в том, чтобы понять этот простой факт. Рассудок упрямо противится такому пониманию лишь потому, что ему, и притом правильно, предносится также и различие; но последнее в виду сказанного факта сохраняет тем менее значения, что он существует конечно несмотря на различие. Можно как бы утешить рассудок за его здравомысленное понимание факта различия тем, что различие появится снова.{102}

b. Единое одно притяжения

Отталкивание есть самораспадение одного на многие, отрицательное взаимоотношение которых бессильно, так как они предполагают одно другое, как сущее; оно есть лишь долженствование идеализации, осуществляется же последняя в притяжении. Отталкивание переходит в притяжение, многие одни — в единое одно. Оба, отталкивание и притяжение, прежде всего различаются, первое, как реальность одних, второе, как их положенная идеализация. Притяжение относится к отталкиванию таким образом, что первое имеет второе своим предположением. Отталкивание дает материал для притяжения. Если бы не было никаких одних, то нечему было бы и притягиваться; представление постоянного притяжения, слияния одних, предполагает столь же постоянное произведение их; чувственное представление пространственного притяжения предполагает постоянный поток притягивающихся одних; вместо атомов, исчезающих в точке притяжения, является новое их множество, если угодно до бесконечности, из пустоты. Если бы притяжение было доведено до конца, т. е. многие были представлены совпавшими в точку единого одного, то получилось бы лишь единое косное одно, притяжения более не было бы. Существующая в притяжении идеализация сохраняет еще в себе определение отрицания самой себя, многих одних, отношение которых она составляет, и притяжение неотделимо от отталкивания.