Лью Уоллес - Бен-Гур

• Название: Бен-Гур
• Автор: Лью Уоллес
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-7141-01-51-0

"Бен-Гур» Л. Уоллеса — американского писателя, боевого генерала времен Гражданской войны и дипломата — наверное, самый знаменитый исторический роман за последние сто лет.

Его действие происходит в первом веке нашей эры. На долю молодого вельможи Бен-Гура — главного героя романа — выпало немало тяжелых испытаний: он был и галерным рабом, и знатным римлянином, и возничим колесницы, и обладателем несметных сокровищ. Но знакомство с Христом в корне изменило его жизнь.

---

ГЛАВА II

Встреча мудрецов

Человек, как стало теперь видно, обладал идеальными пропорциями, будучи не столь высоким, сколь сильным. Ослабив шелковый шнур, который удерживал на голове куфи, он убрал складки назад, так что открылось темное, почти как у негра, лицо, но широкий низкий лоб, орлиный нос и чуть приподнятые внешние углы глаз, а также жесткие прямые с металлическим блеском волосы, падающие на плечи множеством косиц, не оставляли сомнений в происхождении: так выглядели фараоны и последние Птолемеи, так выглядел Мизраим, отец египетской расы. На нем был камис — белая бумажная рубаха с узкими рукавами, открытая впереди и достигающая лодыжек внизу, расшитая по подолу и вороту. Сверху был наброшен коричневый шерстяной плащ, называемый сейчас, как, вероятно, и в те времена, аба. На ногах его были сандалии с ремнями из мягкой кожи. Но что наиболее примечательно для пустыни, где охотятся леопарды, львы и столь же хищные люди, — у него не было никакого оружия, даже палки с крючком, какой погоняют верблюдов; отсюда мы можем, по крайней мере, заключить, что цель его была мирной и что он либо безрассудно смел, либо находится под необычайной защитой.

Руки и ноги путника затекли, и он разминал их, обходя своего верного слугу, прикрывшего глаза и жующего жвачку. То и дело при новом круге он останавливался и, приложив руку козырьком к глазам, изучал пустынные дали, а всякий раз, когда осмотр был закончен, лицо выражало недоумение, легкое, но достаточное для проницательного наблюдателя, чтобы догадаться об ожидающемся обществе. Что должно было еще увеличить желание узнать, какое дело могло потребовать встречи в столь глухом месте.

Однако незнакомец, если судить по его действиям, не сомневался в том, что общество прибудет. Прежде всего он промыл водой из маленького меха глаза, морду и ноздри верблюда, затем достал круглый кусок полосатой материи, связку прутьев и толстый стебель тростника, оказавшийся хитроумным приспособлением из вложенных один в другой меньших стеблей, которые превратились в центральную стойку шатра. Когда шест был установлен и окружен прутьями, он натянул на них ткань и оказался буквально у себя дома — дом этот был гораздо меньше, чем у эмира или шейха, но во всех прочих отношениях являлся точной их копией. Затем был извлечен небольшой квадратный ковер и расстелен в шатре со стороны солнца. Сделав все это, незнакомец достал и бросил в мешок под мордой верблюда горсть бобов, убедился, что добрый слуга занялся пищей, и снова осмотрел мир песка.

— Они придут, — сказал он спокойно. — Их ведет тот же, кто привел меня. Я закончу приготовления.

Из ящиков появились сплетенные из пальмовых листьев блюда, вино в маленьких бурдюках, сушеная и копченая баранина, шами, или сирийские гранаты без косточек, финики из Эль Шелеби, сыр, как Давидовы «ломти молока», и дрожжевой хлеб из городской пекарни — все это было расставлено на ковре. Завершили сервировку три шелковых салфетки, которыми хорошие хозяева на Востоке укрывают колени гостей за трапезой — последнее обстоятельство позволяло определить ожидающееся число персон на преполагаемый обед.

Все было готово. Он вышел из шатра — вот оно! На востоке возникло темное пятнышко. Египтянин врос ногами в песок, и по коже его пробежала дрожь, как от прикосновения чего-то сверхъестественного. Пятнышко росло, стало величиной с руку, приобрело форму. Вскоре уже можно было разглядеть точную копию белого дромадера, несущего худах — индостанскую беседку для путешествий.

— Велик Бог! — воскликнул египтянин с глазами полными слез и объятой священным ужасом душой.

Путник приблизился и остановился. Он тоже, казалось, очнулся от сна. Увидев лежащего верблюда, шатер и человека в молитвенной позе у дверей, он скрестил руки, наклонил голову и молча помолился, после чего спустился на песок и пошел к египтянину. Мгновение они смотрели друг на друга, затем обнялись, то есть каждый положил правую руку на плечо, а левую — на пояс другого и коснулся подбородком сначала левой, потом правой стороны его груди.

— Мир тебе, слуга истинного Бога! — сказал незнакомец.

— И тебе, брат в истинной вере! Мир и добрый прием, — с трепетом ответил египтянин.

Прибывший был высок и худ, с сухим, цвета среднего между корицей и бронзой, лицом, глубоко запавшими глазами, белыми волосами и бородой. Он, как и первый, был безоружен. Костюм его был индостанский: поверх маленькой шапочки обвита в виде тюрбана большая шаль, более короткая, чем у египтянина, аба открывал просторные шаровары, а ноги обуты в остроносые шлепанцы красной кожи. За исключением обуви, вся одежда была из белого льна. Вид этого человека выражал суровое достоинство. Вишвамитра, величайший из аскетических героев восточной Илиады, нашел бы себе в нем превосходную иллюстрацию. Он олицетворял собою Жизнь, проникнутую мудростью Брахмы — воплощенное подвижничество. Только глаза указывали на человеческую природу — когда индус поднял лицо с груди египтянина, они блестели от слез.

— Велик Бог! — воскликнул он, завершив приветствие.

— И благословенны служащие ему! — ответил египтянин, удивляясь точному повторению своего восклицания. — Но подождем, — добавил он, — подождем, ибо смотри, к нам движется еще один!

Они обратили взгляды на север, где уже можно было разглядеть третьего верблюда. Они ждали, стоя бок о бок, пока прибывший не спешился и не подошел к ним.

— Мир тебе, брат мой! — сказал он, обнимая индуса.

И индус отвечал:

— Да свершится воля Божья!

Пришедший последним совершенно не походил на своих друзей. Он был уже в кости, белокож, масса вьющихся светлых волос служила великолепной короной для его маленькой, но дивной формы головы, теплота синих глаз свидетельствовала о тонкой, доброй и смелой душе. Он был простоволос и безоружен. Под складками тирского одеяла, которое он носил с бессознательной грацией, виднелась туника. На ногах — сандалии. Пятьдесят, — может быть, больше — лет миновали его, отразившись только в степенности манер и значительности речи. Физические силы и ясность души остались нетронутыми. Нужно ли говорить, какой род дал эту поросль? Если сам он не родился в Афинах, то предки его — несомненно.

Когда руки грека оторвались от египтянина, последний сказал дрожащим голосом:

— Дух привел меня первым, а значит, я избран служить моим братьям. Шатер поставлен, и хлеб готов.

Взяв братьев за руки, он ввел их внутрь, разул и омыл их ноги, полил воду на руки, а затем вытер их.

Омыв собственные руки, он сказал:

— Поедим, чтобы набраться сил на остаток дня. За едой мы узнаем, откуда пришел каждый и кто он.

Три головы одновременно склонились, руки скрестились на груди, и они произнесли хором простую молитву:

— Отец сущего, Бог! Тобою дано нам это, прими нашу благодарность и благослови свершить волю Твою.

С последним словом они подняли глаза и с удивлением смотрели друг на друга. Каждый говорил на языке, доселе неведомом другим, однако все прекрасно понимали сказанное. Души их трепетали в приливе божественного чувства, ибо в этом чуде они узнали Божественное Присутствие.

ГЛАВА III Говорит афинянин — вера

По летоисчислению того времени, описанная встреча состоялась в семьсот сорок седьмом году от основания Рима. Месяц был декабрь, и зима царствовала всюду к востоку от Средиземноморья. Путешествующего по пустыне в такое время скоро догоняет прекрасный аппетит, и собравшаяся в маленьком шатре компания не была исключением из правила. Они были голодны, поели от души и, выпив вина, заговорили.

— Для путника в чужой земле нет ничего слаще, чем услышать свое имя из уст друга, — сказал египтянин. — Впереди у нас долгий путь. Пора познакомиться. Потому, если все согласны со мной, пусть пришедший последним говорит первым.

Медленно поначалу, как будто проверяя себя, грек начал:

— То, что я должен рассказать, братья, странно. Я до сих пор не сознаю себя. В чем я более всего уверен — что выполняю волю Господа, и служение это есть непрекращающаяся радость.

Праведник замолчал, не в силах продолжать, а остальные, уважая его чувства, опустили глаза.

— Далеко на западе, — начал он снова, — есть страна, которая никогда не будет забыта, хотя бы потому, что мир слишком многим обязан ей, и обязан тем, что приносит человеку чистейшее удовольствие. Я не говорю об искусствах, философии, риторике, поэзии и войне — слава ее, братья, вечно будет сиять совершенными буквами, которыми Тот, кого мы должны найти и провозгласить, станет известен на земле. Страна, о которой я говорю, — Греция. Я — Гаспар, сын Клеанта-афинянина.

— Мой народ, — продолжал он, — привержен знанию, и я унаследовал ту же страсть. Так случилось, что два наших величайших философа учили: один — доктрине о Душе, обитающей в каждом человеке, и ее Бессмертии, а другой — доктрине Единого Бога, который есть Совершенная Истина. Из множества предметов, о которых спорили школы, я выбрал эти, как единственно стоящие труда на разрешение, ибо полагал, что существует неизвестная еще связь между Богом и душой. Однако здесь, как непреодолимая стена, возникает вопрос о смерти, и единственное, что остается человеку, это остановиться перед ней и взывать о помощи. Так я и поступил, но никакой голос не ответил мне из-за стены. В отчаянии я покинул города и школы.