Лью Уоллес - Бен-Гур

• Название: Бен-Гур
• Автор: Лью Уоллес
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-7141-01-51-0

"Бен-Гур» Л. Уоллеса — американского писателя, боевого генерала времен Гражданской войны и дипломата — наверное, самый знаменитый исторический роман за последние сто лет.

Его действие происходит в первом веке нашей эры. На долю молодого вельможи Бен-Гура — главного героя романа — выпало немало тяжелых испытаний: он был и галерным рабом, и знатным римлянином, и возничим колесницы, и обладателем несметных сокровищ. Но знакомство с Христом в корне изменило его жизнь.

---

Звали ее Тирза, и, когда эти двое сидели рядом, сходство их было разительно. Черты ее лица были столь же правильными, как у него, и принадлежали к тому же еврейскому типу, а кроме того несли очарование детской невинности. Жизнь в пределах домашних стен и наполнявшая ее доверчивая любовь позволяли ей легкое одеяние. Застегнутая на правом плече рубашка едва наполовину закрывала верхнюю часть тела, оставляя руки обнаженными. Кушак собирал ее складки и обозначал начало юбки. На голове сидела шелковая шапочка, обвитая полосатым шарфом, подчеркивающим, не увеличивая, форму черепа. Кольца, и серьги, браслеты на запястьях и лодыжках — все было из золота, на шее висело причудливое ожерелье из тонких золотых цепочек с жемчужинами. Края век и кончики пальцев были подкрашены. Волосы двумя длинными косами падали на спину, оставляя по завитому локону перед ушами.

— Очаровательна, моя Тирза, очаровательна, — сказал Иуда..

— Песня? — спросила она.

— Да, и певица тоже. Она похожа на греческую. Откуда она у тебя?

— Помнишь грека, который пел в театре месяц назад? Говорят, раньше он был придворным певцом у Ирода и его сестры Саломеи. Он вышел сразу после состязания борцов, когда еще не улегся шум. Но стоило ему запеть, сразу же стало так тихо, что я слышала каждое слово. Эта песня от него.

— Но он пел по-гречески.

— А я — по-еврейски.

— Я горжусь своей сестричкой. А еще знаешь?

— Очень много. Но отложим песни. Амра прислала меня сказать, что принесет завтрак и что ты можешь не спускаться. Она думает, что ты болен — вчера случилось что-то ужасное. О чем это она? Расскажи, и я помогу Амре вылечить тебя. Египтяне всегда были плохими докторами; у меня же много рецептов от арабов, которые…

— Еще хуже египтян, — сказал он, тряхнув головой.

— Ты думаешь? Ладно, — ответила она почти без паузы, поднося руку к левому уху. — Мы не будем иметь дела ни с теми, ни с другими. У меня здесь средство лучше и надежнее — амулет, который попал к кому-то из наших предков — не знаю когда, но это было очень давно — от персидского мага. Смотри, надпись почти стерлась.

Она подала серьгу, он рассмотрел и вернул, смеясь.

— Даже при смерти, Тирза, я не стал бы пользоваться чародейством. Это языческий амулет, запрещенный верующим сыновьям и дочерям Авраама. Возьми ее, но не носи больше.

— Запрещенный! А вот и нет, — ответила она. — Мать нашего отца носила его уж не знаю сколько Суббот в своей жизни. Он вылечил не знаю сколько людей — во всяком случае, больше, чем трех. Он разрешен — смотри, вот значок раввина.

— Я не верю в амулеты.

Она в изумлении подняла глаза.

— Что скажет Амра?

— Мать и отец Амры крутили водоподъемное колесо в нильском саду.

— Но Гамалиель!

— Он говорит, что это безбожные изобретения неверующих.

Тирза с сомнением смотрела на сережку.

— Что же мне с ней делать?

— Носи ее, сестренка. Она тебе идет, хотя для меня ты хороша сама по себе.

Удовлетворенная, она вернула амулет на место как раз в тот момент, когда в летний дом вошла Амра, неся поднос с водой для умывания и салфетками.

Не будучи фарисеем, Иуда совершил омовение быстро, после чего служанка ушла, оставив Тирзу заниматься его прической. Когда последний локон лег так, что удовлетворил ее, девочка сняла с кушака зеркальце, висевшее там по тогдашнему обычаю, и подала брату, чтобы он смог убедиться в ее успехе. Все это время они продолжали болтать.

— Что ты скажешь, Тирза? Я ведь уезжаю.

Изумленная, она уронила руки.

— Уезжаешь! Когда? Куда? Зачем?

Он рассмеялся.

— Три вопроса на одном дыхании! Это же надо! — Затем он стал серьезен. — Ты знаешь, что закон требует от меня избрания профессии. Отец оставил хороший пример. Даже ты презирала бы меня, если бы я праздно тратил плоды его трудов и знаний. Я еду в Рим.

— Я поеду с тобой.

— Ты должна остаться с мамой. Если уедем мы оба, она умрет.

Ее лицо погасло.

— Да, да! Но разве тебе обязательно нужно ехать? Здесь, в Иерусалиме ты можешь научиться всему, что нужно для купца — если ты думаешь об этом.

— Но я думаю не об этом. Закон не требует, чтобы сын был тем же, что отец.

— Кем же еще ты можешь быть?

— Солдатом, — ответил он с гордостью.

Тирза залилась слезами.

— Тебя убьют.

— Если будет на то Божья воля. Но, Тирза, не всех солдат убивают.

Она обвила руками его шею, как будто стараясь удержать.

— Мы так счастливы! Оставайся дома, брат.

— Дом не может всегда оставаться тем же. Ты сама скоро уйдешь отсюда.

— Никогда!

Он улыбнулся серьезности восклицания.

— Иудейский князь или кто-нибудь другой скоро придет, заявит права на мою Тирзу и уведет ее светить другому дому. Что тогда будет со мной?

Она только всхлипывала в ответ.

— Война — это ремесло, — продолжал он более торжественно. — Чтобы изучить его в совершенстве, нужно идти в школу, и нет лучшей школы, чем римский лагерь.

— Ты же не будешь сражаться за Рим? — спросила она и затаила дыхание.

— И ты, даже ты ненавидишь его. Весь мир его ненавидит. В этом, Тирза, смысл ответа, который я тебе дам: да, я буду воевать за него, а взамен он научит меня тому, как однажды начать войну против него.

— Когда ты едешь?

Послышались шаги возвращающейся Амры.

— Чш-ш! — сказал он. — Ей не надо знать об этом.

Верная рабыня принесла завтрак и поставила поднос на табурет перед ними, сама же с белой салфеткой на локте встала рядом. Они ополаскивали в воде кончики пальцев, когда раздался шум, привлекший их внимание. Это были звуки военной музыки, приближавшейся к дому с севера.

— Солдаты из Претории! Я должен видеть их, — воскликнул Иуда, вскакивая с дивана.

Мгновение спустя он смотрел, перегнувшись через черепичный парапет в северном углу крыши, и был настолько поглощен, что не заметил , как подошла Тирза и положила руку на его плечо.

Поскольку дом был выше всех других в округе, с него открывался вид до самой Башни Антония на востоке — огромного неправильного сооружения, в котором, как уже говорилось, размещался римский гарнизон. Улица шириной не более десяти футов во многих местах пересекалась мостиками, на которых, как и на окружающих крышах, начинали собираться мужчины, женщины и дети, привлеченные музыкой. Вряд ли это слово вполне подходит к реву труб, столь приятному для солдатских ушей.

Вскоре перед домом Гуров появился строй. Впереди — легко вооруженный авангард, преимущественно пращников и лучников, чьи шеренги и колонны разделялись большими интервалами; за ними шла тяжелая пехота с большими щитами и копьями, точно такими же, какими сражались под Илионом; затем музыканты, а потом скачущий в одиночестве офицер, за которым следовала конная охрана; за ними снова колонна тяжелой пехоты, чей плотный строй занимал всю улицу от стены до стены и, казалось, не имел конца.

Загорелые руки и ноги, ритмичное покачивание щитов, блеск начищенных доспехов, плюмажи над шлемами, значки и копья с железными наконечниками, наглый, уверенный шаг, точно выверенный по длине и ритму, торжественное, но настороженное выражение лиц, машиноподобное согласие всей движущейся массы — все это производило впечатление на Иуду, но даже не видом своим, а неким ощущением. Два объекта задержали его внимание: орел перед легионом — позолоченное изображение на высоком древке, поднявшее и соединившее над головой свои крылья (он знал, что эта птица, когда она выносилась из Башни, получала божественные почести) — и скачущий в колонне офицер. Голова его была обнажена — за этим исключением он был в полном вооружении. У левого бедра висел короткий меч, но в руке римлянин держал жезл, похожий на свиток белой бумаги. Под ним вместо седла была пурпурная попона, так же, как шелковые поводья, украшенная длинной бахромой.

Прежде чем человек приблизился, Иуда заметил, что его присутствие приводило зрителей в яростное возбуждение. Они потрясали кулаками, сопровождали его громкими выкриками, плевали, когда он проезжал под мостиками, женщины даже швыряли свои сандалии и иногда так метко, что попадали в него. Когда он подъехал ближе, можно было разобрать выкрики: «Злодей, тиран, римская собака! Убирайся вместе со Шмуелем! Верни нам Анну!»

Когда человек в венке подъехал, Иуда Бен-Гур увидел, что он не разделяет равнодушия, столь превосходно демонстрируемого легионерами; лицо его было мрачно, а во взглядах, которые он изредка метал на своих недоброжелателей, было столько угрозы, что робкие отшатывались.

Парнишка слыхал о традиции, происходившей от обыкновения первого Цезаря, согласно которой старшие командиры появлялись на людях в лавровом венке. Поэтому знаку он догадался, что офицер — ВАЛЕРИЙ ГРАТУС, НОВЫЙ ПРОКУРАТОР ИУДЕИ!