Доминик Ливин - РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ

• Название: РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ
• Автор: Доминик Ливин
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Была определенная историческая логика и справедливость в том, что русская помещичья аристократия и самодержавный режим, тесно связанные на протяжении веков, должны были исчезнуть одновременно. Термин «самодержавие» часто используется неверно в российском контексте и имеет разнообразные значения. Однако в действительности это слово должно означать ни больше ни меньше как тот очевидный факт, что власть русского царя не ограничивалась конституцией, законами или представительскими институтами. Так было в 1550 году, так продолжалось в 1850 году и даже в значительной степени до самого 1917 года. Долгосрочное воздействие самодержавного образа правления на Российскую империю было значительным и вполне может быть приравнено к решающему воздействию парламентского правления и правовых норм на Британскую империю.

Говорить о российском режиме как о самодержавном не значит отрицать, что реалии управления огромной империей (особенно до 1850 года) при помощи небольшой и неадекватной государственной бюрократии автоматически вели к передаче значительной части властных полномочий местной аристократии. Имели место случаи, когда в некоторых регионах империи, завоеванных Петром I (правил в 1689-1725 годах) и его преемниками, традиционным представительским институтам и местным законам на протяжении жизни многих поколении удавалось сохраниться и даже расцвести. Балтийские провинции и Финляндия - самые наглядные примеры этого феномена. Но магистральное направление имперской политики, не всегда, впрочем, последовательной и, как правило, смягчаемой прагматическими заботами об административной эффективности и политической стабильности, было ориентировано на централизацию и гомогенизацию. Аннексированные территории в разной степени и с различной скоростью попадали под контроль Петербурга, а их собственная политическая идентичность и индивидуальные законы и институты слабели и часто исчезали совсем.

От государства, основанного на альянсе короны и аристократии в пределах великорусского центра, было бы естественно ожидать, что оно должно предпринять попытку установить подобное правление и за его пределами. Как заметил в начале девятнадцатого века один царский наместник, правительство в большей части нерусских регионов зависело от сотрудничества с местной аристократией, с «тем классом, который и по нашим законам, и по природе вещей играл такую важную роль во внутренней администрации». Стратегия союза с нерусской аристократией началась с кооптации татарской знати в пятнадцатом веке и впоследствии включала в себя, к примеру, чрезвычайно успешную инкорпорацию балтийского немецкого дворянства и украинского казачьего мелкопоместного дворянства в имперский правящий класс.

Такая инкорпорация означала для них возможность делать карьеру на имперской службе, которой и балтийские немцы, и украинцы воспользовались в таких масштабах, что это иногда вызывало зависть и неприятие у представителей чисто русской элиты. Однако с государственной точки зрения балтийская элита и украинцы были в восемнадцатом веке не только лучше образованны, чем россияне, но и с меньшей вероятностью могли стать членами оппозиционных аристократических сообществ и фракций. Царское правление давало местной аристократии гарантии безопасности ее собственности и статуса, а в некоторых случаях даже улучшало их. Украинское мелкопоместное дворянство, например, вместе с получением русского дворянского статуса получало право на обладание крепостными крестьянами. В последние годы шведского правления в балтийских провинциях корона конфисковала у местного дворянства огромные земельные участки, чтобы поддержать королевскую казну. При русском царском режиме эта практика прекратилась, и права собственности стали более надежными.

Ассимиляция в имперскую элиту и отождествление с царским государством в культурном смысле обычно не составляли труда для нерусских элит, хотя со временем это положение менялось. В пятнадцатом и шестнадцатом веках мусульманские и степные элиты обычно могли стать членами российского правящего класса, даже не обращаясь в православие. Однако к началу восемнадцатого века обращение стало необходимым даже для того, чтобы просто владеть землей, не говоря уже о доступе ко двору или правительственным постам. После реформ Петра европейские католики и протестанты легко растворялись в правящем классе, который становился все более космополитическим, - для этого не требовалось ни обращения в православие ^ ни усвоения специфических русских культурных ценностей и понятий. Однако в последние десятилетия царского правления бюрократическая элита становилась все более русской в этническом смысле, а государство начало отождествлять себя с культурой русского населения, русским языком и российскими интересами. При этом оно частично отдалилось от своих союзников среди нерусской элиты, хотя мера отдаления менялась от одной региональной элиты к другой и редко была полной. Даже там, где традиционные настроения аристократической лояльности государству Романовых ослабли, страх социальной революции все еще объединял приграничную аристократию с Романовыми.

Этого требовала сама логика автократии. Во-первых, великорусская автократия была чрезвычайно эффективным, чтобы не сказать безжалостным, механизмом для мобилизации человеческих и материальных ресурсов общества ради обеспечения государственных приоритетов и задач. Это было одним из элементов ее raison d'etre. Как заметила Екатерина II, правившая в 1762-1796 годах, раз уж существует такой административный механизм, то надо распространить эту испытанную систему на внешние провинции балтийского региона и Украины, которые по сравнению с великорусскими еще не вносили в полной мере свой потенциальный вклад налогами и рекрутами в царскую казну и армию. Похожая логика, только применяемая менее разумно, заставляла Петербург пытаться контролировать Финляндию в последние десятилетия жизни империи.

Административная стандартизация обычно снижала затраты и повышала эффективность. Она и в политическом смысле была более приемлема для режима, который считал самодержавие своим главным принципом. Царь-самодержец, привыкший к безоговорочному исполнению своих приказаний, мог находить обидной потребность приспосабливаться к местным законам и традициям. Это, к примеру, случилось с Александром I и Николаем I между 1815и1830 годами, после того как Польше была дарована конституция, очень либеральная по европейским стандартам. Более того, даже если монарх и соглашался сосуществовать с полуконституционными институтами и особыми законами в некоторых периферийных регионах империи, большая часть российской элиты могла быть с этим не согласна. Подданные императора во внешних провинциях могли, в конце концов, использовать свои законы и свободы для критики правительственной политики или для укрывания врагов государства, С ростом русского национализма для россиян стало вдвойне неприемлемо, что нерусские подданные царя пользовались правами и свободами, в которых было отказано его русским подданным. Еще в 1760-х годах русская знать выражала недовольство специальным статусом балтийского дворянства. Когда Александр I, правивший в 1801-1825 годах, даровал конституцию завоеванной Польше, но отказал в этом российской элите, гордой своей победой над Наполеоном, он вызвал взрыв хорошо понятной ярости, который привел к так называемому декабристскому движению, окончившемуся неудачной попыткой свержения абсолютной монархии в 1825 году. И это лишний раз подчеркнуло, что до тех пор, пока сама Великая Русь управляется самодержавно и централизованно, невозможно бесконечно поддерживать более свободные и законопослушные системы правления на окраинах империи. Самодержец мог милостиво позволить существовать традиционным институтам и свободам, как это сделали Петр I и Александр I, когда были аннексированы соответственно балтийские провинции в 1721 году и Финляндия - в 1809-м. Царь мог даже даровать конституцию приграничному региону, как Александр даровал ее Польше в 1818 году Но он никогда не чувствовал себя связанным никакими законными контрактами со своими подданными. Это, в конце концов, и составляло суть самодержавия. Подданные пользовались скорее привилегиями, чем правами. Попытки балтийских народов и финнов настаивать на том, что их местные привилегии являются частью договоров, по которым эти регионы были присоединены к Российской империи, всегда пресекались даже самыми либеральными из монархов.

Имперское государство - русский народ

В 1550 ГОДУ РУССКОЕ ГОСУДАРСТВО И РУССКИЙ НАРОД были накануне создания империи. Четыре с половиной века спустя, в конце тысячелетия, им приходится примириться с мыслью, что они внезапно перестали быть империей, а стали национальным государством. Часто говорится, что главной трудностью для русских (что выделяло их среди коренных народов в других европейских империях) является то, что они никогда до этого не были нацией - и, более того, до создания империи никогда и не существовало никакой русской нации.