Николай Кононов - Код Дурова. Реальная история «ВКонтакте» и ее создателя

• Название: Код Дурова. Реальная история «ВКонтакте» и ее создателя
• Автор: Николай Кононов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-91657-546-0

Серо-голубой логотип «ВКонтакте» мелькает на всех мониторах страны. Чем так притягательна виртуальная реальность соцсети для десятков миллионов россиян от 12 и старше? Кто придумал эту игрушку и куда этот человек ведет свою необычную компанию?

Павел Дуров почти не общается с журналистами, но автору этой книги удалось проникнуть внутрь «ВКонтакте». Получилось не просто журналистское расследование, а авантюрная история, исследующая феномен сетевого предпринимателя-харизматика и его детища – а заодно и вполне материальное выражение популярности бизнеса соцсети.

---

Когда мы вышли через крутящиеся двери на ночной Невский, я спросил: «И зачем вы это рассказали?» «Да так, размышляя об этом эксперименте, я лучше стал понимать суть человека», – пожал плечами Дуров.

Алексей Руткевич вел у гимназистов спецкурс по психоанализу и рассказывал, как психика может влиять на вербальное и визуальное творчество. Юнг, Фрэзер; развитие мозга человека с внутриутробного периода; как определить психотип. Руткевич учил школьников рассчитывать размер своего мозга, а потом уточнял – у кроманьонцев объем мозга был еще больше, но извилин меньше.

Руткевич навел Дурова на тексты изобретателя IQ-тестов Ганса Айзенка. Айзенка подвергали обструкции, к примеру, за утверждение, что у черной расы пространственная и вербальная логика хуже. Дурова взбесила политкорректность, не позволявшая признать, что люди одной национальности могут быть более или менее успешны в каком-либо роде деятельности, чем люди другой национальности.

Тогда же, в девятом классе, он прочитал Фрейда и позже, когда выбирал цвета и логотип для «ВКонтакте», мысленно слал поклон учителю. Выпуклая женственная буква «В», набранная обычным шрифтом без засечек, Tahoma. Красный огонечек оповещений, загоравшийся в Facebook, Дуров копировать не стал и третий цвет, черный, ввел только вместе с всплывающими окнами оповещений.

Когда он выбирал нейтральные цвета – синий и серый, – вспоминал уроки, на которые приходил художник, друг Медникова, периодически в подпитии, и рассказывал про Рафаэля, Микеланджело, пропорции, свет. Раз в неделю он брал класс с собой в Эрмитаж.

Короче, Дуров учился у людей, стосковавшихся по свободе творчества и любящих делиться. Однако их педагогическая синекура цвела на фоне закручивающейся диссидентской истории – школа вечно пребывала в статусе гонимой.

Когда Славу Мирилашвили отдавали в это заведение, педагоги еще как-то выкручивались с арендой. После того как их выгнали из дома культуры с «Пляшущими алкоголиками», Михаил Мирилашвили взялся помогать с арендой нового помещения. Но союз педагогов и хозяина «одноруких бандитов», чей офис квартировал в бронированном особняке, просуществовал недолго.

* * *

Ночной звонок простучал как пулемет. Медников схватил трубку. Человек, отвечавший за безопасность семьи Мирилашвили, извинился за беспокойство, но дальше говорил настойчиво.

Шефа обвиняют в похищении людей, Славу срочно эвакуируют в Израиль. Надо как можно быстрее передать его личное дело и медкарту; насчет помощи школе решим позже.

Дождавшись утра, Медников приехал в свой кабинет, откопал в сейфе нужные бумаги и выдал их прибывшим посланцам. Слава улетел, после чего они с Дуровым не виделись семь лет.

Классам продолжили «делать биографию». Их хотели приручить, посулив новый дом: выселяйте ПТУ у Смоленского кладбища и забирайте помещение. Полторы сотни учеников и их родители давно осознали, что они диссиденты и подмоги ждать неоткуда. Орда, желавшая учиться по своим законам и у своих учителей, вскрыла замки и вывезла станки.

Когда Медникову дали подписать устав, он с изумлением обнаружил, что в бумаге проставлен другой адрес. Власти оказались хитрее диссидентов, выгнали пэтэушников их руками и хотели передать отбитый дом университету.

Классы подняли бунт, и школу закрыла санэпидемстанция. Ее визиты были чем-то вроде ритуала. Когда мы условились с Медниковым встретиться на Черной Речке, первое, что он сделал при появлении, – протянул мне книжку о классах, с фольклором, славословиями и статьями, зачем обществу нужны люди Ренессанса. Половина песен, которые сочинили ученики, описывала, как среди урока в класс вламываются пожарники, санитары и другие слуги народа.

Октябрьским утром приехавшие со всего города бунтовщики увидели перед носом замки на дверях. Учителей отрезали от личных вещей, оставленных в классах.

Гриз смог войти в здание лишь в январе. В одну из комнат кто-то из учеников принес цветы и аквариум, когда начинали обустраиваться. Отперев комнату, директор увидел сухие стебли и глыбы льда с застывшими кусками рваных оранжевых лент. Присмотревшись, он понял, что это замерзшие рыбы.

Школу приказали размазать по соседним учреждениям. Но диссиденты скандалили громко и умело, созвали митинг у Мариинского дворца. Город обратил внимание, что из-за склок дети пропускают занятия, и решил вернуть классы гимназии – пусть доучиваются, но новых набирать нельзя.

В новом здании впервые возник компьютерный класс и начались приключения, связанные с дуровскими штучками. Павел как раз учился программировать и однажды утром завесил экраны всех компьютеров портретом учителя Михаила Бараза с надписью «Must die». Начались догонялки. Учитель закрывал ученику доступ к сети, а тот раз за разом взламывал пароли.

Дуров так надоел Баразу, что тот дал ему задание написать игру – проект на несколько месяцев. Две недели информатик отдыхал, но отпуск кончился внезапно – к нему явился Дуров с готовой игрой, написанной во Flash.

У хакера был свой раздражитель. Брат Николай попал в систему тех же математических кружков, из которой вырос Григорий Перельман и другие топологи и геометры. Его вычислил на городской олимпиаде известный тренер Александр Голованов и заманил в кружок не менее известного Сергея Рукшина – учителя Перельмана. Вскоре после этого Николая рекрутировали в знаменитую «единичку» – спецкласс 239-й школы, где учились призеры олимпиад. Помимо математики он с головой погрузился в программирование.

Школа славилась тем, что в первые два класса параллели – «единичку» и «двойку» – набирали гениев. Гении росли и начинали понимать следствия из того, что аналоговую эпоху сменила цифровая. Интернет дает возможность им, нёрдам в стоптанных сандалиях, создавать программы, игры, пространства, которые неподвластны тем, кто думает менее изящно и быстро.

Власть капитала пасует перед властью таланта. Если коммунисты прятали нёрдов в институты-ящики, создавая годный для выживания и удовлетворения амбиций климат, – то теперь они вырвались на волю и строили продукты, меняющие мир. Путь им указывали Стив Джобс, Билл Гейтс, Сергей Брин, Линус Торвальдс, Джимми Уэйлс. Все перечисленные слыли ботаниками. Когда программные продукты и интернет-сервисы вплотную приблизились к жизни потребителя и стали ее ежедневным инструментом, как зубная щетка или автомобиль, нёрды ощутили власть и вошли во вкус.

Впрочем, в 239-й школе лишь небольшой процент гениев совпадал с образом аутичного носителя очков с гигантским «минусом». Когда «единичка» приезжала в летний лагерь на озеро Зеркальное, отряда математиков боялись все остальные, потому что парни обыгрывали всех в футбол и были не дураки подраться. На переменах из дверей школы вываливались старшеклассники и расползались по прилегающим дворам под названиями «Дымок-1» и «Дымок-2». В соседней школе сдвинули звонки, чтобы за гаражами не дрались, например, за девочек. Милиция часто наведывалась в «дымки».

Но, конечно, лучшими в классах были хронические нёрды. Именно они – концентрировавшиеся на страсти к математике, реже к физике и биологии – достигали мирового уровня в науке. Остальные превращались в высокообразованных менеджеров, журналистов, маркетологов – в общем, вливались в креативную страту, которая создавала что-то для конечного потребителя. Им, как и в школе, где учился Дуров, внушали, что именно они интеллектуальная элита и что от них зависит будущее страны. Если не мы, то кто?

Николай Дуров относился к хроническому типу. Он выиграл сначала российский чемпионат по программированию, а затем и мировой. Мама, исправно посещавшая родительские собрания, благодарила Медникова за то, что он не давил на Павла так, как в «единичке» тренировали Николая. Медников ругал идейного вдохновителя маткружка Рукшина – мол, когда у ребенка нервный срыв или энурез из-за нерешенной задачи, это ненормально: «Он, наверное, самый великий тренер по математике в мире, но у него на первом месте математическое, а на втором человеческое. Я не отдал бы ему своего внука».

Николая звали судить соревнования. Ученикам раздавали задачи, они их решали, а потом судьи определяли, кто справился элегантнее. Дуров-старший не принимал участия в обсуждениях, рисуя что-то на бумаге, а когда спрашивали его мнение, часто показывал лист с верным решением задачи или просто рассказывал, как правильно было бы с ней разделаться. Коллегия произносила что-то вроде: «Что ж ты молчал!» – и меняла свои вердикты.

Николай был совершенно погруженным в свою страсть человеком, далеким от денежных, карьерных и других суетных стремлений. Когда ему доводилось выступать на публике, он, покачиваясь с ноги на ногу и глядя в потолок, кратко обрисовывал смысл своих изысканий и быстрее отправлялся к доске, где чувствовал себя увереннее, имея перед глазами формулы.